Жизнь графа Дмитрия Милютина
Шрифт:
– Вот я тоже, Александр Васильевич, опасаюсь этого, особенно во время войны, если таковая начнется… Все больше и больше министров и придворный мир занимало строительство железных дорог, какие направления выберут строители, кто здесь больше всего выручит привилегий. Этим вопросам было посвящено множество заседаний, споров, полемики, страстной и неумолимой: за каждой из дорог стояли крупные аристократические семьи. Это сулило такие большие доходы, что княгиня Екатерина Долгорукая активно участвует в этих деяниях. И так уж много рассуждают о любовных интригах царского дома, а тут еще скандальные разговоры о корыстных подоплеках великих князей, дух спекуляций и жажда наживы императорского дома окончательно роняют прежнее благоволение к царскому дому. Говорят, великий князь Михаил Николаевич шлет одну телеграмму за другой наследнику и Константину Николаевичу, чтобы они отстояли
«Сегодня утром государь, – записал в дневнике Милютин 18 апреля 1875 года, – собрал под личным своим председательством всех лиц, участвовавших в бывших у государственного канцлера совещаниях по вопросу о закавказских железных дорогах. К сожалению, Чевкин отсутствовал по болезни. Государь предложил каждому из нас высказать, что находит нужным в дополнение к изложенному в журнале совещания. Первым начал говорить кн. Горчаков о политической стороне вопроса; после него я объяснил сравнительное значение обеих линий, насколько это было нужно для суждения о том, которую из них следует строить прежде. Государь перебивал меня несколько раз; однако ж нельзя было еще заметить, на которую сторону он клонит, ибо, когда после меня заговорил министр финансов, государь также перебивал и его аргументы. Затем говорили граф Шувалов и Посьет, несколько слов сказали кн. Мирский, вел. кн. Константин Николаевич. Видно было, что государь колебался и затруднялся, на которую сторону склониться. К счастью, Посьет, говоривший, как всегда, нескладно, попал случайно на такую мысль, которую я поспешил поддержать: зачем спорить о том, которая из двух дорог важнее, нужнее и выгоднее, почему не решить теперь же строить обе дороги; таким образом политические наши цели относительно Персии и Англии будут достигнуты одним этим заявлением; для успокоения же министра финансов можем условиться, что приступим теперь же к постройке Бакинской дороги, а Джульфинскую будем изучать и подготовлять, так чтобы персидское правительство видело, что мы со своей стороны не оставляем предположенного дела и не уклоняемся от данного обещания идти навстречу будущим персидским дорогам. Такая мысль, видимо, понравилась, она давала выход из трудного положения. Государь поспешил одобрить предложенный способ решения и тем прекратил прения. Министрам финансов, путей сообщения и иностранных дел поручено формулировать заключение в том смысле, что концессия будет дана общая на обе дороги, но капитал на первый раз будет определен, собственно, по размеру одной Бакинской линии, причем будет условлено приступить к постройке Джульфинской линии, когда правительство признает это возможным после надлежащих изысканий. Постановленное решение, видимо, успокоило и кн. Мирского и обоих великих князей, которые по окончании заседания очень любезно выразили мне свое удовольствие».
19 апреля Дмитрий Милютин поехал на станцию Варшавской железной дороги встречать жену, приехавшую из Висбадена, где оставила двух дочерей, одна из которых все еще была больна.
В это же время возникла интересная полемика между графом Толстым и князем Оболенским, тайным советником и сенатором, все о том же Министерстве народного образования, возникшая на заседании Комитета министров. Граф Толстой обрушился на князя Оболенского с гневной речью, козырял искаженными фактами и неверными цифрами. Обе записки спорщиков оказались у императора, который обвинил князя Оболенского и похвалил графа Толстого. Собравшиеся молча и недоумевая покинули заседание: давно установилась традиция – если есть резолюция императора, то правительство молчит, как бы ни велико было негодование на эту резолюцию.
С горьким разочарованием смотрел на все эти интриги Милютин. Негодуй, как Дон Кихот, бросайся на мельницу или думай, что ты строишь прекрасную жизнь на острове, а на самом деле все это подделка, смеются над всеми этими причудами окружающие.
Вновь возникли сомнения императора во время докладов Милютина о правильности расходов в Военном министерстве.
– Дмитрий Алексеевич, – перебил министра Александр Второй, – государственный контролер генерал-адъютант Грейг восстает против долгосрочных подрядов провианта в своих отчетах в практике Военного министерства.
