Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
В их число Рафаэль и Джованни из Удине включили Перино с обязательством вместе с другими выполнять и гротески, и истории, и ему было сказано, что он будет получать от Джованни работу в зависимости от того, как он себя покажет. И вот, благодаря тому что Перино работал, соревнуясь с другими, имея возможность себя показать и заставляя себя ценить, не прошло и много времени, как он был признан первым из всех, кто там работал, как по рисунку, так и по колориту, мало того — самым лучшим по красоте и чистоте исполнения и вообще пишущим гротески и фигуры в наиболее изящной и красивой манере, о чем свидетельствуют и ясно говорят те гротески, гирлянды и истории, которые в этой росписи выполнены его рукой и которые не только превосходят все остальные, но и гораздо лучше и очень точно воспроизводят рисунки и эскизы, подготовлявшиеся для них Рафаэлем. Это можно видеть по некоторым историям в середине сводов Лоджий, а именно там, где изображены евреи, переносящие ковчег Завета через Иордан, там, где они обходят стены Иерихона, которые рушатся, а также и следующие истории, как, например, те, где изображен Иисус Навин, который, сражаясь с амореями, приказывает солнцу остановиться. А из тех историй, что написаны под бронзу на цоколе, лучшие опять-таки выполнены рукой Перино, как-то: Авраам, приносящий своего сына в жертву, Яков, борющийся с ангелом, Иосиф, собирающий вокруг себя двенадцать своих братьев, и небесное пламя, сжигающее сыновей Леви, а также многие другие, которые легко распознать
В это время, по приказу папы Льва, был отделан свод залы Первосвященников, то есть той залы, из которой через Лоджии входишь в покои папы Александра VI, некогда расписанные Пинтуриккио. И вот Джованни из Удине и Перино расписали этот свод и сообща выполнили и лепнину — все орнаменты, гротески и зверье, которые мы там видим, не говоря о красивых и разнообразных выдумках, осуществленных ими в разбивке этого свода, который они расчленили при помощи разных кругов и овалов, с изображением семи небесных планет и соответствующих им зверей, запряженных в их колесницы, как, например, Юпитера и орлов, Венеру и голубей, Луну и женщин, Марса и волков, Меркурия и петухов, Солнце и коней, Сатурна и змей, а также двенадцати знаков Зодиака и некоторых фигур из числа сорока восьми небесных созвездий, как-то: Большой Медведицы, Пса и многих других, о которых мы, во избежание длиннот, умолчим и которых мы не будем перечислять по порядку, поскольку их можно видеть в самой росписи. Все эти фигуры по большей части написаны рукой Перино. В центре свода находится тондо с четырьмя фигурами, которые олицетворяют собой победы и держат в руках папские регалии и ключи; изображены же они в сокращении снизу вверх, прекрасно задуманы и выполнены мастерски. Помимо того изящества, которого художник добился в изображении их одежды, прикрыв наготу небольшими кусками прозрачной ткани, лишь частично обнажающей голизну рук и ног, и в самом деле достигнув в этом красоты, исполненной необыкновенной прелести, работа эта по заслугам считалась, да и ныне считается, произведением весьма почтенным, обогащенным тем трудом, который в нем заложен, неотразимым и поистине достойным того первосвященника, который не преминул признать старания художников, действительно достойных самого высокого вознаграждения.
Перино расписал также светотенью, вошедшей в то время в обиход с легкой руки Полидоро и Матурино, один из фасадов насупротив дома маркизы ди Масса, неподалеку от «Мастера Пасквино», выполненный им с очень крепким рисунком и в высшей степени тщательно.
Когда же папа Лев на третий год своего понтификата прибыл во Флоренцию и когда по этому поводу в этом городе совершалось множество всяких торжеств, Перино, отчасти чтобы поглядеть на убранство города, а отчасти, чтобы снова повидать родные места, приехал во Флоренцию раньше папского двора и написал на триумфальной арке перед церковью Санта Тринита великолепнейшую большую фигуру в семь локтей, соревнуясь с Тото дель Нунциата, который написал другую фигуру и который был его соперником еще в юношеские годы.
