Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043
Шрифт:
Тайсоновцы малость опешили. Такой тактический ход был для них полной неожиданностью. Смит победоносно осмотрел свою бригаду, и крикнул чуваку в ярко-красной шапке:
– Ну что, Тайсон? Где твоя девчонка?
– Мой волк сейчас порвёт твою козу на части! – крикнул тот из-за огромных очков, и толпа двинулась внутрь помещения.
Зал оказался огромной баскетбольной площадкой. Тайсоновцы пошли на северную трибуну, смитовцы- на южную. Как они друг друга различали – я не представляю! Одежда – какая попало. Оружие разномастное. Никаких повязок или других отличительных признаков одной банды от другой я не увидел. Может, у них есть усики, которыми они ощупывают друг дружку, прежде чем пожать руку или вцепиться в горло? Не могут же все они знать друг дружку в лицо! Или могут?
Бойцы поднялись на ринг. (Один выходил под матерщинный хип-хоп, другой – под солнечное
Зал орал, бурлил, свистел, поддерживал, одним словом – болел. В десятом раунде наш парень врезал противнику в печень, того скрючило, он упал, и не смог встать за десять секунд. Он ещё долго сучил ногами и плакал от досады, но не мог разогнуться. Зал взревел, и я подумал, что пора валить, пока не началось. Но наш боец подошёл к оклемавшемуся противнику, обнял его, поднял его руку, и крикнул в зал, что уважает его за мужество. Оба выглядели не лучшим образом, все в крови и гематомах, но обнимались так, словно родные братья встретились после годовой разлуки. Потом наш парень задвинул в микрофон целую речь о том, что люди Смита и люди Тайсона – одной крови, у них одна вековая цель, и если они будут враждовать, то белые этим обязательно воспользуются. Выступал этот хлопчик не очень литературно, но от души, тяжело дыша и сплёвывая кровь, и народ, слушая, затих. Говорил он недолго, но так эмоционально, что Мартин Лютер Кинг со своей речью о мечте вряд ли бы сорвал в этом зале более громкие аплодисменты. Потом пару слов сказал проигравший. Он уверил зрителей, что бился за чёрное дело, за объединение народа под одним знаменем, и готов был умереть в ринге за апостола Тайсона, но не получилось. Теперь всё, что он может – призвать его соблюсти договор, и стать правой рукой апостола Смита в общей борьбе. Сейчас, мол, на того смотрят сотни глаз, и если он поступит по совести, то его имя останется в веках. Чёрт! Я готов был подписаться под каждым словом! Парни говорили ещё лучше, чем дрались!
Боксёры замолчали, и народ обратил взоры на Тайсона. Тот долго сидел неподвижно, потом встал, поднял повыше свой пистолет, и вытащил обойму. Зал взревел. Кубинцы подошли к Смиту и спросили, когда можно будет решить дело со мной. Смит подозвал кого-то из своих, крикнул что-то ему в ухо, и мы пошли с провожатым на выход.
На улице стояла ночь, звёзд не было, сквозь тучи торчала половинка Луны. Провожатый подошёл к людям Тайсона, что-то им объяснил, те покивали головами, и махнули нам рукой. Я поддёрнул рюкзак, мы сели в джип, и поехали куда-то на север. Местные сидели на передних сиденьях, а я с кубинцами – сзади. Машина отъехала метров на пятьсот, когда сзади грохнул взрыв, и началась бешеная пальба. Водитель ударил по тормозам. Мы оглянулись, и увидели, как из клуба литературного вылетают клубы огненные и дымные. Из дверей выскочили пара человек, но тут же упали. Судя по грохоту канонады – все стреляли во всех. Карлос быстро достал пистолет, подставил к уху водителя, и убедительно сказал:
– А мы куда ехали, туда и едем! Руки – на руль, ноги – на педали! Или будет наоборот!
Педро уже держал на мушке второго тайсоновца. Те быстро сообразили, что в таком споре истина не родится, и джип поехал дальше. Ехали почти час, и у нас уже закралось подозрение, что нас хотят надуть, но тут автомобиль остановился. Местные провели нас к какому-то тёмному невысокому зданию. Через разбитые витрины мы прошли внутрь, подсвечивая парой фонарей. В дебрях здания обнаружился тяжеленный люк. Первыми в него по убедительной просьбе кубинцев спустились местные, я шёл последним, надев ночные очки. Как только на меня дохнул воздух подземелья – я сразу узнал знакомый запах мертвечины, и понял, что идти придётся по кладбищу.
