Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
По его указаниям был перестроен почти что весь папский дворец, который, помимо тех мест, о которых говорилось, грозил обрушиться и во многих других местах, и в особенности со стороны капеллы Сикста, где находятся творения Микеланджело, а равным образом и передний фасад, причем не было ни единой трещины; иными словами, все это угрожало скорее безопасности постройки, чем достоинству ее внешнего вида. Он расширил большую залу названной капеллы Сикста и пробил в двух люнетах торца знакомые нам страшно большие оконные проемы, дающие, однако, столь чудесное освещение, связанное со сводом, лепными членениями, выполненными настолько хорошо и богато, что залу эту можно причислить к самым красивым и пышным залам всего мира. А для того чтобы можно было пройти в собор, он пристроил в ней несколько лестниц, столь удобных и сделанных столь отменно, что ни среди древних, ни среди новых лучших не было еще видано. Равным образом отделал он и капеллу Паолину, где должны храниться Святые Дары, произведение прелестнейшее и столь прекрасное, хорошо соразмеренное и расчлененное, что благодаря своему изяществу она как бы встречает тебя с улыбкой и праздничным приветом.
Во время распрей, возникших между перуджинцами и папой, Антонио выстроил, разрушив при этом дома семейства Бальони, укрепления Перуджи, которые были закончены с удивительной быстротой и отлично ему удались. Он выстроил также укрепления в Асколи и в несколько дней сделал столько, что уже можно было поставить часовых, а жители Асколи, да и другие, думали, что на это потребуется много лет, а потому, когда там так быстро была поставлена охрана, люди эти были поражены и не верили своим глазам.
В Риме он, кроме того, перестроил свой дом на Страда Джулиа, дабы защитить его от наводнений при разливе Тибра, и не только заложил, но и довел благополучно до конца строительство дворца близ Сан Бьяджо, в котором он поселился и который принадлежит ныне кардиналу Риччо Монтепульчанскому, отделавшему его наряднейшими помещениями и потратившему на него огромнейшие средства сверх тех, что были вложены в него самим Антонио и что составляло много тысяч скудо.
Однако все то, что было сделано Антонио на радость и пользу всему миру, ничто по сравнению с моделью превыше всего почитаемого и изумительнейшего собора Св. Петра в Риме. Сооружение это, первоначально спроектированное Браманте, Антонио увеличил и перекомпоновал по новому проекту и в необычном виде, придав ему, однако, соразмерные композицию и убранство как в целом, так и в частях, в чем можно убедиться, взглянув на модель, вырезанную из дерева рукой его ученика Антонио Лабакко и вполне законченную. Эта модель, доставившая Антонио величайшую славу, а также план всей постройки, были после смерти Антонио да Сангалло выпущены в печать названным Антонио Лабакко, который хотел этим показать всю доблесть Сангалло и дать возможность каждому ознакомиться с его замыслом, поскольку им была предложена новая композиция в противовес Микеланджело Буонарроти и поскольку из-за этой переделки в свое время возникло много споров, о чем будет сказано в своем месте. Микеланджело, а также многие другие, видевшие модель Сангалло и то, что он успел построить, считали, что композиция Антонио получилась слишком измельченной благодаря множеству выступов и очень мелким членениям и что таковы же и колонны, арки, поставленные над арками, и карнизы — над карнизами. Кроме того, им, видимо, не нравилось, что обе введенные им колокольни, четыре малых купола и главный купол имели завершение в виде венца из множества небольших колонн, как не нравилось им и множество шпилей, так как им казалось, что во всем этом названная модель подражает скорее немецкой манере и ее строю, чем античной хорошей манере, соблюдаемой ныне всеми лучшими архитекторами. После того как Лабакко закончил все эти модели, вскоре после смерти Антонио обнаружилось, что названная модель собора Св. Петра стоила (и это только за столярные работы и за дерево) четыре тысячи сто восемьдесят четыре скудо. В этом деле Антонио Лабакко, который им руководил, проявил себя отменно, будучи большим знатоком архитектуры, как это доказывает прекраснейшая напечатанная им книга о зданиях Рима. Модель же эта, находящаяся ныне в главной капелле собора Св. Петра, имеет в длину тридцать пять пальм, в ширину — двадцать шесть и в вышину — двадцать с половиной, из чего следует, что, судя по этой модели, сама постройка имела бы в длину тысячу сорок пальм, то есть сто четыре канны, а в ширину триста шестьдесят пальм, составляющих тридцать шесть канн, так как по мерке каменщиков канна, имеющая хождение в Риме, равна десяти пальмам.
