Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
«Я поставлю Вам удовлетворительно, — сказал Евг. Ив.,
— но когда Вам будет угодно придти ко мне экзаменоваться снова, чтобы получить «весьма», я всегда готов это сделать».
Сын был расстроен не тем, что получил только удовлетворительную отметку, а тем, что получил замечание от профессора, что он не достаточно серьезно отнесся к изучению этого отдела химии. Он решил более не ходить экзаменоваться для исправления отметки и в будущем, несмотря на эту неудачу, сделался физико-химиком. По поводу этого инцидента я ничего не говорил с Евг. Ив., и он с своей стороны, будучи очень тактичным человеком, также не поднимал никакого разговора, и наши дружеские отношения остались такими же, какими были ранее.
Получив четырех химически-образованных ассистентов (надо заметить, что это случилось в первый раз в моей научной жизни), некоторые материальные средства для химических работ, а также еще три комнаты во втором этаже (под моей квартирой), я мог
Начиная с 1925 года, в моей лаборатории высоких давлений при Академии Наук началась систематическая научная работа, -и в результатет ее начали получаться очень интересные данные, которые все были опубликованы в 1926 году в иностранных журналах, главным образом, в «Berichte» Немецкого Химического Общества. Уже в 1926 году было опубликовано 22 научных экспериментальных работ, обративших на себя внимание заграничных химиков, а некоторые из них, кроме того, имели практическое значение. Наиболее интересной, с точки зрения практики, являлась работа по деструктивной гидрогенизации, которая явилась продолжением моей работой с Клюквиным относительно превращения нафталина в ароматические углеводороды, бензол, толуол и пр. под давлением в присутствии водорода. После этих работ появилась масса патентов в Германии и Франции с целью получать газолин и смазочные масла. Интересная работа была сделана И. А. Андреевским, которому удалось при помощи водорода под давление выделить из кислых разбавленных растворов (отбросы в производстве платины) всю находящуюся в них в очень малых количествах платину; обыкновенно такие растворы выбрасывались.
Большим затруднением для нашей работы под давлением было неимение хорошего компрессора. На отпущенные мне кредиты я просил Фишмана, когда он был еще заграницей, а потом его заместителя Луньева приобрести в Германии подходящий компрессор. Мы получили компрессор из Германии, но такой системы, и в таком состоянии, что нам пришлось его больше чинить, чем на нем работать. Несмотря на все эти трудности и на плохое оборудование, работа налаживалась и результаты получались очень интересные.
В 1925 году в ВСНХ различным отделам химической промышленности Пятаковым была дана задача составить планы дальнейшего ее развития, — как тогда говорилось, создать «гипотезу» ее поступательного движения. За эту работу было обещано особое вознаграждение и были образованы специальные комиссии, которые должны были рассматривать эти планы ранее, чем их препроводить к Пятакову. Работа эта продолжалась довольно долгое время и только в 1926 году она появилась в печати. Планы развития промышленности были составлены очень широко и видно было, что в большинстве случаев они составлялись людьми, не имевшими большой заводской практики. В особенности была преувеличена программа развития красочной промышленности. Интересно заметить, что эта «гипотеза» проникла заграницу, и в Германии И. Г. сильно ее раскритиковала. Критики доказывали, что даже такая организация, какой является И. Г., и та не могла бы справиться с подобной «гипотезой». Неудивительно, поэтому, что она не имела никакого влияния на эволюцию1 нашей химической промышленности, но именно она породила идею пятилетнего плана, который должен был быть проработан Госпланом и представлен на утверждение правительства. Я не принимал никакого участия в разработке «гипотезы» и не участвовал в ее обсуждении в комиссии Пятакова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ ЮБИЛЕЙ АКАДЕМИИ НАУК
В 1925 году исполнялось 200 лет со дня основания Академии Наук Петром Великим. Советское правительство решило отпраздновать это событие и пригласить на этот праздник иностранных ученых. Было постановлено отпустить соответствующие кредиты Академии Наук, чтобы показать загранице, как чтут в СССР науку и ее адептов. Главная тяжесть работы была возложена на вице-президента Академии Наук Вл. Ал. Стеклова и на ее непременного секретаря С. Ф. Ольденбурга. Празднование было назначено на середину сентября, — время очень удобное для иностранных ученых, так как они имели учебные вакации. Были разосланы во все страны приглашения всем научным Обществам и выдающимся ученым. Ко дню празднования в Ленинград собралось до 200 иностранных ученых и было получено более 400 поздравительных телеграмм.
