Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Попал в эту беду и Перино вместе с женой и дочуркой, которую он, пытаясь спасти, носил на руках с места на место по всему Риму. Но в конце концов самым грубым образом он был схвачен и едва смог откупиться и от всех этих злоключений чуть не повредился в уме. А когда миновали ужасы разгрома, он настолько был подавлен, все еще продолжая бояться, что ему было не до искусства. Тем не менее для каких-то испанских солдат он все же написал что-то гуашью на холсте и еще кое-что, и когда все пришло в порядок, жил едва перебиваясь. Среди многих пострадавших один только Бавьера, хранивший у себя гравюры с Рафаэля, не испытывал больших потерь; поэтому, питая к Перино большую дружбу, он, чтобы поддержать его, поручил ему нарисовать часть тех историй, где превращаются боги ради любовных своих затей. Эти рисунки вырезал на меди Якопо Каральо, отличнейший гравер эстампов, который настолько преуспел в передаче рисунков Перино, что, сохраняя его очертания и его манеру и воспроизводя их с необыкновенной легкостью, добился того, что придал им прелесть и ту грацию, которыми отличался рисунок Перино.
И вот, в то время как Рим лежал в развалинах после разрушений, причиненных ему разгромом, от которого так пострадали его обитатели, и в то время как сам папа пребывал в Орвието, а в городе мало кто оставался и никто уже больше никакими делами не занимался, в Рим попал Никколо Венецианец, редкостный и единственный в своем роде мастер шитья, который состоял на службе у дожа Дориа и который по старой дружбе с Перино и потому, что он всегда покровительствовал
Итак, я скажу, что при входе во дворец дожа находится мраморная дверь дорического ордера с соответствующими ему пьедесталами, базами, стволами, капителями, архитравом, фризом, карнизом и фронтоном и с чудеснейшими женскими спящими фигурами, держащими герб. Все это сооружение и вся работа были выполнены из тесаного камня мастером Джованни из Фьезоле, фигуры же были в совершенстве изваяны скульптором Сильвио из Фьезоле, мастером смелым и ярким. За дверью вестибюль перекрыт сводом, покрытым лепными историями и гротесками и арочками, в каждой из которых изображены вооруженные фигуры, пешие и конные, и вообще всякие сражения, выполненные с поистине величайшей тщательностью и мастерством. По левую руку расположена лестница, которую невозможно было украсить более красивыми и более богатыми узорами, состоящими из мелких гротесков в античном духе с разными историями и маленькими фигурками, масками, путтами, зверями и другими фантазиями, сделанными с изобретательностью и вкусом, обычными для его работ, которые в этом роде можно с полным правом назвать божественными. Поднявшись по лестнице, попадаешь в великолепнейшую лоджию, в каждом торце которой помещается очень красивая каменная дверь, причем в фронтонах каждой из них написаны по две фигуры, мужских и женских, обращенных в разные стороны и изображенных одна спереди, а другая со спины. Лоджия перекрыта сводами с пятью арками, обработанными великолепной лепниной, чередующейся с живописью в нескольких овалах, в которых изображены разные истории, написанные так хорошо, что лучшего и быть не может. Стены разукрашены сверху донизу, и на них изображено множество фигур сидящих полководцев, частью изображенных с натуры, а частью вымышленных и олицетворяющих всех древних и современных полководцев из рода Дориа; а над ними большими золотыми буквами написано: Magni viri, maximi duces, optima fecere pro pairia. [109] Впервой зале, выходящей на лоджию через левую ее дверь, свод покрыт красивейшей лепниной, и на середине между его ребрами написана большая история кораблекрушения, постигшего Энея на море. Там изображены живые и мертвые обнаженные тела в разных положениях, а также немалое число галер и кораблей, невредимых и разбитых морской бурей, не говоря о великолепно задуманных живых фигурах людей, которые ищут спасения, и не говоря о выражении ужаса на их лицах, о борении стихий, об опасности для жизни и о всех страстях морской непогоды.
109
«Великие мужи, величайшие вожди благо творили для отечества»
Это была первая история, с которой Перино начал свою работу для дожа, и говорят, что, когда он приехал в Геную, там еще до него появился Джироламо из Тревизи, который должен был что-то написать и уже расписывал один из фасадов, выходящий в сад. И вот, в то время как Перино начинал заготовлять картон для истории кораблекрушения, о которой только что говорилось, и в то время как он, в свое удовольствие развлекаясь и осматривая Геную, продолжал много или мало работать над картоном, так что большая часть его в разных вариантах была уже закончена и были уже нарисованы упоминавшиеся выше обнаженные тела, одни светотенью, другие углем и черным карандашом, иные резцом, а некоторые одними линиями и контурами, в то время, говорю я, как Перино таким образом прохлаждался и все еще не начинал, Джироламо из Тревизи злословил о нем, говоря: «Какие там картоны или не картоны? Вот у меня, у меня все искусство сидит на кончике кисти!» А так как он не раз этими или подобными словами выражал свое пренебрежение, это дошло до ушей Перино, который, выйдя из себя, тотчас приказал прибить картон к тому месту свода, где предстояло написать эту историю, и, сбив с лесов во многих местах доски, он открыл залу, и все, пораженные великим мастерством рисунка Перино, возносили его до небес.
В числе прочих туда пришел и Джироламо из Тревизи, который, увидев то, чего он никак не ожидал увидеть в Перино, перепугался такой красоты и, даже не отпросившись у дожа Дориа, покинул Геную и вернулся в Болонью, где он проживал. И Перино так и остался у дожа на службе и закончил эту залу, расписанную маслом по стене, которая считалась да и на самом деле является исключительным произведением по своей красоте, будучи, как я уже говорил, украшена великолепнейшей лепниной посредине свода и даже ниже его распалубков. В другой зале, куда можно попасть из лоджии через левую дверь, он украсил свод фресковой живописью и лепниной в почти такой же манере, изобразив Юпитера, сражающего своей молнией гигантов в виде великолепных обнаженных фигур больше натуральной величины, а равным образом изобразил и всех небожителей, которые под грохот всепотрясающих ужасных громовых раскатов проявляют себя в движениях, полных жизни и вполне отвечающих природе каждого из них. Я уже не говорю о том, что лепнина обработана в высшей степени тщательно, а колорит фресок как нельзя более прекрасен, поскольку Перино был совершенным и высоко ценимым мастером этого дела. Его же работы четыре комнаты, все своды которых покрыты лепниной и фреской и на которых размещены самые красивые мифы из Овидия как живые, и трудно представить себе все множество изображаемых там с большой изобретательностью фигурок, растений, зверей и гротесков. Равным образом и с другой стороны другой залы им осуществлены еще четыре комнаты, выполненные под его руководством его подмастерьями, но по его рисункам как для лепнины, так и для росписей, включая все бесчисленное множество историй, фигурок и гротесков, причем подмастерья получали кто большую, а кто меньшую часть работы, как, например, Луцио Романе, выполнивший большое количество гротесков и лепнины, или как многие ломбардцы. Достаточно сказать, что там нет комнаты, в которой он чего-нибудь не сделал и которая до самых сводов не была бы заполнена узорами и различными композициями, кишащими путтами, диковинными масками и зверями так, что диву даешься, не говоря о том, что им украшено и расписано решительно все,
Из дворца есть выход в сад на крытую террасу, вплоть до самых сводов украшенную богатыми узорами, равно как и прочие залы, комнаты и прихожие, и все это — создание одной и той же руки. В этой работе принимал также участие Порденоне, как я говорил об этом в его жизнеописании, а также и сиенец Доменико Беккафуми, исключительнейший живописец, показавший, что он никому другому не уступит, хотя среди множества созданных им произведений лучшие находятся в Сиене.
Однако, возвращаясь к произведениям Перино, выполненным им после тех, что он сделал для дворца дожа, следует назвать фриз с красивейшими женскими фигурами, написанный им в одной из комнат дома Джанеттино Дориа, а в других местах этого города он для многих дворян написал целый ряд вещей фреской и маслом, как-то: очень красивый и великолепно нарисованный алтарный образ в церкви Сан Франческо, а в церкви, именуемой Санта Мариа ди Консолационе, для некоего дворянина из рода Баччадонне — другой алтарный образ, на котором он изобразил Рождество Христово, вещь в высшей степени похвальную, но находящуюся в столь темном месте, что за отсутствием света совершенство ее неразличимо, тем более что Перино старался написать ее в темной манере, требующей сильного освещения. Я не говорю о рисунках, которые он сделал для большей части Энеиды и с которых были вытканы ковры, и о красивых украшениях, нарисованных им для кормы разных галер и вырезанных и в совершенстве осуществленных Каротой и Тассо, флорентийскими резчиками по дереву, которые умели за себя постоять в этом искусстве. Помимо всего этого он выполнил также бесчисленное множество занавесей для галер этого государя и самые большие знамена, какими только можно было нарядить и украсить эти галеры. Поэтому-то за столь отменные свои достоинства он и был любим этим государем настолько, что он в высшей мере познал бы его добродетели, если бы только остался у него на службе. Во время своей работы в Генуе ему пришло в голову вывезти свою жену из Рима. И вот он купил дом в Пизе, так как этот город ему приглянулся и так как он вроде как задумал избрать его под старость своим местожительством.
В это время попечителем Пизанского собора состоял мессер Антонио ди Урбано, который горел страстным желанием украшать этот храм, и потому, убрав в одной из капелл старые, уродливые и лишенные всякой соразмерности украшения, он заменил их очень красивой мраморной резьбой, выполненной очень опытным и дельным резчиком по мрамору, неким Стаджо из Пьетрасанты. Положив такое начало, попечитель решил вставить в самую резьбу картины, написанные маслом по дереву, а за пределами этой резьбы написать истории фреской с разными лепными членениями и поручить это лучшим и наиболее выдающимся мастерам, каких он только сможет найти, невзирая на возможные расходы. Этим способом им уже было начато убранство ризницы и абсиды за главным алтарем, где мраморная резьба была уже закончена и где были уже написаны многие картины рукой флорентийского живописца Джованн-Антонио Сольяни. Остальные картины вместе с недостававшим алтарными образами и капеллами были закончены много лет спустя попечителем собора мессером Себастьяно делла Сета.
В это время в Пизу, по пути из Генуи, приехал Перино, и начало этих работ было ему показано неким Баттистой дель Червельера, человеком весьма сведущим в искусстве и мастером деревянной резьбы, в высшей степени изобретательным в области перспективы и интарсий, который и отвел его к попечителю. Побеседовав с ним о делах соборного попечительства, Перино получил от него заказ на картину на дереве в качестве заполнения уже законченной мраморной резьбы сейчас же за дверью, через которую обычно входят в собор. На картине же должна была быть изображена история о том, как св. Георгий, сразив змия, освобождает царевну. Равным образом Перино представил великолепнейший рисунок для выполнявшегося им фреской ряда путтов и других украшений, связывавших каждую капеллу с соседней, а также для ниш с пророками и для разного рода историй, и все это очень понравилось попечителю. И вот, подготовив картон для одной из капелл, он приступил к росписи первой, находящейся насупротив упомянутой выше двери. Он закончил шесть путтов, которые были написаны очень хорошо, и ему предстояло продолжить в том же духе, завершив всю роспись, которая, конечно, представляла собой богатейшее и великолепнейшее убранство и из которой в целом должно было получиться достойнейшее произведение.
Однако его потянуло обратно в Геную, где у него завелись всякие любовные связи и привычки к разным другим развлечениям, к которым он время от времени испытывал склонность. Уезжая, он передал монахиням Сан Маффео небольшую картину, написанную им для них на дереве и находящуюся у них в самом монастыре.
Прибыв в Геную, он пробыл в ней много месяцев, выполняя для дожа еще и другие работы. Отъезд его очень не понравился попечителю Пизанского собора, но больше всего не понравилось ему то, что его работа оказалась незаконченной, но ему ничего другого не оставалось, как ежедневно писать ему, чтобы он вернулся, и просить об этом его жену, которую он оставил в Пизе. Однако, видя, что дело затягивается, так как Перино не отвечал и не возвращался, он заказал алтарный образ для этой капеллы Джованнантонио Сольяни, который его закончил и поставил на место. Вскоре, вернувшись в Пизу и увидев работу Сольяни, Перино рассердился и ни за что не пожелал продолжать то, что было им начато, говоря, что он не хочет, чтобы его живопись служила украшением для других мастеров. Поэтому эта работа так и осталась им не законченной и Джованнантонио ее продолжил, написав еще четыре картины на дереве, которые, однако, показались новому попечителю, Себастьяно делла Сета, написанными все в одной манере и притом худшей, чем та манера, в которой были написаны первые картины. Тогда он заказал алтарный образ сиенцу Доменико Беккафуми, который тот и написал в Пизе, после пробных четырех картин, написанных им для ризницы и оказавшихся очень красивыми. Однако и эта картина, как и прежние, его не удовлетворила, и последние две недостающие он заказал аретинцу Джорджо Вазари, и их поместили по одной у каждой из боковых дверей на главном фасаде собора. Мне, однако, вовсе не пристало говорить о них, как равно и о многих других моих больших и малых вещах, рассеянных по разным местам в Италии и вне ее, но пусть о них свободно судит всякий, кто их видел или увидит. Перино же, действительно, пожалел об этой работе, для которой им были уже сделаны рисунки, предвещавшие собою произведение, достойное его таланта, поскольку оно должно было еще больше прославить этот храм, помимо его древности, и обессмертить и самого Перино.
Вспоминая Рим блаженного времени папы Льва, Перино тяготился своим многолетним пребыванием в Генуе, хотя оно и доставляло ему и пользу и удовольствие. Правда, он при жизни кардинала Ипполито деи Медичи не раз получал от него письма с предложением перейти к нему на службу, и он готов был это сделать, однако смерть этого синьора помешала ему своевременно вернуться на родину. И вот, при таком положении дела, пока многие его друзья хлопотали о его возвращении, а еще больше он сам, и пока они обменивались многими письмами, Перино в одно прекрасное утро, недолго думая и никому не говоря ни слова, покинул Пизу и отправился в Рим. Там он представился достопочтеннейшему кардиналу Фарнезе и папе Павлу, но в течение долгих месяцев так ничего и не делал, во-первых, потому, что дела его все откладывались со дня на день, и, во-вторых, потому, что у него заболела рука, и ему, прежде чем выздороветь, пришлось истратить несколько сотен скудо, не считая расходов на прожитие. Поэтому, не находя никого, кто бы его поддержал, он, из-за равнодушия папского двора, не раз имел поползновение уехать. Все же Мольца и многие другие его друзья утешали его, призывая его к терпению и говоря, что Рим уже не тот и что сейчас, прежде чем отметить человека и обласкать его как своего, он сначала доводит его до изнеможения и ожесточения, в особенности если это — человек, следующий стезе того или иного прирожденного ему яркого дарования.