Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Жизнеописание Перино дель Вага, флорентийского живописца
Талант — поистине дар величайший. Невзирая на богатство, на власть и на благородство крови, он гораздо чаще осеняет бедняка, чем человека обеспеченного, и, заключив его душу в свои объятья, возносит ее над землей. И это делает небо, дабы показать нам, сколь сильно мы подвержены влиянию созвездий и небесных знамений, и уделяет кому большую и кому меньшую долю своих милостей. Ведь по большей части именно созвездиям обязаны мы тем, что они заставляют нас по самому складу нашему рождаться более страстными или вялыми, более слабыми или сильными, более дикими или смирными, более счастливыми или несчастными и более или менее талантливыми. Всякого же, кто хоть сколько-нибудь в этом сомневается, тотчас же переубедит жизнеописание отличнейшего и изобретательного живописца Перино дель Вага.
Родившись от бедного отца и с малых лет покинутый своими родителями, он следовал и подчинялся исключительно своему таланту, в котором он всегда признавал своего законного родителя и который он, как таковой, неизменно почитал. Искусству же живописи он отдавался с таким рвением, что в свое время и создал то столь отменное и похвальное убранство, которое приумножило славу Генуи и ее дожа Дориа. На основании этого мы и можем, нисколько не сомневаясь, поверить, что небо и одно только небо является той силой, которая приводит людей от самого низкого уровня их происхождения к вершинам достигнутого ими величия, где они, трудясь над своими произведениями, обнаруживают себя ревнителями наук, избранных ими для изучения, подобно тому, как Перино избрал для себя науку искусства рисунка и сделался ее ревнителем, отличнейшим образом и с легкостью достигнув в ней наивысшего совершенства. Он не только сравнялся с древними в своих лепных работах, но и не уступал всем современным художникам в том, что объемлет собою живопись как особый вид искусства, в чем он проявил все те достоинства, какие только можно пожелать человеческому гению, решившему показать, как, преодолевая трудности этого искусства, возможно достигнуть в нем красоты, высокого качества, а также привлекательности и легкости в колорите и в других его украшениях. Перейдем, однако, к более подробному описанию его происхождения.
Был в городе Флоренции некий Джованни Буонаккорсо, который, участвуя в войнах французского короля Карла VIII и находясь на службе у этого государя, в молодости, будучи человеком смелым и щедрым, тратил все свои средства, полученные за службу и выигранные в азартных играх, и в конце концов поплатился жизнью. У него родился сын, по имени Пьеро, который остался двухмесячным ребенком после того, как мать его умерла от чумы, и которого выкормила коза где-то в деревне в крайней нищете. Отец же в конце концов перебрался в Болонью и женился второй раз на женщине, у которой от чумы умерли дети и первый муж. Она-то своим зачумленным молоком и завершила кормление Пьеро, которого, как это обычно бывает, величали ласкательным Перино, сохранившимся за ним на всю жизнь. Отец взял его с собой во Флоренцию, а перед возвращением своим во Францию оставил его у своих родственников, которые, не имея возможности или не желая утруждать себя его содержанием или обучением какому-нибудь полезному ремеслу, определили его к аптекарю Пинадоро с тем, чтобы он научился этому ремеслу. Однако, так как оно пришлось ему не по душе, его взял к себе в мальчики при мастерской живописец Андреа деи Чери, которому приглянулись и вид, и повадки Перино и которому казалось, что он различает в нем и одаренность, и живость ума, позволявшие надеяться, что они со временем принесут хорошие плоды.
