Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Доменико же Джунталоки в это время уехал в Рим, где судьба оказалась к нему настолько благосклонной, что, прослышав о нем, дон Мартино, посланник португальского короля, пригласил его к себе. Он написал ему на одном полотне около двадцати портретов с натуры всех его друзей и приближенных и среди них его самого, с ним беседующего. Работа эта понравилась дону Мартино так, что он объявил его первым живописцем в мире. Когда же вице-королем Сицилии стал дон Ферранте Гонзага и он пожелал укрепить разные места своего королевства, а для этого иметь при себе человека, который зарисовывал бы и наносил на бумагу все замыслы, приходившие ему каждодневно в голову, он написал дону Мартино, чтобы тот разыскал молодого человека, который понимал бы в этом толк и мог бы поступить к нему на службу, и чтобы тот выслал его к нему как можно скорее. И вот дон Мартино отослал сначала дону Ферранте кое-какие собственноручные рисунки Доменико и среди них Колизей, гравированный на меди для Антонио Саламанка болонцем Джироламо Фаджуоли, в перспективе, построенной Доменико, а также старика на ходулях, нарисованного им же и отгравированного с надписью, гласящей: «Все еще учусь», и небольшой портрет самого дона Мартино. А вскоре после этого он отослал к нему самого Доменико, как того хотел названный дон Ферранте, которому работы юноши очень понравились.
И вот приехал Доменико в Сицилию, где ему были пожалованы достойное содержание, а также конь и слуга, оплаченные доном Ферранте. Спустя же недолгое время он начал работать по возведению стен и крепостей Сицилии и постепенно отстал от живописи, посвятив себя другому, куда более для себя полезному. Ибо он, как человек понимающий, умел управлять подходящими людьми, используя их труд и заставляя их распоряжаться вьючными животными для перевозки песка и извести и складывать печи. И прошло немного времени, как он преуспел в этом так, что имел возможность купить в Риме должности на две тысячи скудо, а вскоре после этого и другие.
Когда же он стал придворным дона Ферранте, случилось так, что государь этот был уволен от управления Сицилией и послан управлять Миланом. С ним уехал и Доменико и, занимаясь укреплениями и этого государства, он, будучи человеком трудолюбивым и скорее скаредным, нажил огромное богатство и, более того, стал пользоваться у правительства таким доверием, что управлял почти что всем. Об этом прослышал Никколо, проживавший в Ареццо в старости, нужде и без работы. И отправился он к Доменико в Милан, полагая, что как он не забывал Доменико, когда тот был юношей, так не должен забывать его и Доменико; имея же многих у себя в услужении, он, может быть, более того, возьмет его на службу, так как может и должен помочь ему в его жалкой старости. Но к своей беде он убедился, что те, кто слишком много рассчитывает на других, часто ошибаются в своих предположениях, те же люди, положение которых изменилось, в большинстве случаев меняют и природу свою, и намерения. И потому, когда Никколо приехал в Милан, он нашел там Доменико в таком величии, что пришлось приложить немало трудов, чтобы добиться с ним беседы. Он рассказал ему про все свои напасти и попросил помочь, взяв к себе на службу. Однако Доменико позабыл или сделал вид, что позабыл, с какой любовью, как собственного сына, воспитал его Никколо, выдал ему на бедность незначительную сумму денег и постарался отделаться от него как можно скорее. Так и воротился Никколо разочарованным в Ареццо, убедившись в том, что не сына, как он думал раньше, вырастил он, не жалея трудов и расходов, а почти что врага.
И чтобы получить возможность существования, он брался за все работы, попадавшие ему под руку, как он делал за много лет до того, когда он между многими прочими вещами написал для общины Монте Сансовино на холсте названную область Монте, на небесах же Богоматерь с двумя святыми по сторонам. Живописная работа эта была помещена на алтаре Мадонны ди Вертильи, церкви монахов камальдульского ордена, расположенной недалеко от Монте, где Господу было угодно и угодно и теперь творить многочисленные чудеса и ниспосылать милости тем, кто обращается к Царице Небесной.
