Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)
Шрифт:
Теперь на борту парохода все заметно оживились; высказывались предположения насчет того, в какой именно день и даже в каком именно часу они придут в Нью-Йорк. На палубе толпилось и глядело вдаль несравненно больше народа, чем до сих пор, и разразилась целая эпидемия укладывания вещей, которые потом приходилось распаковывать на ночь. Те, у которых были письма к кому-нибудь или знакомые в Америке, или определенные намерения ехать туда-то и заняться тем-то, сто раз на дню обсуждали свои, планы; поскольку этот разряд пассажиров был весьма немногочислен, а таких, у кого не было видов на будущее, оказалось очень много, то слушателей было подавляющее большинство, а ораторов раз-два и обчелся. Пассажиры, хворавшие всю дорогу, теперь выздоровели, и даже здоровые
На следующее утро, как только рассвело, катер появился и, простояв около часа, причем на это время даже кочегары на нем сделались предметом живейшего интереса и любопытства, как если бы это были добрые или злые духи, забрал на борт весь живой груз: среди прочих Марка, который все так же заботился о своей приятельнице с тремя детьми, и Мартина, который на этот раз был одет как следует, но в старом, запачканном плаще поверх обычного костюма - на то время, пока они не расстанутся навсегда со своими недавними спутниками.
Катер - с машиной на палубе, проворно перебиравшей длинными тонкими лапами, словно какое-то допотопное чудовище или увеличенное во много раз насекомое, - быстро шел по красивой бухте; и скоро стали видны возвышенности, острова и длинный плоский, далеко раскинувшийся город.
– Так это и есть земля свободы?
– сказал мистер Тэпли, глядя вдаль. Очень хорошо. Я согласен. Любая земля для меня годится после такой уймы воды!
ГЛАВА XVI
Мартин сходит с прославленного и быстроходною пакетбота "Винт" в порту Нью-Йорк в Соединенных Штатах. Он заводит кое-какие знакомства и обедает в пансионе. Подробности этих первых шагов
Некоторое оживление можно было заметить уже на подступах к стране свободы, ибо накануне был избран член муниципалитета; а так как политические страсти разгорелись особенно сильно по случаю такого радостного события, друзья отвергнутого кандидата решили постоять за великие принципы Непогрешимости Выборов и Свободы Убеждений, переломали кое-кому руки и ноги, а также долго гоняли одного вредоносного субъекта по улицам с намерением раскроить ему череп. Эти добродушные проявления общественного темперамента сами по себе были не так значительны, чтобы взволновать кого-нибудь по прошествии целой ночи; однако мальчишки-газетчики воскресили их и разнесли по городу; они не только оглашали пронзительными воплями все городские пути и перепутья, пристани и суда, но забрались даже на палубы и в каюты парохода, так что он, еще не подойдя к пристани, был взят на абордаж и захвачен легионами этих молодых граждан.
– "Нью-йоркская помойка"!
– кричал один.
– Утренний выпуск "Нью-йоркского клеветника"! "Нью-йоркский домашний шпион"! "Нью-йоркский добровольный доносчик"! "Нью-йоркский соглядатай"! "Нью-йоркский грабитель"! "Нью-йоркский ябедник"! "Нью-йоркский скандалист"! Все нью-йоркские газеты! Полный отчет о вчерашнем патриотическом выступлении демократов! Виги разбиты наголову! Последнее мошенничество в Алабаме! Интересные подробности дуэли на ножах в Арканзасе! Все новости политической,
– Вот "Помойка"!
– кричал другой.
– "Нью-йоркская помойка"! Двенадцатая тысяча экземпляров сегодняшней "Помойки", все сведения о биржевом курсе и прибытии и отправлении судов, четыре столбца вестей из провинции, полный отчет о вчерашнем бале у миссис Уайт, где присутствовали первые красавицы и весь цвет Нью-Йорка, е интимными подробностями из жизни приглашенных дам. Только в "Помойке"! Вот "Помойка"! Двенадцатая тысяча экземпляров "Нью-йоркской помойки"! Разоблачение "Помойкой" банды Уолл-стрита! Разоблачение "Помойкой" вашингтонской банды! Вопиющее мошенничество государственного секретаря, совершенное им в возрасте восьми лет от роду и разоблаченное, за большие деньги, его собственной нянькой! Вот "Помойка"! Вот двенадцатая тысяча "Нью-йоркской помойки", целый столбец с изобличениями жителей Нью-Йорка; все фамилии напечатаны полностью! Заметка о судье, который третьего дня судил "Помойку" за клевету, и благодарность "Помойки" независимым присяжным, которые ее оправдали, с указанием на то, чего им следовало ожидать, если б они ее осудили!.. Вот "Помойка", кому "Помойку"! Вот недремлющая "Помойка", всегда на страже; руководящая газета Соединенных Штатов, двенадцатая тысяча экземпляров, газета продолжает печататься. Покупайте "Нью-йоркскую помойку"!
– Такими просвещенными путями, - сказал чей-то голос в самое ухо Мартину, - выходят наружу бурные страсти моего отечества.
Мартин невольно обернулся и увидел бок о бок с собой худосочного черноволосого джентльмена со впалыми щеками, узенькими моргающими глазками и странным выражением лица, не то хмурым, не то наглым, как могло показаться с первого взгляда. В самом деле, даже при ближайшем знакомстве трудно было бы определить это выражение иначе, как смесь грубой хитрости и высокомерия. Джентльмен нахлобучил на голову широкополую шляпу, чтобы придать себе более ученый вид, и скрестил руки на груди, для большей внушительности. Он был одет довольно плохо - в синий сюртук чуть не до пяток, в короткие широкие штаны того же оттенка и выцветший рыжий жилет, из-под которого вылезала почерневшая плоеная манишка, силясь уравняться в гражданских нравах с прочими статьями туалета и тоже поддержать Декларацию Независимости.
Он полусидел, полулежал, развалясь на фальшборте и небрежно скрестив ноги, отличавшиеся необыкновенными размерами; толстая трость с крепким железным наконечником и большим круглым набалдашником висела у него на шнурке с кисточкой. Облаченный таким образом джентльмен подмигнул правым глазом и правым уголком рта и повторил с видом величайшего глубокомыслия:
– Такими просвещенными путями выходят наружу Бурные страсти моего отечества.
Так как он смотрел на Мартина, а поблизости никого больше не было, Мартин наклонил голову и сказал:
– Вы намекаете на ...?
– На оплот нашей разумной отечественной свободы, сэр, повергающий в трепет иноземных тиранов, - возразил джентльмен, указывая тростью на необыкновенно грязного мальчишку-газетчика с одним глазом.
– На предмет зависти всего мира, сэр, на авангард цивилизации. Позвольте мне спросить вас, сэр, - прибавил он, стукнув о палубу железным наконечником трости с видом человека, который не потерпит никаких виляний, - как вам нравится мое отечество?
– Не знаю, право, что вам сказать, - сказал Мартин.
– Я еще не был на берегу.
– Что ж, я думаю, вы вряд ли ожидали видеть, - заметил джентльмен, такие доказательства национального процветания, как вот это?
Он указал на суда, стоявшие у причалов, затем сделал широкий взмах тростью, как бы включая в свое замечание воздух и воду.
– Право, не знаю, - ответил Мартин.
– Да. Думаю, что ожидал.
Джентльмен взглянул на него с проницательным видом и сказал, что ему нравится такая линия поведения. Она вполне естественна, сказал он; как философ, он любит наблюдать человеческие предрассудки.