Жизнь Шаляпина. Триумф
Шрифт:
Горький, со слов его старших единомышленников, называл Берви-Флеровского «первым революционером России». А ведь он хотел найти для России путь наибольшего прогресса без революций и даже без потрясающих реформ. Печатное слово, по его мнению, может убедить образованное общество соединить свои интересы с интересами рабочего класса и крестьянства, и тогда исчезнет взаимная ненависть и зависть, и все будут счастливы. Берви считал, что может быть дурная монархия и хорошая республика, но может быть и дурная республика и хорошая монархия. Правительство должно внушать народу больше терпимости во взаимоотношениях между людьми различных классов, смягчать внутреннюю вражду и дать больше свободы для проявления гражданам своих возможностей. И чем меньше грубых и невежественных чиновников, тем меньше нелепейших и зловреднейших идей в обществе будет распространяться.
И вот человек, перед которым открывалась блестящая карьера ученого, профессора Петербургского университета, двадцать пять лет скитается по России под постоянным наблюдением жандармского управления, получает наконец место бухгалтера в Костромской губернской земской управе, и только
Удивительный старик, ему в то время было уже за шестьдесят. Такой же бескорыстный и отважный, как и тридцать лет тому назад, когда и начиналось революционное брожение на Руси. Интеллектуальное развитие человека дает больше удовольствия и счастья, чем вещи и богатство. Интеллектуальным богатством человек легче делится, порождает вокруг себя атмосферу доверия и справедливости. Таким образом устанавливает между людьми солидарность устремления, а если человек думает только о приобретении богатства, вещей, то это порождает между людьми зависть, а зависть порождает рознь, столкновение интересов. Это единственный путь, который может привести к свободному и спокойному прогрессу. Но задачу эту выполнить трудно. Вот что, дорогой Федор, говорил нам первый революционер России. Мы смотрели на него с уважением, но то, что он проповедовал нам, давно уже устарело. Уже в то время перед ним стояли более радикальные задачи. А сейчас – и говорить нечего… Тридцать лет борьбы с самодержавием многое изменило в людях, в способах и методах революционного движения. Такие, как Берви-Флеровский, лишь звали к борьбе с произволом и насилием, а каким путем добиваться справедливого устройства общества, он не знал, уповая лишь на мирные, эволюционные меры понуждения правительства..
Федор Иванович хотел бы отмахнуться ото всего этого ужасного, мрачного, кровавого, но Горький повелительным жестом призывал его к покорному вниманию, дескать, пригодится, послушай… А дорогой Алекса продолжать развивать свои революционные мысли…
Причина всей волнений, неурядиц в обществе – крестьянский вопрос. До освобождения крестьяне в некоторых губерниях имели больше земли, чем после освобождения, возникли волнения, которые были жестоко подавлены. Сначала чуть ли не все слои русского общества с радостью и облегчением отнеслись к манифесту от 19 февраля 1861 года. Даже враги самодержавия поддержали реформы Александра Второго, сделавшего, по их мнению, великое дело: «Имя Александра принадлежит истории, – писал Герцен, – если бы его царствование завтра же окончилось, все равно, начало освобождения сделано им, грядущие поколения этого не забудут… Гнилое, своекорыстное, алчное противодействие закоснелых помещиков, их волчий вой не опасен. Что они могут противопоставить, когда против них власть и свобода, образованное меньшинство и весь народ, царская воля и общественное мнение. Мы имеем дело не со случайным преемником Николая, а с мощным деятелем, открывшим новую эру для России; он столько же наследник 14 декабря, как Николая. Он работает с нами для будущего… Из дали нашей ссылки мы приветствуем Александра II, редко встречающимся с самодержавием, – мы приветствуем его именем Освободителя…» Чернышевский также поддержал реформы Александра Второго: «Высочайшим рескриптом 25 ноября и 24 декабря 1857 года благополучно царствующий государь император начал дело, с которым, по своему величию и благотворности, может быть сравнена только реформа, совершенная Петром Великим. Благословение, обещанное миротворцам и кротким, увенчает Александра II счастьем, каким не был увенчан еще никто из государей Европы – счастьем одному начать и совершить освобождение своих подданных».
