Жизнь наверху
Шрифт:
— Значит, Хезерсет будет вести переговоры с фирмой Флемвила? Это окончательно решено?
— Это его идея, — сказал Браун. — Так что по справедливости ему и ехать.
Я вытер лоб. Стоило мне отнять руку от спинки кресла, как я покачнулся — вдруг отчаянно закружилась голова — и, не выпуская из руки платка, я снова ухватился за кресло.
— Вы что-то неважно выглядите, — заметил Браун. — Не лучше ли вам сесть?
Я глубоко вздохнул, с трудом переводя дух.
— Сейчас все пройдет, — сказал я.
— Дать вам чего-нибудь выпить? Коньяку? Виски? Джину? Водки? Да садитесь же, мой милый. Вам явно надо чего-нибудь глотнуть.
Я оторвал руки от спинки кресла.
— Ничего страшного. Я, пожалуй, поеду домой.
— Поезжайте, мой милый. Не к чему пересиливать себя, если вы больны.
Сейчас передо мной за большим орехового дерева столом сидел заботливый отец, встревоженный моим состоянием, — только тревога эта была наигранной и не вязалась с обычным выражением его лица. Я повернулся и медленно направился к двери. Когда я уже был у порога, он окликнул меня. Я повернул голову.
— Вы старались, Джо, — сказал он. — Вы очень старались.
21
— Ну, я и вывернул ему руку так, что он закричал, — закончил Хезерсет.
— Вы мне это уже рассказывали. — Насупившись, я смотрел на письмо, лежавшее сверху в корзинке для «Входящих бумаг». — Но не выворачивать же руки этим людям из фирмы счетно-вычислительных машин, правда?
Я протянул ему письмо.
— Вы только посмотрите, в каком тоне оно написано, — сказал я. — Просто возмутительно. Нам нужны машины не в будущем году, не через год, а сейчас. Остальные письма можете не просматривать — они все одинаковые.
Он положил письмо обратно в корзинку.
— Вот так оно всегда, — сказал он. — После эффектного хода наступает период тяжкой, неблагодарной, нудной работы. — Он похлопал меня по плечу. — То, что я сделал, было легко, Джо. А вам предстоит доделать начатое, заняться деталями. На широких спинах, таких, как вы, и покоится британский бизнес.
— Все это очень мило, — сказал я. — Но поставку счетных машин это нам не ускорит.
— Наймите больше клерков, — посоветовал он. — Миддридж только обрадуется. У него ведь тоже широкая спина. На Миддриджа можно положиться.
— Вы, кажется, собирались встретиться с ним сегодня во второй половине дня? — напомнила Хильда.
— Совершенно верно, моя прелесть. Собирался и встречусь. Не падайте духом, Джо. — И, насвистывая, он неторопливо вышел из комнаты.
— Чтоб он сдох, — сказал я. — Седьмой раз напоминает мне, как он здорово обкрутил Флемвила. Если он еще раз об этом скажет, ей-богу, поколочу его.
— Он носит предохранительный пояс для джиу-джитсу, — заметила Хильда. — Не помню только, какого цвета.
— Почему-то все, кого я хочу поколотить, носят предохранительные пояса. Или же это знатоки огнестрельного оружия, или чемпионы по боксу. Но с чего он вдруг стал вам об этом рассказывать? Он вас боится? А может, хотел дать вам понять, что дорого продаст свою честь?
Она раскатисто рассмеялась.
— Очевидно, он имел в виду, что всякое сопротивление бесполезно. — Она вытянула из пишущей машинки лист. — Вот перечень, который вы просили.
— Положите его на стойку справа, — сказал я.
— Мистер Миддридж просил решить этот вопрос сегодня.
— А я смогу решить его только завтра. К тому же ведь у него совещание с Титаном, не так ли?
— Ну, это будет недолго. Право же, лучше бы вы просмотрели бумагу. А потом у вас еще хватит времени обменяться мнением с Вэрни.
— А он-то какое имеет к этому отношение?
— Но ведь это касается штатов.
— В такой же мере, как и всего на свете.
Я взял листок; на первый взгляд все эти данные казались совершенно необходимыми, а на самом деле никому не были нужны. У меня порой создавалось такое впечатление, что стоило мне аннулировать какую-нибудь бумагу, как Миддридж тотчас создавал две новых.
— У вас страшный беспорядок на столе, — заметила Хильда.
— Нет, здесь все систематизировано: слева — дела на сегодня, посредине — вчерашние дела, а справа — документы, поступающие от Миддриджа.
Обычно я гордился тем, что на столе у меня не валялось бумаг, но последние три недели нахлынуло столько работы, что я не в состоянии был с нею справиться, хоть и уходил каждый вечер домой с туго набитым портфелем. Было половина пятого, и времени до встречи с Миддриджем оставалось совсем немного — не хватит даже на то, чтобы перелистать лежавшие посредине стола бумаги. Таким образом, завтра — а завтрашний день будет не менее загруженным, чем сегодняшний, — у меня накопится еще больше тяжелых, неблагодарных и нудных дел…
— Вы слишком много на себя взвалили, — заметила Хильда. — Большинство этих бумаг не имеет к вам никакого отношения.
— Знаю, — сказал я. — Это один из результатов того, что у меня широкая спина.
Она передернула плечами.
— Вы губите себя, — сказала она. — Вы все-таки едете завтра в Лидс?
— Но у меня же нет выбора. — Однако, произнося эти слова, я уже понимал, что говорю неправду; а правда заключалась в том, что эти три недели, с тех пор как Нора покинула Уорли, я намеренно заваливал себя работой. И набрал ее столько, что еле дышал; а когда я вернусь из Лидса, работы будет еще больше. Ее будет так много, что, даже не желая этого, я забуду Нору, и мне придется смириться с тем, что я никогда не женюсь на ней — не только не женюсь, но даже не увижу ее.
Хильда с любопытством смотрела на меня.
— Что-то вы слишком часто стали употреблять это выражение, — заметила она.
— Раньше я пытался изменить ход событий, — сказал я. — А теперь не вмешиваюсь в них.
Я подошел к ней и положил руку на ее плечо. Солнце уже клонилось к закату, и в полумраке комнаты лицо ее как бы утратило свою округлость, стало более грустным и взрослым. На ней было платье с короткими рукавами, и я тихонько погладил ее руку.
— Теперь они происходят независимо от меня, — добавил я.