Жизнь графа Дмитрия Милютина
Шрифт:
Семьям, у которых был действительно траур, выдавали особые билеты от полиции. А те, кто носили траур в угоду польской революционной тирании, из опасений тут же сбросили его. Генерал Муравьев обратился ко всем сословиям Северо-Западного края, чтобы они прекратили связь с мятежниками, местным помещикам запретил куда-либо выезжать без разрешения военного начальника уезда, установить десятипроцентный сбор с дохода помещичьей усадьбы, установить штраф за отсутствие помещика в своей усадьбе без разрешения военного начальника уезда. Польских чиновников, которые были связаны с мятежниками, отдавал в ведение военного суда. Вместо губернаторов виленского, ковенского, гродненского, витебского, минского, содействовавших Польскому мятежу, приехали русские губернаторы действительный тайный советник Степан Панютин, сын известного генерал-адъютанта Федора Панютина,
Разве эти мысли Дмитрия Милютина не могли вызвать у Петра Валуева резкие возражения? Конечно могли! Тем более что Муравьев установил такой порядок: уездный военный начальник вместе с жандармами объезжал свой уезд и находил там мятежников с оружием в руках, тут же происходил суд, и мятежников ждала печальная участь, приговор сразу приводили в исполнение. Та же комиссия собирала налоги, контрибуционный сбор, штрафы, вмешивалась в другие административные дела и службы.
Валуев и некоторые из его высших чиновников считали эти меры драконовскими, но как же обойтись без этих мер, если повсюду полыхает мятежный пожар, повсюду поколеблена власть правительства. Неограниченные полномочия учрежденных Муравьевым комиссий, при всей их ненормальности, достигли своего: власть виленского генерал-губернатора повсюду исполнялась, за поимку каждого повстанца выдавалась премия в 3 рубля, с оружием в руках – 5 рублей, получали прощение те, кто добровольно сдавался в плен, их допрашивали и, если он не совершал преступления, прощали, отправляли туда, где проживал, под надзор односельчан.
Такие известия из Вильны возбуждали острейшие споры между Петром Валуевым и Дмитрием Милютиным, уж очень по-разному смотревших на деятельность генерала Муравьева. Валуев пытался создать сильную и согласную администрацию, но это у него не получалось. Валуев добился, чтобы обер-прокурор Святейшего синода стал членом Государственного совета и Комитета министров, затем добился, чтобы князь Долгоруков стал, хотя бы временно, председателем Государственного совета, император весьма любезно соглашался с этими предложениями. Но разве дело только в этом? Валуев подготовил записку, в которой ратовал за английскую систему управления государством (двухпалатный парламент, верхний и нижний, император с минимальными властными функциями), и передал ее императору. Александр Второй любезно улыбался и говорил, естественно по-французски:
– То, что я вам говорю, ни слова.
Но ничего не делал, чтобы восторжествовала конституция. Валуев видел, что на самом деле и все происходит не по конституции. Это слово пугает царский двор, императрица вмешалась в земские дела, чувствуя, что этими делами царский двор может откупиться от конституции, ведь это же представительство местного населения в управлении государством. Разве сейчас у нас не конституция, думал Валуев, пусть конституция неправильная и беспорядочная под маской самовластия. Но разве мы не остерегаемся направо и налево, не бережем там и сям, не любезничаем с тем и другим, не переносим многого от многих?
Эти заботы Валуева не раз возникали, раздражали от их неудовлетворенности, порой ему казалось, что необходимо уходить с этого заметного поста министра внутренних дел, но любезный император вновь отговаривал его от этой спешки: все будет так, как вы думаете! Но также был далек от исполнения обещанного…
25 августа со всей семьей в Петербург прибыл Николай Милютин: в ходе докладов император не раз спрашивал Дмитрия Милютина о судьбе брата, а тут после развала польской администрации в Варшаве и решении об отзыве великого князя Константина Николаевича с поста наместника возникла кандидатура на пост, который совсем недавно занимал маркиз Велепольский, – возглавить польскую администрацию по гражданским делам. Дмитрий Милютин тут же отправил Николаю Алексеевичу приглашение приехать в Петербург для того, чтобы вновь получить должность на службу России.
