Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)
Шрифт:
Среди спящих пассажиров находились Мартин и Марк Тэпли, которые забылись тяжелым сном, утомленные непривычным движением, не чувствуя духоты в каюте и шума волн. Уже совсем рассвело, когда Марк проснулся, смутно припоминая, что видел во сне, будто он лег в кровать с четырьмя колонками, которая за ночь перевернулась вверх ногами. В этом было, однако, больше смысла, чем он полагал, так как первое, что он увидел, проснувшись, были его собственные пятки, глядевшие на него сверху вниз, как он рассказывал впоследствии, и поднятые почти перпендикулярно.
– Ну, - сказал Марк, приняв, наконец, сидячее положение после долгой и малоуспешной борьбы с качкой, - Это первый раз в жизни, что я стоял на голове всю ночь.
– Не надо было ложиться головой в подветренную сторону, - проворчал пассажир на одной из коек.
– Головой куда?
– спросил Марк. Пассажир повторил свое замечание.
– Да уж, в другой раз не лягу, - сказал Марк, - посмотрю по карте, где находится эта самая сторона. А пока что могу дать и вам и всем прочим своим друзьям-приятелям совет еще лучше: никогда не ложитесь спать на корабле.
Пассажир недовольно пробурчал что-то в знак согласия, повернулся на другой бок и закрылся с головой одеялом.
– Потому что, - продолжал мистер Тэпли развивать свою мысль уже в монологе и понизив голос, - другой такой безмозглой твари, как море, не сыщешь. Оно никогда не знает, что с собой делать. Занять голову ему нечем, потому там пустота. Все равно как белые медведи в зверинце: они все время мотают головой из стороны в сторону и никак не могут успокоиться, единственно по своей необыкновенной глупости.
– Это вы, Марк?
– спросил слабый голос с другой койки.
– Это все, что от меня осталось, сэр, после двух недель такой тряски. Оттого ли, что я веду мушиный образ жизни с тех пор, как попал на борт, хожу вверх ногами и вечно хватаюсь за что-нибудь, - от этого ли, сэр, оттого ли, что внутрь принимаешь очень мало, да и того никак не удержать, - от меня почти ничего не осталось. Как вы себя чувствуете нынче утром, сэр?
– Как нельзя хуже, - простонал Мартин раздраженно.
– Уф! Такая в самом деле скверность!
– Тем больше чести, - пробормотал Марк, прикладывая руку к больной голове и оглядываясь вокруг с невеселой усмешкой.
– Это все-таки утешение. Тем больше чести не падать духом здесь. Добродетель заключает награду в самой себе. И веселость тоже.
Марк был прав в том отношении, что любой пассажир, сохранивший веселость в третьем классе прославленного и быстроходного почтового парохода "Винт", был всецело обязан этим самому себе и вез с собою хорошее настроение, так же как и провизию, без всякого содействия и помощи со стороны владельцев парохода. Темная, низкая, душная каюта с койками вдоль стен, битком набитая мужчинами, женщинами и детьми в разных стадиях нищеты и болезни, и обычно не представляет собой веселого места; но когда она так переполнена (а в третьем классе пакетбота "Винт" это бывало каждый раз, когда он шел в Америку), что матрацы и постели навалены прямо на полу, вопреки всяким представлениям об удобстве, опрятности и приличии, - такая каюта отнюдь не способствует смягчению нравов, а скорее развитию эгоизма и грубости. Марк это почувствовал, оглядевшись по сторонам, и его настроение соответственно повысилось.
Тут были англичане, ирландцы, валлийцы и шотландцы, нее со своими скудными запасами пиши и узелками поношенного платья, и почти все с детьми. Тут были дети всех возрастов, от грудного ребенка до растрепанной девушки, которая казалась почти таком же увядшей как ее мать. Все виды отечественных бедствий, порожденных нищетой, болезнью, изгнанием, горем и долгим странствием по бурному морю, были втиснуты в узкую клетку; и все же в этом погибельном ковчеге было несравненно меньше жалоб и свар и несравненно больше взаимной помощи и доброты друг к другу, чем во многих пышных залах.
Марк невесело оглядел каюту, и сейчас же его лицо просветлело. В одном углу старая бабушка пестовала больного младенца, укачивая его на руках, едва ли не более исхудалых, чем его собственные; в другом бедная женщина, держа одного ребенка на коленях, чинила платье другому и успокаивала третьего, который подползал к ней по полу, слезши с убогой подстилки; а там старики неловко возились с мелкими домашними делами и казались бы смешными, если б не их добрые намерения и благая цель. Были тут и смуглые молодцы, настоящие великаны, которые оказывали окружающим небольшие знаки внимания с нежностью, скорее свойственной добрым карликам; и даже идиот, который целыми днями сидел гримасничая в углу, подражал по мере сил тому, что видел вокруг, и щелкал пальцами, забавляя плачущего ребенка.
– А ну-ка, - сказал Марк Тэпли, кивая женщине, которая одевала своих детей неподалеку от него, и улыбаясь все шире и шире, - давайте-ка мне сюда одного малыша, я его умою как полагается.
– Вы бы лучше позаботились о завтраке, Марк, вместо того чтобы возиться с людьми, которые не имеют к вам никакого отношения, - заметил Мартин раздраженно.
– Ничего, - сказал Марк.
– Она позаботится, сэр. Это отличное разделение труда, сэр. Я умою мальчишек, а она приготовит нам чай. Я никогда не умел заваривать чай, а умыть мальчишку всякий сумеет.
Женщина, худенькая и болезненная, чувствовала и понимала его доброту, что было не удивительно, потому что ее каждую ночь укрывало пальто Марка, а сам он спал на голых досках, завернувшись в плед. Но Мартин, который редко вставал с койки и почти не замечал, что делается кругом, пришел в ярость от его безрассудных слов и выразил свое неудовольствие сердитым стоном.
– То-то оно и есть, разумеется, - сказал Марк, причесывая ребенку волосы так невозмутимо, словно родился цирюльником.
– О чем это вы говорите?
– спросил Мартин.
– О том, что вы сказали, - отвечал Марк, - или хотели казать, так мрачно выражая свои чувства. Ей приходится очень трудно.
– Почему трудно?
– Быть в дороге одной с этим вот малолетним грузом, ехать к мужу в такую даль и в такое время года! Если вы не желаете, чтобы мыло попало вам в глаза, молодой человек, - заметил мистер Тэпли второму мальчишке, которого в это время умывал над тазиком, - зажмурьтесь как следует.
– Где же она встретится с мужем?
– спросил Мартин, зевая.