Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.
Шрифт:
Я поднял очи ввысь, дабы убедиться: над нами драконово дерево, а не березка. Родным русским духом повеяло. Так вот зачем торчат на берегу вооруженные мулаты! Здесь тоже главное назначение администрации - денно и нощно бдить, чтобы мужики не убежали. И точно так же сословная корысть рабовладельцев противоречит общему благу: свой медный грошик дороже казенного рубля. Тут - среди несметных морских богатств не велят иметь лодки, там - не пускают переселяться с болот и суглинков на пустующие черноземы... Императрица и помещиков дуростью превзошла: запретила переводить крестьян между имениями одного владельца, прямо Навуходоносор в юбке!
В общем, черных
– Мне очень жаль, сеньор Франциско. Повернувшись к морю задом, колония теряет сотни тысяч мильрейсов, изрядная часть которых - ваши личные потери. Впрочем, не смею настаивать. Насколько понимаю, это идут наши поставщики?
Загрузившись живым скотом и превосходными апельсинами (ей-Богу, даже лучше неаполитанских!), мы оставили влекущую фальшивым уютом обитель рабства и отправились вновь к безлюдным клочкам суши, диким пристанищам птиц и громадных морских черепах. Испробовали еще одно подводное ремесло: очистку корабельного днища без кренгования. Не слишком производительно, но в крайности - почему бы и нет? Скорей, такая сноровка может пригодиться для устранения повреждений ниже ватерлинии. Или для причинения оных вражеским судам - за что ратовал, по старой памяти, Никонов. Возможны и другие применения. С детства помню, как в восемьдесят седьмом году прославился на всю Европу капитан Вильям Фиппс, при помощи артели ныряльщиков и примитивного колокола-бочки поднявший сокровища с утонувшего испанского галеона. Однако, после крушения планов большого кораллового промысла, все эти идеи казались не слишком интересны.
Затрудняюсь сказать, что именно подтолкнуло меня воздеть глаза к небу и вспомнить забытые изыскания: то ли ежедневное зрелище множества чаек, режущих послушный воздух узкими крыльями, и летучих рыб, постигающих десятки сажен на прозрачных плавниках, то ли неизбывное желание оторваться от опоганенной рабским духом земли и улететь с нее к чертовой матери. Три года назад, в Ливорно, Харлампий всерьез обещал мне продолжить не оконченный умершим братом трактат о полете, да как-то, видно, недосуг было... Но, будучи спрошен, парень не смутился:
– Александр Иванович, позвольте запасные паруса на опыты взять...
– Если Тихон Афанасьич возражать не будет. В корабельных делах главное слово за капитаном. Только зачем тебе?
– Сделаю змея, чтоб пудов десять поднимал. Тот же парус, только положенный набок.
– А не лучше ль соорудить увеличенное подобие бумажной птицы, кою ты мне в саду фактории показывал?
– Лучше, но и труднее несравненно. Я думал о том. Чтоб изготовить ее достаточно легкой, потребуется много такого, чего здесь нет: бамбук, шелк, что-нибудь для пропитки оного... Сложные расчеты и долгие испытания... Змей чем хорош: можно построить из корабельных материалов и проверить правила подобия относительно поднимающей силы. Без такой проверки - боюсь, за птицу браться преждевременно.
– Разумно. Я бы сказал, разумно не по возрасту. Ладно, попрошу Тихона Афанасьича помочь тебе.
Молодой капитан оказал надлежащую поддержку - и через несколько дней на песчаных холмах близлежащего пустынного островка развернулось невиданное действо. Дюжина матросов с трудом удерживала под свежим
– Трави помалу!
Гарпунный линь толщиною две трети дюйма заскользил в мозолистых ладонях. Видно стало, что натянутый под углом к горизонту парус несет не только себя: привязанный к деревянной распорке, в небо поднимался мешок с камнями. Четыре пуда. Ровно Харькин вес. Вытравили пол-бухты троса, новомодным октантом измерили угол, сосчитали высоту. Двадцать сажен, выше корзины на мачте 'Савватия'. Все по расчету. Возможность поднять наблюдателя доказана.
– Ва-а-аше Сиятельство...
– Ладно, разрешаю. Только над водой. Обидно будет, если расшибешься.
Выбрав линь, матросы не без труда совладали со своевольной парусиной и снова пустили змея в небеса. Теперь вместо мешка - худая мальчишеская фигурка, привязанная под мышки. Руки вцепились в веревку, тело при порывах ветра качается, как язык колокола... Вот поднялись выше приземных завихрений... Слава Богу, ровнее пошел. Машет рукой, показывает вверх! Кричит - не слышно, что. Пол-бухты, как с мешком... Опять вверх показывает? Добро, сегодня твой день.
– Трави на всю!
Полотнище змея видится в небе носовым платком, человек под ним - козявкой. На первый раз хватит.
– Выбирай!
Похоже, ветер на высоте сильней, чем у земли: еле стащили с небес отчаянного воздухолаза. Замученного, с кровавым рубцом, натертым на лопатках, и безмерно счастливого. Самому, что ли, попробовать? Нет, не сегодня. Солнце уже близко к закату: совсем не заметили, как день прошел!
– Ну что там, далеко видать?
– Лучше, чем с мачты! Но по всему горизонту как будто дымка...
– Пыль африканских пустынь. Ветер-то с матерой земли дует.
– Ага. Еще корабль видел, к норду и чуть вестовей. Сюда идет, похоже. Далеко. Миль двадцать, наверно.
– К норду? Или из Нового Света, или марокканцев сильно боится.
– Или долготу потерял, отклонившись к весту. А теперь определился по островам.
– Тоже возможно.
Пока небесный паритель превращался, усилиями ловких матросских рук, в сверток парусины и связку жердей, в душе разгорался слабый огонек тревоги. Разгорелся - и тут же погас. Беспокоиться нет оснований: суда берберийцев не годятся для дальних вояжей, а европейские пираты, еще недавно многочисленные, полностью истреблены. После окончания великой войны множество бывших приватиров и военных моряков, привыкших к легким деньгам, избрали преступную стезю; однако державы действовали решительно. Испанский король направил к американским берегам аж самого адмирала де Лезо. 'Пол-человека' не посрамил своей репутации, истребляя разбойников с рациональной жестокостью и блестящим успехом. Африканские воды очистил британский капитан Шалонер Огль, разгромив пиратов в настоящей морской баталии и получив за сей подвиг рыцарское звание. Окрестности Капо-Верде уже лет десять считаются безопасными.
Южная ночь накрыла землю черным парусом, с пулевыми дырочками звезд. Уговаривая себя, что не стоит пугаться каждой тени, я тщетно пытался заснуть. Свистел в снастях африканский ветер, жалобно поскрипывал рангоут. Вселенная равнодушно взирала на меня сквозь отверстый пушечный порт, непременную принадлежность каюты. Только под утро удалось забыться неглубоким, наполненным беспокойными видениями сном. Казалось, только смежил веки - и тут же подскочил от чужого прикосновения.
<