Однако, так как Перино казалось, что прошло тысячу лет, как он отсутствует в Риме, и так как он убедился, что правила и обычаи флорентийских художников сильно отличались от тех, что были приняты в Риме, он, покинув Флоренцию, возвратился в Рим, где, вернувшись к привычному распорядку своей работы, написал фреской в церкви Сант Эустакио, что при таможне, фигуру св. Петра очень рельефную благодаря простому расположению складок и выполненную им с большим знанием рисунка и вкусом. А так как в это время в Риме находился архиепископ Кипра, человек, высоко ценивший всякий талант, в особенности живописный, и так как у него был там дом недалеко от Кьявики, в котором он устроил себе садик с разными статуями и другими древностями, действительно весьма достойными и красивыми, и ему хотелось создать для них достойное их обрамление, он вызвал к себе Перино, который был его ближайшим другом, и они вместе договорились, что Перино должен был написать по всем стенам, окружавшим этот сад, множество историй про вакханок, сатиров, фавнов и прочих лесных обитателей, с намеками на античную статую, которой владел хозяин и которая изображала Бахуса, сидящего рядом с тигром, и так Перино и украсил это место различными «поэзиями». В частности, он расписал там небольшую лоджию маленькими фигурами, разными гротесками и многими пейзажами, написанными с величайшим изяществом и тщательностью. Эту вещь художники считали и всегда будут считать достойной всяческих похвал. Это и послужило поводом для его знакомства с немецкими купцами Фуггерами, которые, увидев произведение Перино, которое им понравилось, и так как они построили себе дом недалеко от Банки по дороге к церкви флорентинцев, они заказали ему для этого дома расписать дворик и лоджию множеством фигур, оказавшимися вполне достойными тех похвал, которые воздают другим его произведениям, и обнаруживающими отличнейшую манеру и обворожительную легкость.
В это же время, как уже говорилось, мессер Маркионне Бальдассини построил себе недалеко от церкви Сант Агостино дом по отлично задуманному проекту Антонио да Сангалло. Желая, чтобы одна из зал, которую он соорудил в этом доме, была сплошь расписана, и рассмотрев проекты многих из упоминавшихся нами юношей, добиваясь красоты и хорошего исполнения этой росписи, он, минуя многих других, решил поручить ее Перино, с которым он договорился о цене и который и приступил к работе, не успокоившись, пока удачнейшим образом не завершил ее в фреске. Залу эту он расчленил пилястрами, между которыми разместил большие и малые ниши. В больших нишах изображены разные философы, по два в каждой нише, а в некоторых и по одному, в малых нишах — путты, частично обнаженные, а частично одетые в прозрачные ткани, и над каждой малой нишей — мраморные женские головы. Над карнизом, покоящимся на пилястрах, следовал другой ордер с членениями, которые соответствовали нижним и между которыми были изображены мелкофигурные сцены из римской истории, начиная от Ромула и Нумы Помпилия. Кроме того, есть там и разные обрамления, написанные под разноцветный мрамор, а над великолепнейшим каменным камином очень живо изображена фигура Мира, сжигающая военные доспехи и трофеи. С этим произведением очень считались еще при жизни мессера Маркионне и после нее все, кто только ни занимался живописью, не говоря уже о непрофессионалах,
В женском монастыре св. Анны он расписал фреской одну из капелл и изобразил в ней множество фигур, исполненных им с обычной для него тщательностью. В церкви же Сан Стефано дель Какко он для некоей римской дворянки написал фреской над одним из алтарей Богоматерь, оплакивающую лежащего у нее на коленях Христа, а также написанный им с натуры портрет этой дворянки, которая изображена как живая. Работа эта, исполненная бойко, с большой легкостью, очень хороша.
В это самое время Антонио да Сангалло сделал в Риме на углу одного дома, который называется Имаджине ди Понте, табернакль из травертина, очень нарядный и внушительный, с тем чтобы внутри красиво его расписать. Хозяин дома и поручил ему заказать эту роспись художнику, который покажется ему способным украсить этот табернакль какой-нибудь достойной его живописью. И вот Антонио, знавший Перино как лучшего из тамошней молодежи, заказал эту роспись ему, и он, принявшись за дело, изобразил там Христа, венчающего Богоматерь на фоне сияния и сонма серафимов и ангелов, одетых в тончайшие ткани и разбрасывающих цветы, а также и других очень красивых и разнообразных путтов. На боковых же стенках табернакля он написал на одной стороне св. Себастьяна, а на другой — св. Антония. Все это было, уж конечно, отменно выполнено и в этом отношении подобно всем другим его произведениям, которые всегда были и красивыми и привлекательными.