Больше двух лет братья Милютины не виделись, писали письма друг другу, но все это не то, а встреча многое для них раскрыла. Дмитрий Алексеевич рассказал о недавнем заседании у императора, который возложил на свой кабинет министров восстановить в царстве Польском общественный порядок, уважение к власти и восстановить это военной диктатурой. С этим предложением все согласились, но, как выяснилось потом, великий князь Константин Николаевич на подобную систему согласиться не мог, она противна его убеждениям. А после заседания у императора вдруг выяснилось, что великая княгиня Александра Иосифовна уговаривала свиту великого князя присматривать за ним и не давать ему всякой возможности уйти в отставку со своего поста наместника и главнокомандующего. Несколько дней назад великий князь уехал в Варшаву, полный растерянности и безволия. С таким наместником военную диктатуру не установишь.
Вскоре, 31 августа, накануне своего отъезда в Финляндию на открытие сейма, император Александр Второй принял Николая Милютина, вел с ним долгие переговоры. Разговор был все о том же – император возлагал на Николая Милютина гражданское управление в царстве Польском. Когда он узнал об этом поручении от брата, он решительно отказался… Но император был так милостив и добродушен…
– Я хорошо знаю от вашего брата Дмитрия Алексеевича, что двухлетний отпуск и лечение за границей, – сказал при встрече Александр Второй, – вам пошел на пользу, пора потрудиться на Отечество…
– Я тут же явился, ваше величество, чтобы работать, соскучился без работы, отдых и лечение – это одно, уж очень хочется и поработать.
– Вы, конечно, знаете о том, что происходит в царстве Польском, мятеж еще продолжается, лишь на северо-западе у нас восстанавливается более или менее мирное состояние, генерала Муравьева критикуют за драконовские меры против мятежников, но я ему полностью доверяю. Вот и сейчас бы начать теми же способами вводить военную диктатуру против польских мятежников, великий князь Константин Николаевич явно не справляется, слишком мягок, убеждения ему не позволяют быть жестоким, русская кровь льется не только в сражениях, но нападают из-за угла, убивают хороших людей, самые настоящие террористы, но вы, Николай Алексеевич, будете заниматься мирными делами, целый ряд важных преобразований ожидает Польшу, здесь нужен тонкий ум, умение вести административную работу, а вы таким опытом обладаете…
– Да, ваше величество, кое-какой опыт у меня есть, но ведь я совершенно не знаю Польшу, ее порядки, ее привычки, не знаю языка, а ведь там надо говорить по-польски… Я полностью с вами согласен, действительно невозможно примирить русские государственные интересы с польскими лозунгами дворянства, духовенства, городского населения, но есть сердца польских крестьян, которые находятся в весьма бедственном положении, они в полной зависимости от помещиков, землевладельцев.
– Вот на них и опирайтесь в своей деятельности, вы способный и энергичный работник, дело новое, тяжелое, трудное, неблагодарное, но начинать его пора. И только вы способны его начать, не торопитесь с выводами и предложениями.
– Ваше величество! Я согласен принять ваше предложение, но для этого мне надо поехать туда, ознакомиться с положением дел, собрать необходимые сведения, переговорить, с кем найду нужным, просмотрю записки и доклады ответственных лиц, а потом уж доложу вам о состоянии дел гражданского самоуправления.
– Здесь, в Петербурге, целая библиотека докладов и записок, изучайте пока здесь, а вернусь из Финляндии, тогда подробнее поговорим об этих проблемах.
Николай Милютин вышел от императора мрачным: еще столько непродуманного, рыхлого в предначертаниях императора, а нужно уже действовать, что-то изучать, а на кого вообще положиться в этом сложнейшем деле… Он пока знал только одно, что его мысли об устройстве и налаживании польских дел полностью совпадают с императорскими, русскому правительству не стоит заигрывать с польской аристократией, пропитанной до мозга костей враждой и ненавистью к России в силу вековых исторических традиций, а вот о польских крестьянах стоит подумать, ведь они по-прежнему под властью панов и шляхты, вот они надежная опора русского гражданского управления в Польше. Эти мысли приободрили Николая Милютина, вселили в него уверенность, предстоящее дело казалось ему не таким уж неисполнимым. Тем более он узнал, что Юрий Самарин выступил в журнале «День» со своими статьями. Он поблизости, пора написать князю Черкасскому…