Жизнь в зеленом цвете - 7
Шрифт:
– А я и не против, - Гарри злорадно показал язык.
– Мне нравится это прозвище.
Кевин, не найдя больше аргументов, надулся. Гарри моментально почувствовал себя последней сволочью - «почто ребёнка обижаешь, змеюка?», вопросил разгневанный внутренний голосок - и ласково зарыл пальцы в каштановые пряди. От волос Кевина слабо пахло травяным шампунем.
– Ну так чему тебя научить? Что тебе интересно?
– Мне всё интересно!
– Я это «всё», - наставительно сказал Гарри, - учил шесть лет. Так что до обеда ты это никак не освоишь.
Кевин задумался. Гарри молча смотрел на сощуренные глаза, потемневшие от напряжённых размышлений, закушенную губу, раздуваемую ветром чёлку, и ловил себя на совершенно идиотской улыбке. До сих пор такие на лице Гарри удавалось вызывать только Седрику…
– А ты можешь научить меня заклинанию Патронуса?
«Круто берём. Хорошо хоть, не сразу анимагии…»
– Кевин, этим заклинанием не все взрослые владеют. Я его выучил в тринадцать лет. И, если честно, если бы не некоторые… особенности моей тогдашней жизни, у меня бы ничего не вышло.
– Ну хоть покажи, - не особо огорчился Кевин.
Гарри ещё раз вспомнил свои «особенности» и лишний раз утвердился в мысли, что лучше Кевину максимально погодить с вызовом Патронуса. «Начать кончать никогда не поздно!», - гнусно хихикнул внутренний голосок. «Заткнись, пошляк», - посоветовал Гарри, вытаскивая палочку из ножен.
– Сейчас… - Гарри прикрыл глаза и попытался припомнить что-нибудь хорошее.
Достаточно хорошее не вспоминалось. Всё было чем-нибудь непременно испорчено; встречи с теми, кого любил - смертью или просто расставанием; полёты, новость о том, что Гарри волшебник, - травлей, пытками, ненавистью.
– Эй, ты не заснул?
– подозрительно спросил Кевин.
Не открывая глаз, Гарри нашёл руку Кевина и слегка сжал; кровь под детской нежной кожей размеренными толчками билась в пальцы Гарри.
– Сейчас…
«У Седрика остался брат. С такими же серыми глазами, с такими же волосами и улыбкой; с теми же ямочками на щеках и той же манерой заботиться о бестолковых «котятах». И его я всё-таки сумею защитить…»
– Expecto Patronum!
– величественный серебристый олень ступал по траве, явно красуясь перед восхищённым Кевином.
– Здорово… - выдохнул Кевин, когда олень растаял в лучах солнечного света.
– А я так научусь?
– Наверно, не совсем так, - пожал плечами Гарри, убирая палочку.
– Форма Патронуса - это очень индивидуально. У меня олень, потому что это была анимагическая форма моего отца. Патронус обычно связан с кем-то, кого ты любишь, кому доверяешь, кто позволяет тебе почувствовать себя в безопасности. Или с чем-то, близким тебе по духу. Например, у Гермионы Патронус - выдра. И я уверен, будь Гермиона анимагом, она именно в выдру и превращалась бы.
– А можно как-нибудь определить, в кого превратишься, если будешь учиться анимагии?
«Так, надо пойти в библиотеку и спрятать трактат Ульриха Гамбургского на самые пыльные верхние полки - на всякий случай».
– Обычно нет. Это определяется уже
– А что такое мети… медитация?
– Этому тоже надо учиться, - отмахнулся Гарри.
– Это долго и муторно…
– Но ты же как-то научился?..
Гарри замялся.
– Я не учился. Оно само…
– А так тоже бывает?
– Бывает, - неуверенно сказал Гарри.
– Я же… бываю. Только так очень редко случается. К тому же у меня наследственность…
– А у меня есть наследственность?
– А у тебя папа анимаг?
Кевин ощутимо погрустнел.
– Не знаю… папа и мама умерли, когда мне было три года. Мне рассказывали… папа с мамой были в Министерстве, а там начался пожар. А там везде антиаппарационные чары, и такая давка у каминов. Мама с папой не успели уйти, сгорели. Так что у меня есть только дядя Амос и тётя Сесилия.
Гарри вздрогнул.
– Дядя с тётей тебя любят?
– Любят, - у Гарри с грохотом свалился камень с сердца.
– Они хорошие… я даже не знал долго, что я Седрику не родной брат, а двоюродный. Только последние два года дома так мрачно. Тётя Сесилия часто плачет у Седрика в комнате, когда думает, что никто не слышит, а дядя Амос по ночам не спит, ходит по дому и курит маггловские сигареты. Везде окурки разбросаны. Я их подбираю обычно, чтобы тётя Сесилия не видела, она не любит, когда дядя Амос курит, огорчается… наверно, сейчас они ссорятся часто из-за этого. Некому подбирать…
Кевин сгорбился, подтянув колени к подбородку; кальмар в озере зашевелил щупальцами, выбираясь на мелководье, чтобы погреться на солнце, и окатил водой траву перед Гарри и Кевином. Сияющие капли смыли пыль с раздражающе жизнерадостной зелени.
– Перед тем годом, когда был Турнир, - снова заговорил Кевин, - меня тогда не взяли на Кубок Мира по квиддичу. Дядя Амос достал только два билета. Мы с Седриком бросили жребий - выпало ему. Я так завидовал… потом он мне показывал в саду Финт Вронского, тётя Сесилия ругалась, говорила, что мы себе так шеи однажды сломаем… а потом он уехал в школу. У меня до сих пор все его письма хранятся отдельной стопкой. Он и о тебе писал… что ты хороший, только никому не веришь. Обещал познакомить с тобой, если ты согласишься летом приехать к нам на пару недель погостить…
– Он мне не говорил, что хочет пригласить домой…
– Наверно, не успел, - как-то беспомощно сказал Кевин.
– Гарри… ты к нам приедешь? После войны…
– Обязательно, - пообещал Гарри.
Кевин всхлипнул и неожиданно уткнулся в плечо Гарри. Тот крепко обнял Кевина, чувствуя, как суматошно бьётся сердце под чётко выступающими рёбрами, под рубашкой и мантией; Кевин не плакал, просто молча вжимался лицом в мантию Гарри, щекоча растрёпанными волосами его шею.
Слава Мерлину, эта паршивая зараза, внутренний голос, молчала, как под Силенцио.