Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)
Шрифт:
– Мне придется весьма и весьма стеснить себя и ограничить, - повторил мистер Пексниф, - но провидение, или, если мне будет позволено так выразиться, особые заботы провидения благословили мои труды, и я могу ручаться, что в состоянии принести эту жертву.
Здесь возникает чисто умозрительный вопрос, имел или не имел мистер Пексниф право говорить, что он во всех своих начинаниях пользуется особым покровительством провидения. Всю свою жизнь он избирал окольные пути и закоулки и, не брезгая ничем, старался пополнить свою мошну. А так как без ведома провидения нельзя даже подшибить воробья, то из этого следует (так рассуждал мистер Пексниф и другие превосходные люди его склада), что провидение направляет
Мистер Джонас, не имея привычки обременять свой ум теориями подобного рода, не выразил никакого мнения по этому поводу. Он не отозвался на сообщение своего спутника ни единым словом, утвердительным, отрицательным иди безразличным. Он хранил молчание по меньшей мере минут пятнадцать и, по-видимому, в течение всего этого времени прилежно занимался тем, что производил в уме всевозможные операции с некоей данной суммой, пользуясь всеми правилами арифметики, а именно: складывал, вычитал, умножал, делил всеми известными способами, применяя тройное правило, простое и сложное, а также все правила учета векселей, простых процентов, сложных процентов и других способов вычисления. По-видимому, результат этих трудов был удовлетворительный, ибо когда он нарушил молчание, то сделал это с видом человека, пришедшего к определенным выводам и освободившегося от состояния томительной неуверенности.
– Ну-ка, старина Пексниф!
– с таким игривым обращением он хлопнул этого джентльмена по спине, когда они подъезжали к станции.
– Давайте выпьем чего-нибудь!
– С величайшим удовольствием, - отозвался мистер Пексниф.
– И поднесем кучеру!
– воскликнул Джонас.
– Если вы думаете, что это ему не повредит и не вызовет в нем недовольства своим положением, тогда конечно, - промямлил в ответ мистер Пексниф.
Джонас только засмеялся и с большой живостью соскочил на дорогу, выкинув при этом довольно неуклюжее антраша. После чего он вошел в придорожный трактир и заказал горячительные напитки в таком количестве, что мистер Пексниф усомнился было, в своем ли он уме, но Джонас положил конец его сомнениям, сказав, когда дилижанс уже собирался тронуться в путь:
– Я вам выставлял угощение целую неделю и даже больше - позволял заказывать всякие там деликатесы. А теперь будете платить вы, Пексниф.
– Это была вовсе не шутка, как предположил сначала мистер Пексйиф, ибо Джонас, нисколько не церемонясь, уселся опять в карету, предоставив своей почтенной жертве расплачиваться по счету.
Но мистер Пексниф отличался кротостью и долготерпением, а Джонас был его другом. Более того, его благосклонность к этому джентльмену основывалась, как мы Знаем, на чистейшем уважении и на знании превосходных качеств его характера. Он вышел из трактира, сияя улыбкой, и даже повторил всю церемонию с угощением, хотя и не на такую широкую ногу, в ближайшей пивной. Настроение у мистера Джонаса было самое задорное (что редко с ним случалось), и от такого времяпровождения он не только не унялся, но, наоборот, во весь остальной путь проявлял необычайную шумливость, можно даже сказать буйство, так что мистер Пексниф не без труда поспевал за ним.
Дома их не ждали. О боже
Был тихий вечер, один из тех, какие выпадают только весенней порой, и в мягкой тишине сумерек вся природа дышала красотой и покоем. День был очень ясный и теплый, но с приближением ночи воздух сделался прохладным, и в туманной дали дым из труб тихо поднимался к небу. В воздухе носился аромат молодых листьев и свежих почек; кукушка весь день куковала и примолкла только теперь; запах свежевзрытой земли - первое дыхание надежды для пахаря, после того как осенью облетел его сад, - доносился с вечерним ветерком. Это была пора, когда люди принимают благие решения, скорбят о бесплодно прошедшей юности и, глядя на густеющие тени, думают о том вечере, который придет для каждого из нас, и о том утре, которое будет для нас последним.
– Экая скучища!
– сказал мистер Джонас, озираясь по сторонам.
– Да тут с тоски рехнуться можно.
– Скоро мы придем к свету и теплу, - заметил мистер Пексниф.
– Они будут не лишние, когда мы туда доберемся, - сказал Джонас. Какого черта вы не разговариваете? О чем это вы задумались?
– Сказать вам по правде, мистер Джонас, - произнес Пексниф очень торжественно, - мои мысли в эту минуту обратились к нашему дорогому другу, вашему покойному батюшке.
Мистер Джонас немедленно выпустил из рук свою ношу и пригрозил Пекснифу кулаком:
– Вы это лучше бросьте, Пексниф!
Мистер Пексниф, не зная хорошенько, к чему отнести намек, к разговору или к чемодану, воззрился на Джонаса в неподдельном изумлении.
– Бросьте, вам говорят!
– злобно крикнул Джонас.
– Слышите, что ли? Бросьте это раз и навсегда. Лучше бросьте, предупреждаю вас!
– Это вышло совершенно ненамеренно, - в сильном испуге оправдывался мистер Пексниф, - хотя, сознаюсь, я допустил ошибку. Я мог бы знать, что для вас это уязвимое место.
– Не говорите вы мне насчет уязвимых мест, - отвечал ему Джонас.
– Я вам не позволю над собой измываться из-за того только, что мертвецы мне не по нутру.
Мистер Пексниф едва успел выдавить из себя слова: "Измываться над вами, мистер Джонас?" - как молодой человек, сердито насупившись, снова резко оборвал его.
– Помните.
– сказал он, - я этого не потерплю. Советую вам не возвращаться к этому разговору ни со мной и ни с кем другим. Вы можете понимать намеки не хуже всякого другого, если захотите. Ну, вот и довольно. Идем.
С этими словами он взялся за чемодан и зашагал вперед так быстро, что мистер Пексниф, который держался за чемодан с другого конца, потащился за ним самым неудобным и неграциозным манером, немилосердно стукаясь коленками о металлические застежки и жесткую кожу чемодана, явно в ущерб тому, что изящные джентльмены называют "шкурой". Спустя несколько минут, однако, мистер Джонас замедлил шаг и даже допустил, чтобы его спутник поравнялся с ним и привел чемодан в относительно нормальное положение.