За труды по изготовлению этой модели, а также за многие сделанные им рисунки Антонио получил от уполномоченных по строительству собора тысячу пятьсот скудо, из которых наличными он выручил тысячу, остальных же так и не получил, так как вскоре после этой работы отошел к жизни иной.
Сангалло утолстил столбы названной церкви Св. Петра, с тем чтобы тяжесть свода прочно на них опиралась, а все отстоящие друг от друга участки фундаментов он заполнил прочным составом и настолько их укрепил, что, без сомнения, постройка эта больше не будет давать трещин или грозить обрушиться, как это было при Браманте, мастерство которого, если бы оно над поверхностью земли было таким же, каким оно пребывает в ее недрах, устрашило бы любого, самого неукротимого гения. Поэтому-то слава и имя этого чудесного художника всегда должны будут занимать подобающее им место.
Оказывается, что со времен древних римлян жители Терни и жители Нарни находились и продолжают находиться в непримиримой вражде друг с другом, так как подчас озеро Мармора, запрудившись, угрожает тому или другому населению. Поэтому когда нарнийцы собирались его спустить, тернийцы ни за что на это не хотели согласиться, и из-за этого между ними всегда были споры, независимо от того, правили ли в это время Римом первосвященники или он находился под властью императоров. Да и во времена Цицерона сам он был послан сенатом, чтобы уладить эти споры, но дело так и осталось нерешенным. И вот, когда по той же самой причине в 1546 году к папе Павлу III были направлены оттуда посланцы, он послал им Антонио, чтобы тот положил конец этой тяжбе. По его решению было постановлено спускать названное озеро с той стороны, где будет стена, и Антонио с величайшим трудом перекрыл озеро. Но тут случилось, что от жары, которая в то время свирепствовала, и от других невзгод Антонио, который был уже стар и немощен, схватил в Терни лихорадку и вскоре отдал Богу душу. Смерть его причинила величайшее горе его друзьям и родным, и от нее пострадало много построек, но больше всего дворец Фарнезе, поблизости от Кампо ди Фиоре.
В то время как Алессандро Фарнезе был еще кардиналом, папа Павел III довел названный дворец до отличнейшего состояния, а именно: на переднем фасаде он сделал часть первого ряда окон, внутри — одну из зал и начал одну из сторон двора. Однако постройка не была еще достаточно продвинута, чтобы можно было уже видеть ее завершенной; когда же он был избран первосвященником, Антонио изменил весь первоначальный проект, считая, что ему отныне предстоит сделать дворец уже не для кардинала, но для первосвященника. И вот, разрушив несколько соседних домов и старую лестницу, он заново ее перестроил, сделав ее более отлогой, увеличил двор во всех направлениях, а равным образом и весь дворец, расширив объем зал и умножив число комнат, которым он придал большее великолепие, снабдив их прекраснейшими резными потолками и многими другими украшениями. А так как он уже довел до конца передний фасад со вторым рядом окон, оставалось только положить большой карниз, кругом увенчивающий все здание в целом. Поскольку же папе, обладавшему величием духа и безупречным суждением, хотелось, чтобы карниз был красивее и богаче любого, когда-либо украшавшего другой дворец, он пожелал, чтобы, помимо того, что было сделано Антонио, из всех лучших архитекторов Рима каждый сделал свой проект, с тем чтобы, облюбовав лучший из них, он тем не менее поручил его осуществление тому же Антонио.
