Жизнь и приключения Заморыша
Шрифт:
Капитан приказал мыть палубу. Петр и молоденький турокматрос, по имени Юсуф, опускали на веревке через борт ведра, вытаскивали воду и лили на палубу, а другие матросы тут же терли палубу метлами-голяками. Раз Юсуф опустил ведро в воду, а вода так потянула ведро, что вырвала из рук веревку. Толстый затопал на Юсуфа ногами и ударил его по лицу кулаком. Он кричал и показывал, что конец веревки надо наматывать на руку.
Когда толстый поднялся на свой мостик, Петр сказал Юсуфу, чтоб он веревку на руку не наматывал. "И пикнуть не успеешь, как
– Вай!.. Дюштю!.. * - закричали матросы и принялись бросать в воду что попало под руку - доски, бочонок, скамейку. Петр сорвал с борта спасательный круг, но из круга посыпалась труха, и Петр отшвырнул его.
– Сандалы индирин! ** - крикнул толстый с мостика.
Турки засуетились около лодки, которая висела тут же, на канатах, но она не спускалась, а только дергалась и дергалась в воздухе.
Я со страхом глянул за борт: черная голова Юсуфа то показывалась из воды, то опять исчезала. Бедный Юсуф! Сейчас он захлебнется!
– А-а, дьявол толстый!..
– крикнул Петр.
– Ничего у него не работает...
Он сбросил с себя рваные штаны, вскочил на борт и кинулся в воду.
От страха, что Петр утонет, я закрыл глаза. А когда опять их открыл, то увидел, что Петр одной рукой держится за канат, а другой обхватывает Юсуфа за его смуглые плечи.
Петра и Юсуфа подняли на палубу. Юсуф лежал с раскрытым ртом, грудь его то поднималась, то опускалась, а Петр стоял над ним и рычал:
– У твоего хозяина одна забота - карман набить! У, гады двуногие, толстосумы окаянные! Все они на один лад!..
Турки столпились около капитанского мостика. Они таращили глаза, размахивали кулаками и что-то кричали на своем языке; а толстый плевался и в свою очередь кричал:
– Дагылын! Гидин, хайванлар! ***
Кричал, кричал, а потом согнулся и шмыгнул в дверь.
Вместо толстого турка на мостик вышел турок худой и горбоносый, тот, который командовал матросами, когда они грузили пароход. Он все прикладывал обе ладони к груди и что-то говорил.
Матросы успокоились и разошлись. А толстый так больше и не показывался.
* Ой!.. Упал!.. (турецк.)
** Спустить шлюпку! (турецк.)
*** Разойдитесь! Уходите, скоты! (турецк.)
Когда Юсуф окончательно пришел в себя, он повернулся к солнцу и стал молиться:
– Аллаха шюкюр!.. Куртуедум!.. *
От этой суматохи я тоже не сразу пришел в себя.
А когда осмотрелся, то увлдел, что мы плывем мимо диковинной горы. Казалось, будто это лежит медведь-великан и пьет из моря воду. Мы плыли и плыли и никак не могли миновать медведя - такой он был огромный.
Но
Наш пароход заревел и пошел прямо к берегу.
И тут опять показался толстый турок. В руке он держал желтый лист.
– На!
– крикнул он Петру.
– Пусть ты ходит вон!
Петр взял лист и сказал:
– А деньги?
Турок так и затрясся весь:
– Какой денга?! Ты мой пароход бунт делал! Я полицаю свистал буду. Ты на тюрма ходит будет!..
– Постой, - остановил его Петр, - тюрьма тюрьмой, но я ж на тебя трое суток, как вол, работал. Дай же хоть пять рублей!
Толстый так закричал, что изо рта его забрызгала слюна.
– Чтоб ты лопнул, шайтан брюхатый!
– сказал Петр.
Он взял меня за руку, и мы пошли к трапу.
– Петро, Петро!
– позвал его Юсуф.
– На! Бери, йолдаш! ** - В одной руке он держал маленькую феску, а в другой серебряную монету.
– Бери, йолдаш, бери!
Нас окружили турки, и каждый совал монету.
– Сен ийи адамсын! *** Бери, йолдаш, бери!..
Петр сначала отмахивался и говорил:
– Что вы, братцы! Не надо!
Но потом сказал:
* Слава аллаху за спасение! (турецк.|
** Товарищ (турецк.).
*** Ты хороший человек! (турецк.)
– Ладно, возьму. Не для себя, а для этого мальца. Спасибо, братцы! Может, еще когда встретимся, так выпьем по чарке. Оно, конечно, вам аллах не велит, а мы так, чтоб он не увидел.
Юсуф надел мне на голову красную фесочку, и мы с Петром сошли наконец на берег.
КРАЙ СВЕТА
Как только мы оказались на берегу, я сразу понял, что заехал на край света. В самом деле, где, если не на краю света, может быть такая улица! На одной ее стороне стояли красивые дома с богатыми магазинами, а на другой ничего не было и волны с белой пеной поднимались чуть не до самой мостовой. И деревья росли на улице не такие, как у нас: одни курчавые, в огромных бело-розовых цветах, а другие темные, прямые, с острым концом наверху. А экипажи! Каждый экипаж обит внутри бархатом. Везут его две, а то и три добрые лошади.
По улице шли и шли разные господа и барыни. Господа были в белых пиджаках и белых соломенных шляпах, а барыни в платьях всех на свете цветов, в шляпах с перьями и под зонтиками. Зонтики тут везде: даже над сиденьями пролеток, даже над головами лошадей.
– Давай, брат, отсюда выбираться, - сказал Петр, - а то как бы нам не запачкать об эту публику свои белоснежные костюмы.
Мы свернули в переулок и по переулку пошли все вверх и вверх. Люди, которые нам встречались, оглядывались на меня и говорили: "Ишь, турчонок идет!" Я раз даже сказал: