Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
И вот, как только в душе Микеланджело что-то пробудилось в пользу Себастьяно, так как многое ему нравилось и в его колорите, и в прирожденной ему легкости, он взял его под свое покровительство, полагая, что, если он поможет Себастьяно в рисунке, ему таким способом удастся, самому не участвуя в работе, опровергнуть тех, кто придерживался приведенного выше мнения, и что сам он, оставаясь в тени в качестве третьего лица, сумеет рассудить, кто же из них обоих лучше, Рафаэль или Себастьяно. Так обстояло дело, а между тем некоторые вещи Себастьяно из-за похвал, которые им расточал Микеланджело, стали усиленно, мало того — безмерно превозноситься и расхваливаться, не говоря о том, что они и сами по себе были достаточно хороши и похвальны. И вот, я уже не знаю, кто именно, но какой-то мессер из Витербо, пользовавшийся большим весом у папы, заказал Себастьяно для капеллы, которую он себе построил в церкви Сан Франческо в Витербо, усопшего Христа с оплакивающей его Богоматерью. И хотя Себастьяно весьма искусно завершил эту вещь, поместив в ней мрачный пейзаж, который очень хвалили, тем не менее всякий, кто видел ее, именно потому считал ее действительно прекраснейшим произведением, что замысел ее и картон принадлежали Микеланджело. Этот успех создал Себастьяно величайший авторитет
И вот, взявшись за эту работу, Себастьяно выполнил ее столь искусно и столь тщательно, что она не только считалась, но и является великолепнейшей живописью. А так как он с маленького наброска Микеланджело сделал несколько других, больших по размеру, то один из них, и притом очень красивый, есть в нашей Книге. Себастьяно же, думая, что он нашел способ писания маслом по стене, покрыл штукатурку этой капеллы таким составом, который казался ему наиболее для этой цели подходящим. Та часть этой росписи, где изображено Бичевание Христа, целиком выполнена масляной краской по стене. Не умолчу я и о том, что, как думают многие, Микеланджело сделал не только маленький эскиз этого произведения, но и контуры фигуры только что упомянутого бичуемого Христа, ибо между этой фигурой и остальными огромнейшая по качеству разница. Если бы Себастьяно ничего больше не написал, кроме этого произведения, он за одно это заслужил бы вечную хвалу, ибо помимо обычно написанных голов, в этой работе великолепнейшее написаны руки и ноги, и если бы не жестковатость его манеры, объясняемая тем трудом, с каким ему давалось всякое изображение, он тем не менее может быть причислен к хорошим и удачным художникам. Над этой историей он написал фреской двух пророков, а в своде — Преображение. Двое же святых, а именно св. Петр и св. Франциск, по обе стороны нижней истории, — очень живые и выразительные фигуры, и хотя он целых шесть лет трудился над этой маленькой вещью, однако если произведение совершенно, тогда уже неважно, быстро или медленно его создавали. Правда, больше хвалят того, кто быстро и хорошо доводит свои вещи до совершенства, зато тот, кто оправдывает неудовлетворительность своей работы ничем не вынужденной быстротой ее исполнения, себя не оправдывает, а только обвиняет.
Когда была открыта для обозрения эта роспись Себастьяно, отличная, несмотря на то, что с таким трудом она была выполнена, злые языки замолчали, и язвителей нашлось немного. Когда же после этого Рафаэль для посылки во Францию написал алтарный образ с изображением Преображения Господня, который после его смерти был установлен над главным алтарем церкви Сан Пьетро ин Монторио, Себастьяно, как бы соревнуясь с Рафаэлем, написал в то же самое время другой образ, точно такой же величины, с изображением четырехдневного мертвого Лазаря и его воскрешения.
Событие это было изображено и написано с величайшим искусством и под руководством, а в некоторых частях и по рисунку Микеланджело. Обе картины по их окончании были публично выставлены для сравнения в папской консистории, и обе заслужили бесконечные похвалы. И хотя образы у Рафаэля по избытку обаяния и красоты не имеют себе равных, тем не менее и труды Себастьяно нашли себе всеобщее признание. Одну из этих картин кардинал Джулио деи Медичи послал во Францию в свое епископство в Нарбонне, другая хранилась в папской канцелярии, где она и оставалась, пока ее не перенесли в Сан Пьетро ин Монторио, поместив в раму, которую для нее там изготовил Джован Бариле.
Своей работой Себастьяно оказал большую услугу кардиналу, который, сделавшись папой, удостоил его почетной награды.
Вскоре, когда Рафаэля уже не стало и когда первое место в искусстве живописи было единодушно и повсеместно присуждено Себастьяно, благодаря покровительству, которое ему оказывает Микеланджело, остальные — Джулио Романо, Джованфранческо, флорентинец, Перино дель Вага, Полидоро, Матурино, Бальдассаре, сиенец, и прочие — остались позади. Не мудрено, что и Агостино Киджи, строивший себе по проекту Рафаэля усыпальницу и капеллу в церкви Санта Мариа дель Пополо, договорился с Себастьяно о том, чтобы тот целиком ее расписал. После установки лесов капелла оставалась закрытой, и никто ее так и не увидел вплоть до 1334 года, когда Луиджи, сын Агостино, так как даже отец его не смог увидеть ее законченной, решился на нее взглянуть. Тогда и алтарный образ, и роспись капеллы были заказаны Франческо Сальвиати, который за короткий срок довел ее до того совершенства, какого медлительность и нерешительность Себастьяно никогда не смогли бы достигнуть. Последний же, как мы это видим, выполнил там лишь ничтожную долю работы, хотя и оказалось, что он от щедрот Агостино и его наследников получил гораздо больше того, что ему причиталось бы, если бы он целиком закончил всю капеллу. Не сделал же он этого то ли оттого, что он перетрудил себя ради искусства, то ли оттого, что, наслаждаясь жизнью, слишком глубоко завяз в собственном благополучии. Точно так же поступил он и с камеральным клириком мессером Филиппо из Сиены, для которого он в церкви Санта Мариа делла Паче в Риме, над главным алтарем, начал писать историю маслом на стене и так ее и не закончил, вследствие чего монахи, пришедшие в отчаяние, были вынуждены сломать леса, которые загораживали им проход через церковь, и покрыли работу Себастьяно холстами, терпеливо дожидаясь его смерти, после которой, когда они сняли холсты, обнаружилось, что то, что он успел сделать, было великолепнейшей живописью. И в самом деле, в той части, где он изобразил Посещение Богоматерью св. Елизаветы, — много написанных с натуры женщин, которые очень красивы и выполнены с величайшей непосредственностью. И в то же время видно, насколько этот человек испытывал огромнейшие затруднения во всем том, что он делал и что отнюдь не давалось ему с той легкостью, которую природа и труд нередко даруют тому, кто любит работу и постоянно в ней упражняется. А что это так, видно и из того, что в той же церкви Санта Мариа делла Паче в капелле Агостино Киджи, где Рафаэль написал Сивилл и Пророков, Себастьяно, чтобы превзойти Рафаэля, решил написать что-нибудь на камне в оставшейся внизу еще пустой нише, которую он для этой цели выложил пиперином, спаяв швы раскаленным на огне стуком. Однако он пустился в такие далекие размышления, что ограничился только кладкой, которая так и простояла десять лет, пока он не умер.
Правда, от Себастьяно легко можно было получить портрет, написанный с натуры, так как портреты давались ему гораздо легче и заканчивал он их гораздо быстрее, тогда как с историями и прочими фигурами у него получалось как раз обратное. И, по правде говоря, писать портреты с натуры было ему наиболее свойственно, как это видно по портрету Маркантонио Колонна, так хорошо написанному, что он кажется живым, а также и по великолепнейшим портретам Фердинанда, маркиза Пескара, и синьоры Виттории Колонна. Написал он также Адриана VI по приезде его в Рим и кардинала Нинкофорта, который пожелал, чтобы Себастьяно расписал ему капеллу в церкви Санта Мариа де Анима в Риме, но так как Себастьяно его задерживал, откладывая это со дня на день, кардинал в конце концов заказал ее роспись своему земляку Микеле Фламандцу, который написал в ней фрески с историями из жития св. Варвары, отлично подражая нашей итальянской манере, а на алтарном образе он сделал портрет самого кардинала.