Андреа был живописцем не очень хорошим, вернее, заурядным, из тех, кто держит мастерскую с открытой на улицу дверью, выпуская ремесленные изделия. Он по привычке ежегодно к празднику св. Иоанна расписывал те самые восковые свечки (ceri), которые с другими приношениями в этот день всегда ставили и до сих пор ставят. Поэтому-то Андреа и имел прозвище деи Чери, которым некоторое время величали и Пьеро, называя его Перино деи Чери. Андреа продержал у себя Перино в течение нескольких лет, однако, когда он обучил его, как мог, начаткам искусства, ему пришлось, когда мальчику исполнилось одиннадцать лет, определить его к мастеру получше, чем был он. А так как Андреа был близко знаком с сыном Доменико Гирландайо — Ридольфо, почитавшимся весьма опытным и умелым живописцем, как об этом будет сказано ниже, он пристроил к нему Перино, чтобы тот, уже обнаруживший дарование незаурядное, занялся этим искусством и попробовал что-нибудь в нем приобрести с охотой и старанием, ему присущим. Так и случилось, что, проходя обучение в числе многих юношей, занимавшихся искусством в этой мастерской, он в короткое время превзошел всех остальных своим ревностным прилежанием.
В числе прочих был там один, который был для него как бы шпорой, постоянно его подзадоривавшей, и которого звали Тото дель Нунциата. Со временем он также поднялся до лучших умов своего времени и, покинув Флоренцию, вместе с некоторыми флорентийскими купцами переправился в Англию, где и создал все свои произведения, получившие величайшее признание от короля этой страны, которому он служил также и в области архитектуры и, в частности, построил для него главный его дворец.
Так вот, он и Перино, соревнуясь друг с другом и работая с величайшим усердием, преуспевали в своем искусстве, и не прошло много времени, как оба они сделались отличными мастерами. Перино же, вместе с другими флорентийскими и иногородними юношами, срисовывая картон Микеланджело Буонарроти, победил всех остальных и занял среди них первое место, так что от него стали ожидать того, что впоследствии и обнаружилось в прекрасных его произведениях, выполненных с таким искусством и в таком совершенстве. В это время во Флоренцию прибыл флорентийский живописец Вага, который, работая в Тосканелле Римской области, писал очень грубые вещи, так как мастером он был отнюдь не выдающимся. Будучи перегружен работой, он нуждался в помощниках и хотел увезти с собой напарника и молоденького юношу, который помогал бы ему в рисунке, которым он не владел, и в других областях искусства. Поэтому, когда он увидел в мастерской Ридольфо, как рисует Перино вместе с другими людьми и насколько он превосходит всех остальных, Вага обомлел; мало того, как вид и поведение Перино ему приглянулись, — а Перино был очень красивым, очень обходительным, скромным и ласковым мальчиком, и все части его тела вполне соответствовали его душевным качествам, — Вага настолько им увлекся, что начал его уговаривать поехать с ним в Рим, говоря, что не преминет помочь ему в работе и обеспечит ему любые выгодные условия, какие тот сам назначит.
Перино же горел настолько сильным желанием достигнуть хотя бы какой-нибудь степени совершенства в своей профессии, что при одном упоминании Рима и от страстного желания туда попасть совсем расчувствовался и попросил поговорить с Андреа деи Чери, так как не хотелось ему покидать того, кому он до сих пор помогал. И Вага, уговорив и Ридольфо, учителя Перино, и Андреа, на которого Перино работал, добился того, что в конце концов увез и Перино, и напарника с собой в Тосканеллу. Там они приступили к работе, и, так как Перино им помогал, они не только закончили тот заказ, который взял на себя Вага, но и много других заказов, которые они после этого на себя брали.
Однако, так как Перино все жаловался, что выполнение обещания отвезти его в Рим откладывается в долгий ящик ради выгоды и пользы, которые от этого получал Вага, и когда он решил отправиться туда сам по себе, Вага, оставив все свои дела, наконец отвез его в Рим, где Перино из-за любви своей к искусству вернулся к обычным своим занятиям рисунком, продолжая их в течение многих недель и с каждым днем разгораясь все больше и больше. Между тем Вага должен был вернуться в Тосканеллу и поэтому, познакомив с Перино ради него же многих рядовых живописцев, он рекомендовал его также и всем друзьям, которых он имел в этой среде, с тем чтобы они помогали Перино и его опекали в его отсутствие. С тех пор и впредь Перино всегда и называли Перино дель Вага.