Когда же первосвященником стал Юлий III, Никколо, хорошо знавший род Монте, отправился в Рим в восьмидесятилетнем возрасте. Приложившись к туфле его святейшества, он попросился к нему на службу на строительство, которое, как говорили, предполагается. в Монте, ибо область эта была передана в феодальное владение папы синьором герцогом Флоренции. Папа принял его благосклонно и распорядился предоставить ему возможность жить в Риме, ни о чем не заботясь. Так провел Никколо в Риме несколько месяцев, зарисовывая для времяпровождения многочисленные творения древности. Папа действительно задумал расширить и украсить свое родное Монте Сансовино и устроить там помимо многого другого акведук, ибо место это сильно страдает от недостатка воды. Джорджо Вазари, получивший папское распоряжение приступить к названному строительству, весьма рекомендовал его святейшеству Никколо Соджи, упросив поручить ему заботы об этих работах в качестве управляющего ими. С такими надеждами и возвращался в Ареццо Никколо, но прожил там немного дней, ибо, отягощенный трудами мира сего и бедностью, покинутый тем, от кого меньше всего следовало ожидать этого, закончил он свой жизненный путь и был погребен в Сан Доменико того же города.
Вскоре после этого скончался дон Ферранте Гонзага, и Доменико Джунталоки уехал из Милана с намерением возвратиться в Прато, дабы прожить там спокойно до конца своей жизни. Однако он не нашел там ни друзей, ни родных, и, поняв, что это место для житья ему не подходит, он, слишком поздно раскаявшись в неблагодарности по отношению к Никколо, воротился в Ломбардию на службу к сыновьям дона Ферранте. Но не прошло много времени, как, заболев смертельно, составил он завещание, отказав своей общине Прато десять тысяч скудо, дабы на них были закуплены земли и сделан взнос на постоянное обучение определенного числа школьников из Прато, как это делалось и делается и по другому завещанию. Воля его гражданами Прато была исполнена, и в благодарность за такое пожертвование, поистине огромное и достойное вечной памяти, в их Совете был помещен портрет Доменико как благодетеля своего отечества.
Жизнеописание Никколо по прозванию Триболо, скульптора и архитектора
У столяра Раффаэлло, прозванного Риччо де'Периколи, проживавшего у Канто а Монтелоро во Флоренции, в 1300 году родился, как он сам мне рассказывал, младенец мужского пола, которого он пожелал назвать при крещении по имени своего отца Никколо. И он решил, хотя и был бедняком, первым делом научить его читать, писать как следует и считать, так как ребенок обнаружил ум живой и быстрый и дух возвышенный. И вот, когда он послал его в школу, мальчик проявил там такую живость во всех своих поступках, такую заносчивость и такую непоседливость, словно чертенок, который задирал всех других мальчиков и в школе и дома и мучил себя и других, что его имя Никколо забылось и к нему так крепко пристало имя Триболо (репей, задира), что все его потом так и называли. Когда Триболо подрос, его отец, в помощь себе и чтобы укротить живость мальчика, взял его к себе в мастерскую для обучения своему ремеслу. Но прошло всего несколько месяцев, как он увидел, что тот непригоден к этому делу, так как был слабеньким, худым и вроде как плохо сложен, и чтобы сохранить его в живых, он стал думать, не бросить ли ему великие трудности этого искусства и не заняться ли резьбой по дереву. Но так как он слышал, что без рисунка, отца всех искусств, нельзя стать выдающимся мастером в этом деле, он пожелал, чтобы мальчик вначале употреблял все свое время на рисунок, и потому давал ему срисовывать то карнизы, листву и гротески, то другие вещи, для такого ремесла потребные. Увидев при этом, как работали у мальчика и рука, и соображение, Раффаэлло, как человек разумный, рассудил, что в конце концов у него он ничему другому не научится, как только работать с рубанком. И тогда, переговорив сначала со столяром Чаппино, который был близким приятелем и другом Нанни Унгеро, он по его совету и с его помощью устроил сына на три года к названному Нанни, в мастерской которого, где работали и рубанком и резцом, постоянно бывали скульптор Якопо Сансовино, живописец Андреа дель Сарто и другие, ставшие впоследствии все как один дельными людьми.