Возвращаясь к Себастьяно, скажу, что он еще написал портрет синьора Федериго да Боццоло, а также портрет неизвестного мне полководца в латах, который находится во Флоренции у Джулио деи Нобили, и, кроме того, женщину в римской одежде, хранящуюся в доме Луки Торриджани. Джованни Баттиста Кавальканти владеет головой его же руки, не совсем законченной. На холсте им написана Мадонна, прикрывающая младенца покрывалом, — вещь исключительная, находящаяся ныне в гардеробной кардинала Фарнезе. Набросал он также, но не довел до конца, очень красивую картину на дереве с изображением св. Михаила, низвергающего большого диавола, которая должна была быть отправлена во Францию королю, уже, впрочем, имевшему одну его картину. Когда же потом кардинал Джулио деи Медичи был избран верховным первосвященником под именем Климента VII, он через епископа вазонского дал понять Себастьяно, что настало время, когда он будет облагодетельствован, и что Себастьяно при случае в этом убедится. В ожидании чего Себастьяно, питаемый этими надеждами и будучи единственным в своем роде портретистом, написал много портретов с натуры, в том числе с папы Климента, который в то время еще не носил бороды. Я хочу сказать, что сделал он с него два портрета: один из них получил епископ вазонский, а другой, гораздо больших размеров, а именно поясной и сидящий, находится в Риме в доме самого Себастьяно. Написал он также флорентинца Антона Франческо дельи Альбицци, который как раз в это время находился по своим делам в Риме. Написал же он его таким, что казался он не написанным, а живей живого, почему Антон и отправил его к себе во Флоренцию как ценнейшее сокровище. Голова и руки в этом портрете были просто чудом, не говоря уже о том, насколько хорошо были сделаны бархат, меха, атлас и все другие части этой картины. А так как Себастьяно по тонкости и качеству действительно превосходил всех остальных, вся Флоренция обомлела при виде этого портрета Антона Франческо.
В то же самое время написал он также и портрет мессера Пьетро Аретино и сделал его таким, что, помимо сходства, это поразительнейшая живопись, так как в ней видны различия пяти или шести оттенков черного цвета в его одежде: бархат, атлас, тафта, парча и сукно и на этих черных — черная как смоль борода, в которой так хорошо показан волос, что большего в живой натуре и не увидишь. На этом портрете Аретино держит в руке лавровую ветвь и листок бумаги, на котором начертано имя Климента VII, а спереди — две маски: красивая маска добродетели и безобразная маска порока. Картину эту мессер Пьетро подарил своему родному городу, граждане которого поместили ее в зале городского совета, почтив этим память своего хитроумного согражданина и получив от него взамен не меньше.
После чего Себастьяно написал портрет Андреа Дориа, вещь столь же удивительную, и голову флорентинца Баччо Валори, которая также была хороша настолько, что трудно этому поверить.
За это время умер преподобный Мариано Фетти, брат-хранитель свинцовой печати (del Piombo), и Себастьяно, вспомнив об обещаниях, полученных им от домоуправителя его святейшества епископа вазонского, возбудил ходатайство о назначении на должность брата-хранителя. И вот, хотя и Джованни да Удине, который долго служил у его святейшества in minoribus и продолжал служить, ходатайствовал о той же должности, тем не менее папа, склонившись на просьбы епископа, а также ради заслуг Себастьяно, распорядился, чтобы Бастиано получил эту должность и из доходов с нее выплачивал Джованни да Удине пенсию в размере трехсот скудо. Так Себастьяно и облекся в монашеские ризы и тотчас же почувствовал от этого полную душевную перемену. И в самом деле, видя, что он имеет возможность удовлетворить свои желания, ни разу не дотронувшись до кисти, он стал предаваться отдохновению и возмещать прежние свои разгульные ночи и трудовые дни, наслаждаясь покоем и достатком.
Когда же ему приходилось выполнять какой-нибудь заказ, он брался за работу с таким же чувством, с каким отправляются на смерть. Из всего этого явствует, насколько ошибается наше суждение, и человеческое недомыслие, которое очень часто, вернее, в большинстве случаев, стремится как раз к обратному тому, что идет нам на пользу, и, как гласит тосканская пословица, само себе тычет в глаз, думая, что перекрестилось. Люди обычно полагают, что награды и почести вдохновляют души смертных к тем занятиям, которые, как показывает опыт, получают большее вознаграждение, и что, наоборот, они пренебрегают этими занятиями и их забраковывают, когда видят, что люди, посвящающие им свои труды, не получают заслуженного признания от власть имущих. Недаром как древние, так и современные авторы единодушно порицают тех государей, которые в меру своих знаний и своих возможностей не поддерживают все виды талантов и не присуждают должных наград и почестей тем, кто в трудах проявляет свой талант. И хотя правило это по большей части и подтверждается, все же мы часто видим, как щедроты справедливых и великодушных государей обращаются в свою противоположность, ибо многие приносят миру гораздо больше пользы и выгоды, пребывая на самой низкой или на средней ступени человеческого благополучия, чем пользуясь высоким положением и изобилием мирских благ. Так и в нашем случае, великодушие и щедрость Климента VII, которому служил отличнейший живописец Себастьяно Венецианец и который вознаграждал его превыше всякой меры, были причиной того, что Себастьяно из человека старательного и деятельного превратился в беспечнейшего неряху и что, работая без устали, пока длилось его соперничество с Рафаэлем и пока он жил в нужде, он стал поступать как раз наоборот, как только приобрел достаток.