Но вскоре здравомыслящая часть русского общества поняла, что обманулась в своих надеждах и ожиданиях. Чернышевский был брошен в Петропавловскую крепость, а потом сослан на каторгу, Герцен заговорил совсем другим голосом. И все потому, что не оправдались надежды на политические свободы, по-прежнему попирались права человека на свободомыслие. Оживились и славянофилы. Веруя в самобытный путь развития и решения всех острых политических и социальных вопросов, Самарин, Хомяков, Аксаков в полный голос заговорили против существующего государственного строя как противоречащего национальным особенностям славянского характера. «Путем государства, – писал Аксаков, – пошла Западная Европа и разработала великолепное государственное устройство с чрезвычайными оттенками, доведшими его в Америке до высокой степени либерализма. Но это либеральное государство есть все-таки неволя, и чем шире ложится она на народ, тем более она захватывает народ и себя и заменит его духом закона, учреждения, внешнего порядка. Если либерализм государственный дойдет до крайних пределов, до того, что каждый человек будет чиновником, квартальным самого себя, тогда окончательно убьет государство живое начало в человеке. Передовые умы Запада начинают сознавать, что лежит не в той или иной форме государства, а в самом государстве, как идее, как принципе, что надобно говорить не о том, какая форма лучше или хуже, какая форма истинна, какая ложна, а о том, что государство, как государство, – есть ложь. Славянские народы представляют нам иное начало – начало общинное. Славянские народы, русский народ по преимуществу, есть народ без-государственный».
Западники тоже протестовали против существующего порядка вещей. Но мотивы, цели, средства их достижения предлагали совсем иные.
Горький прошел все стадии революционной борьбы с царизмом, многих участников этой борьбы знал лично, а о других читал или слышал от их соратников. Освобождение крестьян в 1861 году вызвало открытое недовольство и бунты. Чернышевский понял обман и в обращении «К барским крестьянам» звал их на борьбу, «к топору» звал Русь. И действительно, разочарованные крестьяне ожидали одного, а получили другое, в тридцати двух губерниях поднялись с протестом. Волнения крестьян были подавлены, в некоторых случаях жестоко, в селе Бездна вызвали солдат, стреляли из орудий по безоружной толпе, были сотни убитых и раненых. Подобные действия правительственных чиновников вызвали взрыв негодования со стороны либерально настроенной молодежи. Повсеместно начали возникать кружки, члены которых резко осуждали существующий строй и проповедовали социалистические идеи. Резко обострилась обстановка после подавления студенческих волнений, требовавших всего лишь смягчить драконовские законы и казарменную дисциплину в Медико-хирургической академии и университете Петербурга: право сходок, участие студентов в распределении стипендий и пособий, право иметь студенческую кассу, библиотеку. Зачинщиков арестовали и выслали на родину под присмотр родителей и надзор полиции. Так вольнодумцы-протестанты разбрелись по всей России, создавая литературные кружки, становившиеся центром свободомыслия и антиправительственной агитации. Выстрел Дмитрия Каракозова, дворянина, попытавшегося убить царя Освободителя, и казнь его по приговору Верховного уголовного суда лишь увеличили число партии радикалов. Возник кружок чайковцев, названный так по имени его организатора Н.В. Чайковского; появились «Исторические письма» П. Лаврова, звавшие «критически мыслящие личности» своей самоотверженной деятельностью перевоспитывать народ в духе социализма, а для этого необходимо идти в народ, не боясь никаких жертв для блага народа; привлек внимание своей страстной непримиримостью Сергей Нечаев, бежавший за границу и организовавший там журнал «Народная расправа», в котором звал к беспощадному террору против царских чиновников и служителей самодержавия вообще.
Михаил Бакунин бесстрашно участвовал в революционных событиях в европейских странах, дважды его приговаривали к смертной казни и дважды заменяли пожизненным заключением в Саксонии и в Австрии. Затем выданный России и посаженный в Алексеевский равелин Петропавловской крепости и сосланный в Сибирь, он оттуда бежал через Японию в США, а потом в Лондон; всю жизнь он боролся против тирании, за независимость человека от всякой власти. Жизнь Бакунина казалась легендарной, имя его тоже овладевало молодыми умами и сердцами.