В моих очках видно всё было отчётливо, но без цветов, только в оттенках серого. Под зданием проходил тоннель. Я глянул в карту на ноуте, и понял, что это ливневая канализация. По ней мы прошагали по щиколотку в тухлой воде километра два, потом через какой-то пролом в стене перелезли в маленький тоннель, из него – снова в ливнёвку, уже другую, поменьше, зато не такую мокрую. К моему удивлению, трупы, объеденные крысами до костей, встречались нечасто. Всего раза четыре.
– Теперь только вперёд! – махнул рукой один из проводников. – Нам дальше нельзя. Над нами – белый район. Тут много патрулей. Они могут быть и в тоннелях. Тебе надо уйти по трубе как можно дальше, чёрный брат. Миль пять. Иди вперёд, пока сможешь протискиваться в трубу. Будет пролом слева – туда лучше не ходить. Там выход в систему метро, можно нарваться на охрану. Они чёрных не пощадят. Удачи, брат!
– Удача мне не повредит. Удачи всем! Спасибо, Карлос! Спасибо, Педро! Не знаю, что бы без вас делал. Съешьте за меня в Гаване кусочек тунца, а то жрать охота!
Я выдал кубинцам по сто тысяч макулатуры и по сотне песо, хоть они и отказывались от денег. Проводникам дал сто песо на двоих, но деньги тем были, как вскоре оказалось, ни к чему. Когда я отошёл от компании метров на сто, позади раздались два негромких выстрела. "Эх, жизнь-копейка!" – махнул рукой я, и пошёл один в кромешной темноте подземелья.
Судя по карте, я прошёл около восьми километров, когда широкий тоннель перешёл в трубу меньше метра в диаметре. Я медленно побрёл назад, и метров через двести увидел вбитые в бетон ступеньки, ведущие наверх. Я замер, и прислушался. Капала вода, где-то пищали крысы. Наверху что-то зашумело, потом стихло, вновь снова зашумело. Где-то недалеко проходила дорога. Я протёр морду от чёрной краски, и сверился с электронной картой. Выходило, что я нахожусь на границе парка (Господи, сколько же в американских городах парков!) и какой-то "Львиной" улицы. (Названия улиц были французские, испанские, английские, причём улиц, в которых фигурирует персик, я насчитал с десяток.) Папин адрес находился всего в трёх кварталах восточнее.
Я поднялся по ступенькам, и упёрся головой в крышку люка. Люк отъехал на пару сантиметров, и в образовавшую щель на меня, прямо за шиворот, хлынула вода. Это было так неожиданно, что я чуть не сверзился со ступенек вниз. К счастью, водопад из грязной воды тут же закончился, я отодвинул крышку наполовину, высунул голову, и осмотрелся. Было ещё темно, до рассвета оставалось часа два. Метрах в ста проходила оживлённая автомагистраль. То и дело деревья парка освещались фарами автомобилей. Людей видно не было, и это радовало. Я вылез, закрыл люк, (Он оказался в небольшой ложбинке, куда собиралась дождевая вода.) не снимая хитрых очков прошёл по парку около километра, выбрал момент, когда на трассе станет тихо, и перебежал улицу. Две точки на карте неумолимо сближались. Не скажу, что я очень волновался, но лазить по чужому городу враждебной воюющей страны в грязной мокрой одежде с целью увидеть папу, которого не видел ни разу в жизни – такое случается не каждый день. Одно успокаивало: этому адресу около десяти лет. Новых сведений нет. Поэтому вряд ли я застану Николая Бойновича на месте.
Я свернул на небольшую улочку, и из-за всех заборов тут же поднялся жуткий лай. Собаки рвались с цепей и хрипели в ошейниках. Но окна оставались тёмными, фонарей на улице тоже не было. Я держал палец на курке, когда ноут тихо пискнул: цель была передо мной. Я оглядел высокую калитку, и нажал кнопку звонка. За этим забором собак не было слышно. За соседним – тоже. Видимо, дома были заброшены. Я постоял в нерешительности. Конечно, просчитывался и такой вариант. Сейчас придётся идти в ближайший мотель, потом покупать одежду, автомобиль, приводить себя в порядок. Потом постараться найти Василия Григорьева. Но сначала – выпить кофе и съесть что-нибудь натуральное.