Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
И вот когда Содома расписал фреской фасад дома мессера Агостино Барди, Доменико, соревнуясь с ним, отделал в это же самое время с большой старательностью фасад дома Боргези, что у колонны Постьерла близ собора. Под самой крышей он изобразил светотенью на фризе несколько фигурок, вызвавших большое одобрение, а в пространствах между тремя рядами окон с травертиновыми наличниками этого дворца он написал бронзой, светотенью и красками много фигур древних богов и других. Сделано было это более чем толково, хотя, впрочем, фасад Содомы хвалили гораздо больше; закончены же были оба фасада в 1512 году. После этого Доменико в Сан Бенедетто, обители монахов Монте Оливето, что за воротами, ведущими в Туфи, написал на доске святую Екатерину Сиенскую, получающую стигматы, а под неким строением стоит святой Бенедикт по правую руку, а по левую — святой Иероним в кардинальском облачении; доску эту за весьма мягкий колорит и большую рельефность много хвалили раньше и хвалят и теперь. Подобным же образом и на пределле этой доски он написал темперой несколько небольших историй невероятно смело и живо, и с такой легкостью
В церкви Сан Мартино он на большой доске написал новорожденного Христа, которому поклоняются Пречистая Дева, Иосиф и пастухи, наверху же, над хижиной, — прекраснейший сонм ангелов. В этом произведении, получившем большое одобрение художников, Доменико начал показывать тем, кто в этом кое-что понимал, что вещи его были построены на ином основании, чем вещи Содомы. После этого в Главной больнице он написал фреской Посещение Мадонной святой Елизаветы в манере весьма привлекательной и весьма естественной, в церкви Санто Спирито он написал на доске Богоматерь с сыном на руках, венчающимся с названной святой Екатериной Сиенской; с обеих же сторон — святых Бернардина, Франциска, Иеронима и святую Екатерину, девственницу и мученицу, а спереди на какой-то лестнице стоят святые Петр и Павел, причем он очень искусно показал отражение их цветных одеяний в блестящем мраморе ступеней. Работа эта, выполненная с большим толком и со знанием рисунка, сильно его прославила, равно как и мелкие фигуры на пределле образа, где святой Иоанн крестит Христа, некий царь приказывает бросить в колодец жену и детей святого Сигизмунда, святой Доминик сжигает книги еретиков, Христос вручает святой Екатерине Сиенской два венца, один из роз, другой из шипов, а святой Бернардин Сиенский проповедует на площади Сиены при огромнейшем стечении народа.
После этого Доменико, прославившийся этими работами, получил заказ на доску, предназначавшуюся для Кармине, на которой он должен был изобразить святого Михаила, поражающего Люцифера. Но здесь он повел себя как человек своенравный, выдумав новую затею, дабы проявить доблесть и прекрасные замыслы духа своего; и вот, чтобы показать, как Люцифер с его свитой был повержен за гордость с небес вниз в самую глубину, он начал изображать очень красивый дождь голых тел, над которым он, однако, так перестарался, что получилась настоящая путаница. Эта доска так и осталась незаконченной и после смерти Доменико была перенесена в Главную больницу, как подняться на лестницу, что возле главного алтаря, где еще до сих пор можно любоваться некоторыми изображенными на ней сокращениями прекраснейших обнаженных тел. А в Кармине вместо нее поставили другую, где на самом верху в облаках изображен с величайшим изяществом Бог Отец в окружении ангелов, а в середине доски — архангел Михаил вооруженный, который словно на лету поверг Люцифера в самый центр земли; там и пылающие стены, и рухнувшие пещеры, а в огненном озере, окруженном ангелами в различных позах, голые души грешников в разных положениях плавают и терзаются в этом пламени, и все это выполнено с таким изяществом и в такой прекрасной манере, что кажется, будто это дивное произведение в мрачной темноте освещается огнем этим, почему оно и было признано редкостным, а Бальдассаре Перуцци, сиенец, превосходный живописец, не мог им нахвалиться. Так и я, проезжая как-то через Сиену и увидев его раскрытым, остановился, пораженный и им, и пятью малыми историями на пределле, написанными темперой в прекрасной и толковой манере.
Еще одну доску расписал Доменико для монахинь Оньисанти в том же городе, изобразив наверху Христа, венчающего с небес Пречистую Деву во славе; внизу же святые Григорий, Антоний, Мария Магдалина и Екатерина, девственница и мученица. На пределле равным образом несколько весьма прекрасных мелких фигур написано темперой.
