Жизнь Пи
Шрифт:
– Да.
– Не говорил.
– Не упоминал ли он каких-нибудь событий, произошедших рано утром второго июля? Событий, которые могли бы объяснить случившееся?
– Нет.
– Не заходила ли речь о каких-нибудь неполадках в машине или о физических повреждениях корпуса?
– Нет.
– А о других судах или иных объектах на море?
– Нет.
– Хоть чем-то он мог объяснить крушение «Цимцума»?
– Нет.
– А не говорил ли он, почему не послали сигнал бедствия?
– А если бы и послали? По моему опыту, когда тонет ржавая третьесортная посудина – если это, случаем, не танкер, способный угробить целую экосистему, – всем плевать, никто о ней и не вспомнит. Спасайся как можешь.
– Когда в «Ойка» заметили неладное, было уже слишком поздно. Для воздушных спасателей – слишком далеко. Суда в секторе были оповещены. Но никто ничего не видел.
– А что до нас, то не только судно было третьесортное. Вся команда – мрачный, грубый сброд. Вкалывали, только когда помощники капитана смотрели, а стоило тем отвернуться – тут и делу конец. По-английски ни слова не знали, и никакого проку нам от них не было. От некоторых уже к середине дня спиртным разило. Кто его знает, что эти идиоты могли натворить? А помощники капитана…
– Что вы хотите этим сказать?
– Чем?
– Вы сказали: «Кто его знает, что эти идиоты могли натворить».
– А-а, я имел в виду, может, они спьяну выпустили зверей.
Г-н Чиба: – У кого были ключи от клеток?
– У отца.
Г-н Чиба: – Так как же матросы могли открыть клетки без ключей?
– Не знаю. Может, ломом.
Г-н Чиба: – А зачем им было это делать? Зачем выпускать из клетки опасного дикого зверя?
– Не знаю. Откуда мне знать, что им там под мухой в голову взбрело?! Выпустили – и все тут. Факт есть факт – звери оказались на воле.
Г-н Окамото: – Прошу прощения… Вы сомневаетесь в профессиональной пригодности команды?
– Еще и как сомневаюсь.
– Видели ли вы кого-либо из штурманского состава в состоянии алкогольного опьянения?
– Нет.
– Но матросов – видели?
– Да.
– А помощники капитана, по-вашему, действовали компетентно и профессионально?
– Да мы с ними почти не общались. И к животным они близко не подходили.
– Я имею в виду, умело ли они вели судно?
– Ну откуда мне знать? Думаете, мы с ними каждый день чаи распивали? По-английски они, правда, говорили, но в остальном были что те же матросы. В кают-компании они нас не привечали, за едой и двух слов не желали сказать. Болтали между собой по-японски, будто нас и не было. Мы же для них были просто грязные индусишки, да еще с таким хлопотным грузом. В конце концов мы стали обедать в каюте у мамы с папой. «Зов приключений!» – говорил Рави. Понимаете, это же было приключение – потому и казалось сносным. А на самом-то деле мы только и знали, что выгребать из клеток грязь да возиться с кормежкой, пока отец строил из себя ветеринара. Если с животными все в порядке, то и нам волноваться не о чем – вот как оно было. А насколько были компетентны помощники капитана, – этого я не знаю.
– Вы сказали, что судно дало крен на левый борт?
– Да.
– И осело на корму?
– Да.
– Не на нос?
– Нет.
– Точно? Нос был выше кормы, вы уверены?
– Да.
– Значит, ваше судно столкнулось с каким-то другим?
– Не видел я никакого другого судна.
– Может, с каким-то другим предметом?
– Ничего я такого не видел.
– Значит, село на мель?
– Нет, просто затонуло. Совсем.
– После выхода из Манилы вы не замечали никаких неполадок с машинами?
– Нет.
– Как по-вашему, судно было правильно загружено?
– Да я же впервые в жизни попал на корабль! Откуда мне знать, как выглядит правильно загруженное судно?
– Вы сказали, будто слышали взрыв?
– Да.
– А какие-нибудь другие шумы?
– Я имею в виду, такие, которыми могло бы объясняться крушение.
– Нет.
– Говорите, судно быстро затонуло?
– Да.
– Можете приблизительно оценить, за какое время?
– Трудно сказать. Очень быстро. Минут за двадцать где-то, а может, и быстрее.
– И было много обломков?
– Да.
– Может, судно накрыло необычно высокой волной?
– Не думаю.
– Но шторм был?
– Мне показалось, да. Качка была та еще. И ветер, и дождь.
– Какой высоты достигали волны?
– Большой. Футов двадцать пять – тридцать
– Ну, на самом деле это вполне умеренно.
– Только когда ты не в шлюпке.
– Конечно. Я имею в виду – для сухогруза.
– Может, и выше. Я не знаю. Погода была достаточно скверная, чтобы у меня от ужаса мозги отшибло, – вот и все, что я могу сказать наверняка.
– Но вы сказали, что погода быстро исправилась. Что судно затонуло, а потом наступил чудесный день – вы ведь так сказали?
– Да.
– Похоже на случайный шквал.
– Но судно он потопил.
– Это-то мы и пытаемся выяснить
– Вся моя семья погибла.
– Нам очень жаль.
– Но не так, как мне.
– Так что же все-таки произошло, господин Патель? Мы теряемся в догадках. Судно шло себе и шло своим чередом, и вдруг…
– А потом своим чередом затонуло.
– Почему?
– Я не знаю. Это вы мне должны объяснить. Вы же специалисты. Что по этому поводу говорит ваша наука?
– Мы ничего не понимаем.
[Долгая пауза.]
Г-н Чиба: – И что теперь?
Г-н Окамото: – Все, я сдаюсь. Ответ на вопрос, почему затонул «Цимцум», лежит на дне океана.
[Долгая пауза.]
Г-н Окамото: – Да, делать нечего. Уходим. Что ж, господин Патель, полагаю, мы услышали все, что требовалось. Большое вам спасибо за сотрудничество. Вы нам очень, очень помогли.
– Не за что. Но теперь я тоже хочу кое о чем вас спросить.
– Да?
– «Цимцум» затонул 2 июля 1977 года.
– Так.
– А я – единственный человек, переживший крушение «Цимцума», – добрался до мексиканского побережья 14 февраля 1978 года.
– Верно.
– Я рассказал вам две истории о том, что произошло за эти двести двадцать семь дней.
– Да-да.
– Ни в той, ни в другой не найдется ответа на вопрос, почему затонул «Цимцум».
– Верно.
– Так что, по сути, вам без разницы, какая из них – правдивая.