Нанни же в эти времена пользовался большой известностью, так как он выполнял много работ резцом и рубанком для виллы Дзаноби Бартолини в Ровеццано, что за Порта алла Кроче, и для палаццо Бартолини, который тогда строился Джованни, братом названного Дзаноби, на Пьяцца Санта Тринита, а также для дома и сада того же в Гуальфонде. Триболо же, которого Нанни заставлял работать без всякого снисхождения и который по слабости телосложения не мог вынести трудности постоянной работы пилой, рубанком и другими низкими орудиями, начал чувствовать себя худо и на вопросы Риччо о причине подобного недомогания заявил, что он не сможет выдержать этой работы у Нанни и просит поместить его к Андреа дель Сарто или к Якопо Сансовино, с которыми он свел знакомство в мастерской Унгеро, ибо он надеялся, что таким образом их превзойдет и сам поздоровеет.
Вот почему Риччо, опять-таки по совету и с помощью Чаппино, устроил Триболо к Якопо Сансовино, который взял его к себе охотно, так как знал его по мастерской Унгеро, где он заметил его способности к рисованию и еще больше к лепке.
Якопо Сансовино, когда Триболо поправился и к нему перебрался, был занят в попечительстве Санта Мариа дель Фьоре, соревнуясь с Бенедетто да Ровеццано, Андреа да Фьезоле и Баччо Бандинелли работой над мраморной статуей св. апостола Иакова, которую вместе с другими можно видеть в попечительстве и ныне. Воспользовавшись, таким образом, возможностью обучаться, Триболо весьма старательно лепил из глины и рисовал, делая в этом искусстве, к которому имел природную склонность, такие успехи, что Якопо, который любил его с каждым днем все сильнее, начал его подбадривать и выдвигать, поручая ему сделать то одно, то другое. И хотя в его мастерской тогда были Солозмео да Сеттиньяно и Пиппо дель Фабро, молодые люди, подававшие большие надежды, Триболо не только догнал, но и намного перегнал их, ибо опыт в работе железом он дополнял уменьем лепить воск и глину, и потому Якопо начал в своих работах пользоваться его услугами в такой степени, что, когда закончил он апостола, а также Вакха, которого он делал по заказу Джованни Бартолини для его дома в Гуальфонде, и взял заказ у мессера Джованни Гадди, своего приятеля, на камин и каменный водоем из мачиньо для его владений, что на площади Мадонны, он поручил Триболо изготовить несколько больших глиняных путтов над карнизом. И тот сделал их так необыкновенно прекрасно, что мессер Джованни, увидев талант и манеру юноши, заказал ему две мраморные медали, которые были выполнены превосходно и помещены над дверями того же дома.
В это время искали исполнителя гробницы сложнейшей работы для короля португальского, а так как Якопо был учеником Андреа Контуччи из Монте Сансовино, имя которого он получил потому, что не только сравнялся со своим учителем, но обладал манерой еще более прекрасной, работа эта при посредстве Бартолини была заказана ему. После чего Якопо сделал великолепнейшую модель из дерева, всю покрытую историями и восковыми фигурами, большую часть которых выполнил Триболо, и так как они получились отменно прекрасно, слава молодого человека возросла настолько, что Триболо ушел от Сансовино, так как решил, что уже сможет работать самостоятельно, а Маттео, сын Лоренцо Строцци, заказал ему несколько каменных путтов, и так как они ему очень понравились, недолгое время спустя и двух мраморных, которые держат дельфина, извергающего воду в водоем, и которых можно видеть и ныне в Сан Кашано, месте, отстоящем от Флоренции на восемь миль, на вилле названного мессера Маттео.