Оставшись в Риме и увидев творения античной скульптуры, а также удивительнейшие громады античных строений, сохранившихся по большей части лишь в развалинах, он не мог прийти в себя от восторга перед достижениями стольких светлых и славных мужей, создавших эти произведения. Так, все более и более воспламеняясь страстью к искусству, он непрерывно горел желанием хотя бы до известной степени к ним приблизиться с тем, чтобы стяжать себе своими работами не только славу, но и пользу, как это делали те, перед которыми он так благоговел при виде их прекраснейших созданий.
Размышляя же об их величии и о своей бедности и безграничном своем ничтожестве, о том, что он не имел ничего, кроме мечты когда-либо с ними сравняться, и о том, что у него не было никого, кто бы помог ему прокормиться, он понял, что если он хочет выжить, ему остается только сдельная работа в тамошних мастерских сегодня у одного живописца, а завтра у другого, наподобие поденного землекопа. И с безмерной горечью мучился он сознанием того, насколько такой образ жизни мешает ученью, так как не дает возможности дождаться плодов в те сроки, какие сулили ему собственные его стремления, его воля и его потребности. И вот решил он поделить свое время, работая половину недели поденно, а остальные же дни — занимаясь рисунком, посвящая ему, кроме того, все праздники, а также большую часть ночей, иначе говоря, крал он время у самого времени для того, чтобы приобрести известность и, как только станет это возможным, вырваться из чужих рук. Осуществлять свое намерение он начал с рисования в капелле папы Юлия, потолок которой был расписан Микеланджело Буонарроти, следуя при этом приемам и манере Рафаэля из Урбино. Далее продолжал он в том же духе, срисовывая античные мраморы, а также гротески в подземных гротах, бывшие в то время новинкой. Так он научился способам лепной работы и в то же время, перебиваясь нищенски с хлеба на воду, терпел всякого рода лишения, чтобы добиться в своем деле совершенства. Не прошло и много времени, как он среди всех занимавшихся в Риме рисунком стал самым прекрасным и наилучшим рисовальщиком, так как разбирался в мускулатуре и прочих трудностях искусства изображения обнаженного тела не хуже, пожалуй, многих других, считавшихся в то время лучшими мастерами. По этой причине он стал известным не только среди людей той же профессии, но также и среди многих синьоров и прелатов, в особенности благодаря тому, что ученики Рафаэля из Урбино, Джулио Романо и Джованфранческо по прозванию Фатторе, всячески расхваливали его своему учителю и добились того, что он пожелал с ним познакомиться и увидеть его рисунки. А так как они Рафаэлю понравились и так как ему понравились не только его приемы, но и вся его манера, весь его дух и образ жизни, он решил, что среди того, кого он только ни знавал, Перино должен будет достигнуть наибольшего совершенства в этом искусстве.
Поскольку же к тому времени Рафаэлем были уже выстроены папские Лоджии, заказанные ему Львом X, этот папа распорядился, чтобы Рафаэль украсил их лепниной, живописью и позолотой так, как это ему покажется лучше. Итак, Рафаэль приступил к этой работе, поручив лепнину и гротески Джованни из Удине, мастеру исключительнейшему и единственному в этой области, правда, больше по части зверей, плодов и прочих мелочей, который, обосновавшись в Риме, выписал отовсюду много мастеров и составил целую бригаду из опытных людей, из которых каждый выполнял лепные работы, но одни делали гротески, другие листву, иные — фестоны и истории, а еще другие — всякие другие вещи. В зависимости же от успехов их выдвигали и повышали им жалованье. Так благодаря соревнованию в этой работе совершенствовались многие молодые люди, произведения которых были впоследствии признаны отличными.