Большое распространение в этой среде получили книги Шелгунова, Кетле, Флеровского, Михайлова, Токвиля, Фурье, Сен-Симона, Пфейфера, Луи-Блана, Лассаля, Милля, наконец, «Капитал» Карла Маркса и другие сочинения марксистов… Ни у кого не возникало сомнений в том, что Россия накануне больших социальных потрясений. Молодые люди разных национальностей пошли в народ, чтобы агитировать крестьян, отобрать землю у помещиков. Переодевались коробейниками, разъезжали по ярмаркам, сеяли слухи, бросали социалистические семена, лозунги, идеи в надежде, что они прорастут в душах крестьян, и они поднимутся в своем протесте до восстания. Но из этого ничего не получилось. Попробовали даже использовать имя великого князя Константина, якобы несогласного с реформами, чтобы поднять крестьян. Но ни мистификации с самозванством, ни мирная пропаганда идей социализма ничего не дали: гибли сотни, тысячи молодых пропагандистов, но результата ожидаемого не было: сами же крестьяне выдавали таких пропагандистов, считая их призывы «социалистическими бреднями и утопиями».
Немало Горький рассказывал и о том, как складывалось и развивалось революционное движение в Грузии, Финляндии, Польше, на Украине и Белоруссии. Везде сначала возникали кружки, появлялись студенты, гимназисты, грамотные рабочие… Везде изучали «Капитал» Маркса, читали его статьи, книги и статьи его последователей. Марксистские идеи на окраинах России падали на благодатную почву: патриотически настроенная молодежь связывала борьбу против самодержавия с национальным освобождением и завоеванием полной независимости и самостоятельности своего государственного развития.
В Польше, в частности, еще не забыли жестокое подавление восстания 1863–1864 годов, тысячи ссыльных осели в Сибири, их родные, друзья, знакомые рассказывали об этих событиях детям, а те в свою очередь передавали рассказы своим… В Польше недовольных было много, марксистские идеи усваивались и распространялись быстро. Все чаще появлялись статьи, в которых рабочих и крестьян приглашали становиться под знамена прогресса для того, чтобы вместе шествовать «к лучшему будущему». Революционный зов Запада прогремел на баррикадах Парижской коммуны. Там пролилась кровь ради будущего счастья неимущих и угнетенных, а ведь именно трудовые слои народа, угнетенные и бесправные, создали величественное здание цивилизации, здание, в которое трудящихся не допускают… Социалисты звали прежде всего молодежь на борьбу с самодержавием, с угнетателями-тунеядцами.
В Польше под влиянием Маркса, Энгельса, Лафарга идеи социальной революции порой одерживали верх над патриотическим лозунгом «Да здравствует Польша!». Разгорающаяся классовая борьба – вот главное, что должны понять польские и русские революционеры, и объединить свои усилия. «Долой патриотизм и реакцию!», «Да здравствует Интернационал и социалистическая революция!» – эти лозунги, подсказанные марксистами, становились первоочередными чуть ли не повсеместно.
Если раньше протестующая молодежь поклонялась вождям народных восстаний за национальную независимость, то теперь у всех на устах были имена Засулич, Желябова, Софьи Перовской… Открытая, честная борьба становилась скрытой, тайной, повсюду возникали кружки с тайными целями свержения царя и правительства. Шаляпин узнал, что уже три десятилетия молодые люди, поколение за поколением, горячие, образованные, самоотверженные, объединяются, сплачиваются для того, чтобы «от ликующих, праздноболтающих, обагряющих руки в крови» перейти «в стаи погибающих», раскрыть им глаза, в каком рабстве они живут и в чем причины такого их положения, позвать их на борьбу, дав понять, в чем их сила. Если эти «погибающие» воспрянут духом и вместе поднимутся против общего врага, то царство несправедливости и неправды рухнет в пропасть и над их землей встанет вечное солнце свободы и благоденствия.