Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
«Сколько-же нам надо времени, чтобы создать такую школу?» — спросил меня J1. Д.
«Не менее 25 лет, — был мой ответ, — и то, если мы будем систематически изучать этот вопрос».
_|
Уже по выражению его лица можно было видеть, что он мне не поверил и, действительно, я очень скоро убедился в моей правоте. Троцкий, через некоторое время после беседы со мной, был на митинге текстильщиков, где, между прочим, говорил о необходимости развить красочную промышленность в Союзе.
«Здесь я, — сказал он, — не согласен с мнением академика В. Ипатьева, который только что вернулся и ззаграницы и с которым мне пришлось говорить на эту тему. Академик сказал мне, что надо 25 лет, чтобы дойти в развитии красочного дела до того состояния, какого достигла в настоящее время Германия. Но это — гипербола; я думаю, что через 5 лет мы будем ее иметь, если пролетариат
Громкие аплодисменты, которые сопровождали его слова, несомненно свидетельствовали, что пролетариат этого хочет; но от хотения до исполнения большая дистанция, и когда я через пять лет покидал СССР, то наши красильные заводы устанавливали производство красильных полупродуктов, рецепты изготовления которых были приобретены у И. Г. за то, что мы обязались монопольно покупать краски у этой фирмы. Этим я вовсе не хочу сказать, что с начала войны и революции мы не имели вовсе успеха в изготовлении полупродуктов и красок; десять лет работы в лабораториях и на заводах дали нам возможность приготовлять некоторые самые необходимые и уже известные красители, но красочную германскую промышленность мы не догнали даже в настоящее время, когда я пишу эти строки.
Во время моего отсутствия Химический Институт имени Карпова внес в коллегию НТО доклад о расширении Института и о постройке особого здания для производства в большом масштабе лабораторных опытов, имеющих практическое применение. Идея о воспроизведении лабораторных результатов в особых аппаратах, приближающихся по своему характеру к заводским, имеет, несомненно, здоровую основу, и коллегия НТО в принципе поддержала такое начинание. Троцкий был ознакомлен с этим проектом, когда летом 1925 года он посетил
Институт по просьбе директора Баха, с которым он был хорошо знаком в дореволюционное время; одно время Троцкий даже останавливался в Женеве, в квартире Баха. Кроме проекта здания, в коллегию- НТО была подана также смета на оборудование его различными установками. Эта смета вызвала недоразумения, так как она предусматривала закупку таких аппаратов, которые было нецелесообразно приобретать, не зная наперед, для каких процессов они понадобятся. Когда эта смета была доложена мне Флаксерманом, то я пришел к убеждению, что часть таких установок не следует приобретать теперь, а лучше оставить кредиты для закупки в будущем тех аппаратов, которые потребуются для реализации того или другого химического процесса в расширенном масштабе. Такой взгляд был разделен и другими членами коллегии. Казалось бы, в этом постановлении коллегии не заключалось ничего обидного для самолюбия заправил Института; но Бах и его помощник Збарский были крайне рассержены этим обстоятельством и решили настоять на своем, зная, что они встретят поддержку -со стороны председателя Совнаркома Рыкова, который очень благоволил им обоим. Конечно, главное недовольство Баха обрушилось на меня и Флаксермана, которое с этого времени стало все более и более расти. На несчастье для меня, Флаксерман вздумал произвести частным образом анкету, среди специалистов-инженеров о целесообразности закупки подобного оборудования. Анкета дала полное подтверждение постановлению НТО.
В скором времени этот проект и сметы были внесены в заседание Президиума ВСНХ, — однако без окончательного утверждения коллегии НТО. Этот акт был не законным, так как правление Института должно было внести его с ведома коллегии НТО. В Президиуме ВСНХ председательствовал Дзержинский; после заслушания доклада Баха, он попросил меня высказать свои соображения. Еще во время доклада Баха, Пятаков подошел ко мне и сказал:
— Вы наверно будете возражать против приобретения заранее такого оборудования?
Когда дошла очередь до меня, то я заметил, во-первых, что этот проект не получил окончательного одобрения НТО; кроме того указал, что считаю желательным создание подобных установок, но их надо закупать от случая к случаю, так как в химической промышленности аппаратура быстро устаревает и делается совершенно непригодной для выдвинутых жизнью новых процессов. Было постановлено смету оборудования рассмотреть в коллегии НТО, когда будет готово здание, а кредит на его постройку испросить в законном порядке.
