Жизнь цирковых животных
Шрифт:
Похоже, разговор свернул на тему секса.
– Я твоего Бо почти не знаю, но он, кажется, приятный парень. Сексуальный. Вроде Нижинского, но гетеро. – Только тут она заметила особую мечтательность во взгляде Аллегры. – Прости! Что-то не так?
Аллегра испустила глубокий вздох.
– Мне бы не следовало говорить… – Она сложилась почти пополам, обхватив себя руками. Так вот зачем она позвала подругу на «мокко капуччино»! – Я тут переспала… кое с кем еще.
«С Фрэнком?» – чуть было не вырвалось у Джесси. Но нет, это не может быть Фрэнк.
– Прости, – повторила она. –
– Это Крис.
Джесси озадаченно покачала головой. У них не было знакомых парней по имени Крис. Потом до нее дошло:
– Крис Джеймсон? – выпалила она. – Эта здоровенная лесби с Ямайки?!
– Я тебя шокировала? – усмехнулась Аллегра.
– Нет. Удивила, – признала Джесси. Крис полновата, но хороша собой, что-то вроде Пола Робсона [65] с грудью, а Аллегра тоненькая и хрупкая, как кубинская фарфоровая кукла. – По-моему, не твой тип.
65
Пол Робсон (1898–1976) – негритянский певец.
– Не мой тип! Женщина! – Аллегра громко расхохоталась. – То есть со мной такое и раньше бывало. Я же училась на театральном факультете. Да и вообще, подруг я выбираю лучше, чем парней. Мне нравится, чтобы парни были глупее нас. Тогда с ними проще. Меньше возни.
Джесси не знала, что ответить на это, даже с чего начать.
– Но вы все живете в одной квартире!
– И я сплю в одной постели с Боазом, и мы по-прежнему трахаемся. Жуть – а Крис в соседней комнате по коридору. Мы же с ней не то, чтобы любовницы. У нас секс был всего два раза – скорее, полтора. Сперва просто намыливали друг другу спину. Но Крис сказала – с натуралками она больше не связывается. От них одни неприятности, так она говорит. Она права, только я все время думаю о ней. То ли это любовь, то ли просто распалилась, или зуд перед премьерой. Я вроде как зациклилась на ней. Крис – ее так много. То есть она вовсе не жирная. С виду толстая, но в постели, когда она окружает тебя, окутывает со всех сторон, это… это что-то метафизическое!
Джесси слушала, подперев ладонью подбородок, кивала сочувственно, воздерживалась от осуждения, старалась проявить интерес, а думала об одном: все, все, все трахаются, одна я…
29
– Я слишком разносторонний, вот в чем беда. Чтобы ты выбрала на моем месте? Бизнес или театр? Не так-то просто… Я вхожу, и люди сразу видят. Яне ничтожество!Человек, и какой! Знаешь, почему они сразу догадываются? Потому что я позитивно…
– Стоп! Стоп! Сначала!
– В чем дело? – удивился Тоби.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Фрэнк.
– Что делаю?
– Выкрикиваешь слова.
– Какие?
– Я не ничтожество.
– Я не выкрикиваю.
– Выкрикиваешь.
– Нет.
– Хорошо, – махнул рукой Фрэнк, – но ты слишком напираешь на эту реплику. Придаешь ей излишнее значение.
–
– Да, но… – Фрэнк тяжело вздохнул. – Проехали. Не будем спорить. Нужно как-то выстроить эту сцену.
Они стояли друг перед другом в большой, необжитой гостиной на Западной Сто Четвертой. Фрэнк явился прямо с работы, в рубашке и при галстуке. Тоби, как всегда, был в свободных джинсах и темной футболке с надписью «Абер-кромби» поперек груди. Они прогоняли монологи Тоби и дошли до четвертого, когда персонаж лишается уверенности в себе, и в его переживаниях доминирует страх. Актер и режиссер уже исчерпали свое терпение.
Тоби повесил голову.
– Извини, Фрэнк. Мне так хреново! Жить не хочется. Однако надо отрешиться от Тоби и сосредоточиться на «Тоби», – пальцем он начертил в воздухе кавычки.
Фрэнк понимал, в чем проблема. Артисту труднее всего играть себя самого. Разумеется, он играет себя, даже когда входит в роль Лира или Зейнфельда, [66] но все же достигает большей точности, когда притворяется кем-то другим.
– Хорошо. Попробуем сначала. Погоди. Дай-ка я… – Фрэнк включил лампу возле телевизора. Шесть часов, но небо хмурилось, во второй половине дня дождь надвигался, да так и не пролился. В комнате быстро темнело. Дома никого – Аллегра развлекалась, все остальные подрабатывали на большой вечеринке.
66
«Зейнфельд» – комический сериал 90-х годов, в котором комик Дж. Зейнфельд играл самого себя.
– Надень, – предложил Фрэнк, снимая со спинки стула свою спортивную куртку. Ему не нравилось, когда актеры прятались за костюм, но без этого не обойтись. – И это. – Он снял с себя галстук, и Тоби небрежно обмотал его вокруг шеи – красный в полоску леденец на фоне темной футболки. – Я – Крис. Я буду сидеть здесь, словно я – Крис. А ты входишь и стараешься меня убедить, что ты – самый счастливый человек на нашей хреновой планете.
Фрэнк уселся перед телевизором. Тоби вышел из-за угла.
– Привет. Что идет? Слушай, ну и денек! Сегодня прослушивание прошло «на ура». И собеседование тоже…
Фрэнк внимательно слушал. Никаких изменений, никакого прогресса. Голос деревянный.
– Прервемся? – предложил он. – В холодильнике найдется сок или содовая?
Тоби поплелся за ним на кухню.
– Извини, Фрэнк. Мне кажется, все остальные сцены я нутром чувствую, но эта – самая важная, а у меня блок. Не знаю, отчего. Может, боюсь вложить в нее чересчур много.
– Лучше больше, чем меньше. Потом подгоним. – Правда, если Тоби говорит «чересчур», то это чересчур.
– Может, мне трудно играть провал потому, что у меня провал по всем линиям. В какое только дерьмо носом не тыкали. На этой неделе у меня передозировка.
– Держи! – Фрэнк вручил Тоби стакан апельсинового сока. У него не было ни малейшего желания окунаться в реальные эмоции – это театр, а не групповая терапия. Но Тоби придется на всякий случай выслушать: вдруг удастся уловить нечто, полезное для роли.