Жизнь и приключения Заморыша
Шрифт:
– Петр, мы скоро заработаем рублей пять или семь? спросил я.
– Как повезет, - ответил он.
– В Ялте много нашего брата. Сюда на заработки даже из самой Персии нужда гонит людей. Ничего, как-нибудь заработаем. Лишь бы нам пореже с полицией встречаться, а в случае чего - и в рыбаки с тобой пойдем.
Я и раньше замечал, что Петр не любит встречаться с полицией, и теперь спросил:
– Петр, а отчего ты боишься полиции? Ведь мы с тобой не разбойники.
Но он на это ничего не ответил, а стал рассказывать, как целый месяц ловил с рыбаками на крючки стерлядь.
Голос его делался все глуше и глуше, а потом и совсем пропал.
Проснулся я оттого, что вокруг меня все звенело.
Я сначала щурился от света, а потом рассмотрел, что земля, на которой я лежал, усыпана тонкими зеленоватыми иголками и круглыми с трещинами шишками. К небу поднимались прямые, будто медные, стволы со странными игольчатыми листьями на мохнатых ветках.
Птички, серенькие, красно-зеленые, желтые в черных крапинках, одни с длинными клювами, другие со смешными шляпками на макушке, перелетали с ветки на ветку, суетились, дрались, пищали, свистели, щелкали. А в кустах и траве что-то звонко стрекотало, будто хотело еще больше раззадорить всех этих птах.
Петр сидел на земле с полуоткрытыми глазами. Спиной он упирался в дерево, а руки держал скрещенными на груди. Заметив, что я проснулся, он кивнул мне и опять опустил глаза. Посидел так, вздохнул и будто про себя сказал:
– Хорошо на воле. Лучше воли ничего на свете нет.
Эти слова про волю я от него слышал уже много раз.
– Петр, а разве ты был в неволе?
– спросил я.
– От тюрьмы да от сумы никогда не зарекайся.
Вот всегда так: его о чем-нибудь спросишь, а он ответит и на это и в то же время будто еще на что-то.
Мы съели калач, которым запаслись вчера в городе, и выбрались из леса опять на белую каменистую дорогу.
Но в город мы не вернулись, а с широкой дороги свернули на узкую и пошли по ней мимо каменных заборов и чугунных с прорезями ворот. Сквозь прорези были видны богатые дома, горки с цветами, дорожки, усыпанные мелкими круглыми камешками. А сквозь одни ворота мы даже увидели огромную лягушку, изо рта которой высоко вверх лилась вода.
– Зайдем!
– сказал Петр. Он просунул руку в прорезь ворот и открыл засов.
На нас сейчас же бросилась с хриплым лаем кудлатая собака, такая злая, что на ней даже шерсть дыбом встала. Но Петр на собаку не обратил никакого внимания и пошел прямо к дому. Наверно, это ей показалось удивительным: она перестала лаять и оторопело посмотрела нам вслед. Из каменного сарая вышел горбатый мужик с ключами на поясе и закричал на нас:
– Вы зачем ворота открыли? Кто вам позволил? Шляются тут с раннего утра!
– Мы открыли, мы и закроем, - миролюбиво сказал Петр. Спроси у своих господ, нет ли какой работенки. Мы ничем не побрезгаем.
Но ключник продолжал кричать на нас и гнать со двора. Петр не обиделся.
– Нет - так нет. Сейчас водицы напьемся и пойдем.
Мы подошли к лягушке и стали ртом ловить воду прямо на лету.
Вода была вкусная и такая холодная, что занемели зубы. Ключник носился около нас, размахивал руками и то хрипло, то визгливо кричал:
– Шаромыжники! Босовня! Гляди-ко, чужую воду пьют, как свою собственную! Еще вздумают портки под фонтаном стирать! Вот кликну сейчас полицейского - насидитесь в участке!
Петр умылся и вытер подолом рубашки лицо.
– Славная водица, - похвалил он, очень довольный. Потом сказал ключнику с доброй улыбкой: - Ну чего ты желчью исходишь? Глянь-ко, пес - и тот понял, что мы не жулики, а ты у своих господ злее пса кудлатого.
От этих слов ключник еще больше озлился и начал плеваться.
Тогда Петр взял его двумя руками за туловище, приподнял и посадил под лягушку, прямо в воду.
– Охладись, - сказал он.
И ключник сразу утих, злобу с его серого лица как рукой сняло, он даже улыбнулся, отчего во рту показались огрызки желтых зубов.
– Милый, я ж человек подневольный: как хозяин велит, так я и делаю.
– А кто твой хозяин? Небось жадюга?
– Известно кто: господин Малоховский. Да он еще не приехавши, он в Питере еще. Ну, дозволь мне вылезти, вода-то больно холодная.
Брови у Петра сдвинулись.
– Как, как ты сказал? Малоховский? Уж не меховщик ли?
– Известное дело, меховщик. Только какой меховщик! Мильонщик!
– А ты... давно у него в услужении?
– хрипло спросил Петр.
– Здеся? Почитай, седьмой год. Вылезти мне можно?
Петр молча повернулся и пошел со двора.
Он шел и шел по дороге, а брови у него не раздвигались, и о чем бы я его ни спрашивал, он не отвечал.
– Тут ничего не заработаешь, - сказал он наконец.
– Надо идти в город.
Но и в городе работа не находилась. Мы раздобыли только сорок копеек: за тридцать Петр перенес два больших сундука с лодки на подводу, а гривенник мне дала барыня за розы, которые я нарвал, когда мы ходили мимо богатых дач: розы там свисали наружу прямо с каменных заборов.
Хотя мы работали мало, но Петр почему-то ослабел и не захотел идти в лес ночевать.
– Переночуем здесь где-нибудь, - сказал он.
В самом конце города мы набрели в темноте на какие-то камни.
Между камнями росла трава. Петр усмехнулся и сказал:
– Для бездомных вполне подходящее место.
Мы улеглись между камнями. Оттого, что Петр стал такой невеселый, я затосковал еще больше. Ночью он что-то бормотал, и я часто просыпался. Раз он даже зубами заскрежетал. Все-таки к утру я заснул крепко.