Празднество открылось в Доме Профсоюзов (бывшее Дворянское Собрание), в Колонном зале, которое было переполнено, как внизу, так и на хорах. Члены Академии Наук сидели на эстраде; непосредственно за эстрадой помещался оркестр, а первые ряды были заняты гостями — иностранными учеными. Первое поздравление от лица правительства принес Всероссийский Староста Калинин, а затем последовал гимн — интернационал, а потом, под управлением нашего знаменитого композитора — Глазунова, оркестром была исполнена сочиненная им соната в честь юбиляра, Академии Наук. Затем были сказаны речи Стекловым и им прочитаны только поздравления иностранных Академий Наук, а затем заключительное слово произнес С. Ф. Ольденбург, которого, к сожалению, никто не мог услыхать, так как он был совершенно без голоса, который он потерял, вероятно, от чрезмерной работы по подготовке к юбилею.
Вечером состоялся банкет в бывшем Михайловском Дворце (в котором помещался Музей русского искусства), в одном громадном вновь отстроенном и отделанном зале; на банкете участвовало более 1,000 человек, и яства и вины были великолепны и по своим качествам ничем не отличались от довоенного времени. На другой день был устроен целый ряд экскурсий, и, надо отдать справедливость устроителям, везде царил полный порядок. Ленинградский Совет также устроил в честь юбиляра — Академии Наук, торжественное заседание, — в Таврическом Дворце, куда конечно, были приглашены все иностранные гости. Заседание происходило под председательством Зиновьева, который в своей речи подчеркнул необходимость тесной связи людей науки и рабочих для пользы трудящихся Союза. На эту речь непременный секретарь Академии С. Ф. Ольденбург ответил коротко, что мы клянемся поддерживать эту связь и в доказательство поцеловал Зиновьева на радость собравшимся депутатам. Экскурсии продолжались два дня и после все гости и члены Академии Наук отправились в Москву.
Среди химиков, посетивших юбилей, были проф. Тамман (Геттинген), проф. Фаянс (Мюнхен), проф. Ейлер (Стокгольм), Кристиансен (Копенгаген) и другие; из физиков был Планк (Берлин) и Раман (Калькутта) и др. В Москве гости осматривали все достопримечательности, а также Кремль, а затем советское правительство устроило прощальный банкет в Колонном зале Дома Профсоюзов (бывшее Дворянское Собрание). Банкет был роскошный, шампанское лилось рекой, вино, икра и закуски были замечательные, но порядка на банкете было очень мало. Председателем банкета был JI. Б. Каменев, который не переставал просить публику сидеть потише и не говорить в то время, когда произносили тосты и речи, но все было напрасно, шум стоял невообразимый. Иностранные гости благодарили хозяев очень сердечно и сказали, что они не забудут такого радушного приема. Тов. Луначарский сказал свою1 речь на 5 языках, из которых один был латинский, и вызвал бурю апплодисментов. Заключительную речь сказал Литвинов по-английски, которую я, конечно, не понял, да и расслышать мне было очень трудно из ужасного шума очень развеселившейся под конец публики.
После окончания торжеств Академии Наук, гости-химики остались еще на несколько дней в Москве, так как на другой день открывался Менделеевский с’езд по чистой и прикладной химии. На этом с’езде проф. Фаянс и Раман должны были сделать доклады о своих новейших работах. В Организационном Комитете Менделеевских с’ездов, было внесено предложение пригласить Л. Д. Троцкого на открытие с’езда и просить его сделать соответствующий доклад. Предложение было принято, и я обратился к Л. Д. с просьбой от имени с’езда сделать доклад на тему, которую он найдет наиболее подходящей, но, конечно, касающейся более научной области. Он согласился. Мне было поручено в этот-же день после доклада Троцкого сделать также доклад общего характера, касающийся Советской Химической Промышленности. Свой доклад я озаглавил: «Положение и задачи Советской Химической Промышленности».
По качеству заявленных докладов, можно было предполагать, что Менделеевский С’езд будет интересным и многолюдным. Успех превзошел все ожидания. На с’езд приехало около 1500 человек и на первом общем заседании при открытии с’езда присутствовало около 2000 человек. Громадный зал Московской Консерватории был переполнен, и не все желавшие могли посетить заседание. Первая довольно короткая речь была сказана председателем с’езда, проф. В. С. Гулевичем, а затем был выбран обычный почетный президиум с’езда. В состав этого президиума были избраны Троцкий, Пятаков и Уншлихт. Пятаков, присутствовавший на заседании, поблагодарив за избрание, сказал несколько слов по поводу необходимости широкого развития химических знаний, но закончил свою краткую речь неуместным изречением: «нам наука для науки не нужна». Потом он сам раскаивался в этой фразе, сказав мне, что ее не следовало произносить.