Жизнь напрокат
Шрифт:
– Вспомнил?
Два выплюнутых, окровавленных зуба мигом понизили уровень наглости и волшебным образом возвернули дулебу память. При виде обнаженного меча в руке Шепета он замычал и часто закивал. Облизав сбитый кулак, велю ему свистать наверх всех своих дружков, коих через короткое время собирается целый десяток. Устраиваются вокруг нас на телегах, смотрят настороженно, разбитую рожу своего вожака с удивлением разглядывают. Узнаю знакомые лица, некоторые со следами старых гематом под глазами и на скулах. Они могли бы с легкостью задавить нас количеством, но наш бравый вид и наличие боевого
Представившись десятником боярина Бура, объявил, что с этого дня для них начинается новая жизнь. Как говорится: боярин умер, да здравствует боярин! Если и дальше желают дурить народ на этом рынке, пусть дурят, но сугубо под моим присмотром и чутким руководством. За определенную плату я готов закрывать глаза на их проделки, а заодно подскажу парочку сравнительно честных способов отъема денег у лопоухих фраеров, что принесет им огромную выгоду. В случае отказа натравлю на них всю дружину и счастье будет тем, кому повезет уйти живому.
После вводной части я разрешил прохвостам посовещаться. Они ведь здесь не только с гнилым сеном мухлюют, но и всяким другим криминалом промышляют. Мафия, блин. Этих за вымя надо брать твердо и сразу в кулак, силу и власть показать, чтобы поняли с кем имеют дело.
Одинец с Невулом хотя бы немного в теме, но бедные Рыкуй с Шепетом, конечно, от моих заявлений слегка обалдевают. Впервые им приходится видеть столь дерзкого боярского десятника, пытающегося нажиться таким нетрадиционным способом в обход самого боярина. Еще им не по себе, что я без предупреждения, все мы налегке, без кольчуг и шлемов, если нас мять начнут - труба дело.
– Боярину мы тоже будем заносить, не переживайте, - сказал я вполголоса ветеранам.
– Да расслабьтесь вы, все пучком.
Посовещавшись, дулебы объявили о своем согласии. Ну еще бы...
Мы немного поторговались по цене и большая часть их разошлась. Осталась верхушка группировки: сам верзила и еще двое жилистых ухарей в одинаковых кожаных жилетках на голое тело. Наружность у них отчаянная, глаза цепкие, злые.
– Звать как?
– спросил я верзилу.
– Липан.
– Вот что, Липан, скажи-ка кто из твоей своры на руки самый ловкий?
– Шишак, - указал Липан подбородком на одного из приятелей, того, что пониже и пожиже.
У рта Липан держал окровавленный платок и, при разговоре отводил его чуть в сторону.
– А самый сильный на кулаках? Ну, кроме тебя, разумеется.
– Ноздря, - так же не раздумывая, кивнул на второго.
– Чудно! Завтра утром втроем придете в боярскую усадьбу, меня найдете. А сейчас пойдете с нами.
– Куда?
– сердечно заволновался Липан, глазами ища поддержки у своих корешей. Видимо его посетила здравая мысль встречаться со мной как можно реже, но случился поздняк метаться.
– Вино заморское хлебать, да дружбу дружить!
– я по-братски шлепнул его литое плечо.
– Эй, Рыкуй, бери цыган, поедем к яру!
Глава 19
Двигаемся за проводником колонной по одному. Я в середине. Впереди маячит смятый горб вещмешка на широкой, потной спине Гранита. За мной сопит Леха Ковалев, единственный из контрактников, который не отказывался
Впереди слева раздаются крики, крепкая русская брань, отрывистые выкрики на вражьем языке. Незамедлительно следуют выстрелы.
Первым падает Коваль. Пуля снайпера входит ему точно в переносицу. Не любят чехи пулеметчиков.
Треск автоматов и буханье подствольных гранат сливаются в сплошной гул. Краем глаза вижу, как валятся пацаны. Кто насовсем, кто старается вжаться в твердую почву, чтобы дать огневой отпор.
В дыму от близкого разрыва гранаты, выведшего меня из кратковременной комы, прыгаю на землю, пытаюсь отползти на спине, лежа стреляю куда-то не глядя. Автомат в трясущихся руках ходит ходуном. В башке толстым басом гудит большой колокол...
За плоским валуном мы оказались вдвоем с майором.
– Ничего себе, сходили на встречу, - громко говорит, отдуваясь Гранит. Обе ноги его посечены камнями и осколками ниже колен, левая, похоже, перебита, "комок" набух кровью.
Пули высекают из камня крошку, зло визжат, срикошетив, с глухим стуком впиваются в стволы деревьев.
Вижу себя словно со стороны - оглушенный, испуганный, чумазый мальчишка со сползшей на лоб банданой меняет рожок в автомате.
– В ловушку привел, сволочь!
– кричит майор не то мне, не то исчезнувшему проводнику, не то Господу Богу.
Я слышу его словно издалека, хоть и орет он возле моего уха. Пальнув в небо из ракетницы, Гранит кричит мне прямо в лицо:
– Не ранен? Стреляй давай!
Протягиваю к нему руки со своим ИПП, хочу его перевязать, он бьет меня в грудь кулаком, отталкивает от себя.
– Стреляй, мать твою! Сейчас полезут!
Майор бросает из-за камня гранаты, сначала свои, потом две из моих. Кто-то далеко впереди кричит про Аллаха, кто-то справа стонет. Положив руку с автоматом на валун, выпускаю на крик полрожка, затем веером вторую половину.
Один за другим затихают автоматы пацанов. Двое за соснами по флангам еще стреляют одиночными, берегут патроны. Издевательские выкрики звучат совсем близко, нас призывают сдаться. Майор приказывает мне уходить пока не обступили и есть возможность отползти назад по склону. Я посылаю его в известное место и начинаю отволакивать от валуна, подвывая от накатившего страха.
Чернота...
Врубается сознание. Холодным ветерком проносится облегчение: сон это...
Долго не отпускает, три раза от и до перед глазами прогоняется. Каждый раз ощущения в точности как тогда: первоначальный ступор, растерянность и чувство животного страха. Глаза открывать не хочется, вдруг снова окажусь в госпитальной палате с зелеными стенами, там по утрам стоит такая же ватная тишина, нарушаемая лишь храпом и стонами товарищей по несчастью.