После окончания заседания Бах и Збарский подошли ко мне и сказали: «Вы, Владимир Николаевич, всегда мешаете нам». Это был приговор: я знал, что они мне этого не простят. Их гнев по отношению' меня усилился еще от непрактичного поведения члена Президиума ВСНХ А. И. Юлина, и члена Коллегии НТО, Н. М. Федоровского. Не сказавши ничего мне и не уведомивши коллегию НТО, Федоровский уговорил Юлина поехать осмотреть его институт прикладной минералогии и Химический Институт имени Карпова. Мне до сих пор неясно, против кого Федоровский вел интригу; повидимому, ему хотелось показать члену Президиума, ведущему химическую промышленность, что его Институт в своих научных исследованиях целиком преследует практические цели, а в Институте Карпова занимаются исключительно академическими вопросами. Для Баха такое посещение было совершенно неожиданным, и так как после этого в городе пошли очень неблагоприятные слухи о деятельности Карповского Института, то Бах без всякого стеснения стал обвинять меня и, кажется, Флаксермана, что это мы направили Юлина на такое дело. Когда А. П. Шахно передал мне, что Бах в этой интриге винит 'исключительно меня, то я решил поехать к нему и об’яснить всю подкладку этого дела. Я сказал ему, что никогда в жизни не прибегал ни к какой интриге и привык всегда с открытым забралом бороться с своими противниками. Я дал ему свое честное слово, что я понятия не имел об этом посещении Институтов и считаю это со стороны Федоровского явным нарушением дисциплины и всякой этики. Всякий член Президиума ВСНХ может во всякое время посетить любой Институт, но порядок требует, чтобы Коллегия НТО была бы предупреждена об этом посещении, чтобы кто-нибудь из Коллегии мог присутствовать и в случае нужды дать необходимые раз’яснения. Не знаю, поверил ли Бах моим словам полностью, но мое впечатление после разговора с ним склонялось к тому, что мы расстались в более примирительном тоне.
В моей деятельности по Химическому Комитету разрабатывающему ядовитые газы произошла крупная перемена. Химический Комитет был преобразован в Хмическое Управление, которое перешло в ведение Реввоенсовета. Начальником этого Управления был назначен Яков Мойсеевич Фишман, бывший военный атташе в Германии, с которым я познакомился еще весной 1925 года, когда он приезжал в СССР из Германии. Во время моего пребывания в Берлине я ближе познакомился с ним, и он мне тогда сказал, что скоро будет поставлен во главе химической обороны Красной Армии и будет начальником вновь организуемого Химического Управления. Что касается моей работы в этой области, то он полагал, что я буду продолжать с ним совместную работу и останусь председателем Химического Комитета, в ведении которого будет сосредоточена разработка технических вопросов
В конце августа 1925 года был издан приказ по Красной Армии об организации Химического Управления, и Фишман стал моим начальником. Он пригласил к себе помощником Як. Авиновицкого, начальника химической военной школы, и, кроме того, инженера-химика Петра Гавриловича Сергеева, преподавателя Московского Технического Училища. Но Авиновицкий был только несколько дней помощником начальника Управления, так как не сошелся во взглядах с Фишманом и подал прошение об увольнении его с этой должности. Тогда Фишман выбрал себе другого помощника из агентов ГПУ, крайне не симпатичного человека, фамилию которого я не помню. Его сразу не взлюбили в Управлении, но надо было терпеть. Что касается Сергеева, то он был назначен моим помощником по Химическому Комитету.
Сравнительно скоро я увидал, что сотрудничество с Фишманом будет очень трудным, так как он, не разобравши всех обстоятельств дела, стал подвергать критике всю предыдущую деятельность Химического Комитета. Было ясно, что ему хотелось доказать Реввоенсовету через посредство Уншлихта, с которым он был в очень хороших отношениях и пользовался полным доверием (он его и назначил начальником Хим. Упр.), что до сих пор Ипатьевым ничего не сделано, а настоящая работа будет произведена под его руководством. Химическое образование Фишмана было ниже среднего, хотя он получил доктора философии в одном из итальянских Университетов. Его диссертация на эту степень была ученической работой, и больше никаких научных работ им не было выполнено, и, пови-димому, он стоял вдалеке от химических вопросов. Он был левым социалистом-революционером, но после победы большевиков перекочевал в их лагерь. Мне говорили, что он имел какое-то касательство к убийству Мирбаха, немецкого посла, но в чем оно заключалось, мне не было известно. Самомнение у Фишмана было громадное, а желание властвовать — еще большее. Мой большой приятель Д. С. Гальперин целиком разделял мое мнение об этом миниатюрном химическом Наполеоне; он мог его ближе узнать, так как я пригласил Гальперина войти в Химический Комитет и принимать участие в его работе по выработке программы производства ядовитых веществ в связи с деятельностью нашей смешанной русско-немецкой комиссией.