И вот однажды утром, когда он завтракал в Бельведере, ему в присутствии Антонио представили все названные проекты, авторами которых были Перино дель Вага, фра Бастиано дель Пьомбо, Микеланджело Буонарроти и Джорджо Вазари, в то время еще молодой и состоявший на службе у кардинала Фарнезе, по поручению которого, а также и папы, он для названного карниза сделал не один, а целых два разных проекта. Правда, Буонарроти сам своего проекта с собой не принес, но послал его через Джорджо Вазари, которому он его передал, когда тот приходил к нему показывать свои проекты, чтобы он по-дружески высказал о них свое мнение. Он попросил отнести его папе и принести извинения от его имени за то, что по нездоровью не явился самолично. И вот, после того как все проекты были представлены папе, его святейшество рассматривал их подолгу и похвалил все, признав их талантливыми и очень красивыми; но выше всех оценил он проект Микеланджело. Все происходящее не иначе как раздражало Антонио, которому это поведение папы не очень-то было по душе и которому хотелось бы все делать по-своему. Но еще более неприятно было ему видеть, что папа очень считался с неким Якопо Мелигино, феррарцем, и пользовался его услугами как архитектора в строительстве Св. Петра, хотя тот в своих произведениях не имел ни рисунка, ни вкуса, получая, однако, то же жалованье, что Антонио, на которого взваливали всю черную работу. Происходило же это потому, что этот Мелигино долгие годы состоял на личном услужении папы без всякого содержания и его святейшеству было угодно таким способом его за это вознаградить, не говоря о том, что ему была поручена охрана Бельведера и некоторых других папских построек. И вот, просмотрев все вышеназванные проекты, папа сказал, быть может, для того, чтобы испытать Антонио: «Все они хороши, но неплохо бы нам взглянуть еще на один, который сделал наш Мелигино». На что Антонио, несколько опешив и думая, что папа над ним смеется, заметил: «Святой отец, Мелигино смех, а не архитектор». Услыхав это, сидевший папа повернулся к Антонио и ответил ему, склонив голову чуть ли не до земли: «Антонио, нам угодно считать Мелигино настоящим архитектором, и вы это видите по его жалованью». И, сказав это, он удалился, отпустив всех. Этим он хотел показать, что чаще государи, чем заслуги, возносят людей до той высоты, какую им заблагорассудится. Карниз этот впоследствии сделал Микеланджело, о чем будет сказано в его жизнеописании, который почти что полностью перестроил этот дворец, придав ему другую форму.
После смерти Антонио остался его брат, Баттиста Горбун, человек способный, проводивший все свое время на постройках Антонио, который не очень хорошо с ним обходился. Баттиста этот не на много лет пережил Антонио и, умирая, завещал все свое состояние флорентийскому сообществу Мизерикордиа в Риме, поручив членам его напечатать его книгу размышлений о Витрувии. Книга эта так и не увидела свет, но существует мнение, что это было хорошее сочинение, поскольку он очень хорошо разбирался в искусстве, обладал отменным вкусом и был человеком искренним и порядочным.
Возвратимся, однако, к Антонио. Так как он умер в Терпи, его перевезли в Рим и с величайшей торжественностью проводили в могилу в сопровождении всех художников рисунка и многих других. Позднее те, кто возглавлял строительство св. Петра, распорядились перенести его тело в усыпальницу в соборе Св. Петра, неподалеку от капеллы папы Сикста, с нижеследующей эпитафией:
Antonio Sancti Calli Florentino, Urbe munienda ac publ. operibus, praecipueque D. Petri templo oman. Architectorum facile principi, dum Velini lacus emissionem parat, Paulo pont. max. auctore, interamne inetmpestive extinicto. Isabella Deta uxor moestiss. posuit MDXLVI. iij. kalend. Octobris. [107]
107
«Антонио Сангалло, флорентинцу, в украшении Города и общественных работах и в особенности в укреплении храма Св. Петра зодчих главе несомненному, скончавшемуся безвременно, когда по повелению первосвященника Павла он выпуск вод из Белинского озера готовил, Изабелла Дета, скорбящая его супруга, воздвигла в третьи календы октября 1546 гада».
И надо сказать правду, что Антонио был отличнейшим архитектором, как это доказывают его произведения, и заслуживает хвалы и славы не меньших, чем любой другой архитектор, древний или современный.
Жизнеописание Джулио Романо, живописца
Среди многих, вернее, бесчисленных учеников Рафаэля Урбинского, большая часть которых стали мастерами своего дела, ни один не подражал лучше его манере, выдумке, рисунку и колориту, чем Джулио Романо, и ни один из них не был более его основательным, гордым, уверенным в себе, своенравным, переменчивым, щедрым и всеобъемлющим, не говоря уже о том, что он был очень приятным в обращении, веселым, приветливым и хорошо воспитанным. За все эти качества Рафаэль любил его так, что будь Джулио его сыном, он не мог бы любить его сильнее, и потому-то он всегда и пользовался его помощью в самых важных работах, в частности, когда расписывал папские Лоджии для Льва X.