В доме синьора Марчелло Агостини Доменико расписал фреской в одном из помещений свод с тремя люнетами в каждой стене и двумя в обоих торцах, распределив по обходящим кругом фризам несколько прекраснейших произведений. В середине свода он поместил две картины: на одной изображен в раме будто кусок шелковой материи, на котором словно выткан Сципион Африканский, возвращающий девушку нетронутой жениху, а на другой знаменитейший живописец Зевксис рисует нескольких обнаженных женщин для своей картины, предназначенной для храма Юноны. В одной из люнет в небольших фигурах, в полулокоть примерно, однако прекраснейших, он изобразил двух братьев-римлян, враждовавших и помирившихся ради общественного блага и пользы отечества. На следующей изображен Торкват, который, повинуясь закону, должен был выколоть глаза своему сыну, но выкалывает один глаз у него и один у себя. На следующей — наказание…, который приговаривается к смерти после обнародования его преступлений, совершенных против отечества и римского народа. На той, что возле, римский народ решает отправить Сципиона в Африку. А рядом, в другой люнете, древнее жертвоприношение, изобилующее разнообразными красивейшими фигурами, с изображенным в перспективе храмом, весьма рельефным, ибо в этом Доменико был мастером поистине превосходным. На последней — кончающего с жизнью Катона топчут кони, написанные здесь великолепно. В проемах люнет равным образом помещено несколько отлично отделанных небольших историй. Недаром добротность этой работы и была причиной того, что Доменико был признан тогдашними правителями как превосходный
Длина этой залы — два квадрата, а ширина — один квадрат, и свод ее не с люнетами, а килевидный. Поэтому, полагая, что так получится лучше, Доменико разделил его на части написанными золотом фризами и карнизами без каких-либо лепных или других украшений так удачно, так красиво и с такой прекрасной грацией, что поистине кажутся они выпуклыми. В обеих же торцовых стенах этой залы помещено по большой картине с одной историей, а на каждой длинной стене по две картины с восьмиугольниками между ними, так что всего там шесть прямоугольников и два восьмиугольника с одной историей в каждом. По углам свода, там, где образуются ребра, помещены тондо, обе половины которых заходят на соседние две стены, а так как ребром свода они ломаются пополам, то образуется всего восемь полей, на каждом из которых большие сидящие фигуры изображают мужей, отличавшихся защитой государства и соблюдением законов. Поверхность же свода на самом верху разделена на три части, образуя в середине тондо, как раз над восьмиугольниками, и два прямоугольника над прямоугольниками, что на стенах.
Итак, в одном из восьмиугольников изображена женщина в окружении нескольких детей, и в руке она держит сердце в знак любви к отечеству. В другом также женщина со столькими же детьми изображает Согласие граждан, а между ними Правосудие, изображенное в тондо с мечом и весами в руках; фигура сокращается снизу вверх так искусно, что прямо чудо: ибо и рисунок, и цвет у ног поначалу темные, у колен светлеют, и так это сделано постепенно по направлению к спине, плечам и рукам, что голова под конец погружена в небесное сияние, благодаря чему кажется, что фигура эта мало-помалу растворяется в дымке; недаром, сколько ни написано фигур, сокращающихся снизу вверх, невозможно не то что увидеть, но и вообразить более прекрасную, чем эта, или же написанную с большим вкусом и искусством.
Что же до историй, то первая из них, та, что в торце, как войдешь в залу по левую руку, изображает цензоров Марка Лепида и Фульвия Флакка, ранее враждовавших, которые, как только были призваны к управлению в должности цензоров, тотчас же, ради блага родины, отбросили личную неприязнь и при исправлении должности оказались ближайшими друзьями. Их Доменико написал обнимающимися, стоя на коленях и в окружении многих фигур с прекраснейше расположенными зданиями и храмами, изображенными в перспективе так хорошо и искусно, что по ним сразу видно, насколько Доменико понимал в перспективе.
Далее в прямоугольнике следует история диктатора Постумия Тибурция, того, кто, оставив вместо себя под охраной войска своего единственного сына, наказал ему следить за лагерем и ничего другого не делать и его же и умертвил за то, что тот, ослушавшись, при удачном стечении обстоятельств напал на врага и одержал победу. На истории этой Доменико изобразил Постумия старым и бритым, простирающим правую руку над ликторскими топорами, левой же указывающим войску на лежащего на земле мертвого сына, прекрасно написанного в сокращении; есть под этой отличнейшей картиной и надпись, расположенная очень удачно.
В восьмиугольнике, следующем далее, изображен посредине Спурий Кассий, тот, которого римский сенат, опасаясь, что он провозгласит себя царем, приказал обезглавить, дома же его разрушить, и в этой истории прекраснейшим образом написаны голова подле палача и лежащее на земле тело, показанное в сокращении. На следующей картине изображен трибун Публий Муций, приказавший сжечь на костре всех других своих коллег-трибунов, стремившихся вместе со Спурием к тирании над родиной, и там отменно, с искусством величайшим написан огонь, охвативший человеческие тела. В противоположном торце залы на другой картине изображен афинянин Кодр, тот, который, узнав об изречении оракула, что победа будет на стороне тех, чей царь будет убит врагами, сбросил свои одежды и проскользнул неузнанный к врагам, где его и убили, он же собственной своей смертью даровал своим победу. Доменико изобразил его сидящим в окружении царедворцев и совлекающим с себя одежды возле чудеснейшего круглого храма; а вдали, отдельно от этой истории, он написан мертвым, а внизу в эпитафии его имя.
Если же повернуться к другой длинной стене, той, что напротив, то и там две картины с восьмиугольником между ними. На первой — история князя Селевка, приказавшего вырвать по глазу себе и одному из своих сыновей, дабы не совершить насилия над законом; он стоит там в окружении многих людей, умоляющих его не быть жестоким к себе и к сыну, а поодаль сын его совершает насилие над девушкой, внизу же в эпитафии его имя.
В восьмиугольнике рядом с этой картиной история Марка Манилия, сброшенного с Капитолия; фигура Марка в виде юноши, падающего вниз головой с чего-то вроде балкона, написана в сокращении так хорошо, что кажется живой, какими кажутся и еще несколько фигур, изображенные снизу. На следующей картине изображен Спурий Мелий, принадлежавший к сословию всадников, убитый трибуном Сервилием, ибо народ подозревал его в том, что он собирается стать тираном отечества; Сервилий этот восседает в многочисленном окружении, а посредине один из них указывает на написанную с большим искусством фигуру лежащего на земле мертвого Спурия. Далее в угловых тондо с восемью фигурами написано много мужей, прославившихся защитой отечества. Главное место занимает восседающий в доспехах знаменитейший Фабий Максим. С другой же стороны Спевзипп, вождь тегьетов, который, когда один из его друзей убеждал его убрать со своего пути своего противника и соперника, ответил несогласием, дабы из-за собственных интересов не лишить отечества такого гражданина.