– Ваше величество! Не могу признать генерал-адъютанта Грей-га или его товарища Михаила Николаевича Островского более компетентными судьями в деле военного хозяйства, чем Военный совет в полном составе и лица, специально заведующие интендантской частью. Сейчас нам предстоит вновь заключить долгосрочный контракт на петербургскую провиантскую поставку, будет объявлена надлежащая конкуренция между благонадежными торговцами или известными коммерческими фирмами. Но прежде чем обсудить это обсуждение на Военном совете, я должен заранее знать ваше личное мнение об означенной системе долгосрочных договоров.
– Кажется мне, что вы правы, я не очень хорошо разбираюсь в этом вопросе, я попрошу рассмотреть его в финансовом комитете с приглашением главного интенданта.
– Кстати, ваше величество, очень прошу вас соблюдать тайну этого рассмотрения, дабы не нарушить права и компетенцию Военного министерства.
– В этом можете не сомневаться. Кстати, о подрядах. Объясните мне, что у вас получилось с Овсянниковым и всей этой историей. Плохие новости слышал я о военных чиновниках, будто брали у Овсянникова взятки.
– Это ложные слухи, ваше величество, будто при аресте Овсянникова нашли список интендантских чиновников, которые будто бы брали взятки у приказчика Овсянникова. Обычная история в конкурентной борьбе. 2 февраля 1875 года по приказу миллионера Овсянникова подожгли паровую мельницу обанкротившегося подрядчика Фейгина и купленную конкурентом Овсянникова откупщиком Кокоревым, который и должен был поставлять подряд муки в министерство, а Овсянников должен был выплатить огромную арендную плату. А оставив Кокорева без паровой мельницы, Овсянников мог сохранить за собой подряд. Овсянникова арестовали и осудили, но в его бумагах нашли список лиц, получавших взятки, среди них были и три чиновника окружного интендантства, которые уже уволены. Но по городу распространяются слухи, что в списке Овсянникова были и генерал-майор окружной интендант Петербургского военного округа Николай Николаевич Скворцов и генерал-адъютант Дмитрий Сергеевич Мордвинов, начальник канцелярии Военного министерства. Ничего подобного, ваше величество, это наглая ложь и клевета. Все это, разумеется, сильно подействовало на интендантство и на канцелярию Военного министерства. Адвокат и судебный деятель Анатолий Федорович Кони, принимавший участие в процессе, прислал обнаруженный у Овсянникова список, там указаны совсем другие лица. Ваше величество, вся канцелярия Военного министерства просит вас для прекращения зловредных слухов наградить Мордвинова и Скворцова внеочередными наградами.
– Подойдет черед, и наградим, а пока дайте в «Правительственном вестнике» краткую заметку в опровержение ложных и преувеличенных слухов. Слухи, Дмитрий Алексеевич, покоя не дают. Недавно по всему миру разлетелся странный слух, будто Пруссия снова попытается разгромить Францию и только ищет предлога к нападению, а другой слух, будто Пруссия готова напасть на Австрию. Это не может смутить правителей европейских держав; очевидно, что Бисмарк действительно что-то готовит. Он в этом случае чем-то похож на Наполеона Первого, который по окончании каждой войны сейчас же искал предлога к началу новой.
– Несколько дней назад, ваше величество, генерал Обручев подал мне записку, в которой развивает мысль о том, что Пруссия испытывает огромное давление папизма, как и в других европейских странах насаждения католичества, а это поведет к началу общеевропейской войны, которая, может быть, окажется гораздо ближе, чем мы думаем. Сначала я эту записку положил под спуд, а теперь, ваше величество, прошу с ней познакомиться. Думал, Обручев фантазирует, но ваши слова настораживают…
После доклада Милютина император заслушал министра внутренних дел, министра юстиции и шефа жандармов об аресте молодых нигилистов и вредной пропаганде ими среди нижних чинов. Серьезный вопрос, то и дело возникают молодые нигилисты, которые ратуют за свержение императорского трона. Может, подумал император, создать нечто вроде бы пенитенциарных (от лат. poenitentia – раскаяние) колоний, куда можно было бы сгонять всех осужденных? Но вопрос так и не был решен… Вскоре Александр Второй уехал в Берлин на встречу с императором Вильгельмом.
Эта встреча в Берлине многое прояснила в политическом положении европейских государств: Александр Второй, возвратившись в Петербург, заявил, что опасения войны вроде бы рассеялись, император Вильгельм выразил Александру Второму просто недоумение по этому вздорному предположению, будто Пруссия снова хочет воевать с Францией; а Бисмарк с негодованием заявил, что это газетная клевета и сплетни самого французского правительства.
– Приписывать мне агрессивные действия против Франции равносильно обвинению меня в идиотизме и полном отсутствии ума, – заявил Бисмарк князю Горчакову, – а то, что говорил маршал Мольтке о будущей войне с Францией, это только с точки зрения военного, но в политике он просто молодой человек, лишенный всякого влияния.