Некий протонотарий, который только что закончил в церкви Минерва строительство капеллы на четырех колоннах и который хотел оставить по себе память в виде хотя бы небольшого образа, наслышавшись о славе Перино, договорился с ним и заказал ему написать этот образ маслом на дереве и изобразить на нем, согласно его выбору, Снятие со креста, к чему Перино и приступил со свойственным ему вниманием и рвением, представив Христа уже лежащим на земле в окружении плачущих Марий и передав в их позах и движениях переживаемые ими горе и сострадание, не говоря о том, что там же изображены Никодим и прочие фигуры, которые горюют и сокрушаются, глубоко потрясенные видом безвинной смерти Христа. Но что в этой вещи действительно божественно им написано, это оба распятых разбойника. Они не только кажутся настоящими трупами, но художник, воспользовавшись случаем, отлично разобрал все мышцы и жилы так, что зрителю видно, как под влиянием насильственной смерти члены их перетянуты жилами и как под гвоздями и веревками их мышцы набухли. Кроме того, и пейзаж, погруженный во мрак, передан весьма сдержанно и искусно. И если бы эта картина не пострадала от наводнения, случившегося после разгрома Рима, и если бы больше половины ее не отсырело, — можно было бы судить о ее высоком качестве, однако вода настолько растворила гипс, настолько пропитала дерево, что вся нижняя промокшая часть картины осыпалась, и получаешь от нее уж мало радости, вернее, на нее жалко и очень неприятно смотреть, так как она, наверное, была бы одним из самых ценных сокровищ, какими только обладает Рим.
В то время по проекту Якопо Сансовино в Риме перестраивалась до сих пор еще не законченная церковь Сан Марчелло при монастыре сервитов. И вот, после того как были выполнены и перекрыты некоторые из капелл, братия поручила Перино написать в одной из них в качестве оформления для Мадонны, служившей предметом поклонения в этой церкви, две фигуры в двух нишах по обе стороны этой Мадонны, а именно св. Иосифа и св. Филиппа — сервитского монаха и основателя этого ордена. Закончив эти фигуры, он написал над ними несколько путтов с величайшим совершенством. Посередине стены он поместил одного из них, стоящего на цоколе и держащего на плечах концы двух гирлянд, переброшенных к краям капеллы, где два других путта расселись на противоположных ее концах, болтая ножками, в различных, превосходно переданных, положениях. Все это было выполнено с таким искусством, с такой легкостью, в такой прекрасной манере, что можно назвать эти тела скорее живыми, чем написанными, и, бесспорно, их можно считать самыми прекрасными из всех, когда-либо и кем-либо написанных фреской. Причина же заключается в том, что взгляд у них живой, тело движется, и по устам их ты видишь, как они вот-вот скажут тебе, что искусство побеждает природу, мало того, что природа признает себя бессильной создать нечто подобное даже в области искусства.
Произведение это было в глазах людей, разбиравшихся в искусстве, настолько высокого качества, что оно принесло Перино великую славу, хотя он уже многое создал и хотя все отлично знали, насколько общеизвестной была его огромная одаренность в этом деле, и с ним стали гораздо больше считаться и стали ценить его еще выше, чем прежде. Вот почему Лоренцо Пуччи, кардинал Сантикваттро, который в церкви Тринита, обители калабрийских и французских братьев, носящих одежду св. Франциска из Паолы, принял на свое попечение одну из капелл слева, рядом с главной капеллой, заказал Перино ее роспись с изображением Пресвятой Богородицы. Взявшись за эту работу, Перино закончил роспись свода и одной из стен под аркой, а также снаружи капеллы над одной из ее арок он написал двух больших пророков, в четыре с половиной локтя каждый, изобразив Исайю и Даниила, которые в своем величии обнаруживают такое искусство и такое качество рисунка, а также такую красоту колорита, какие в полной мере могут быть обнаружены в живописи лишь большого мастера. В этом убедится каждый, кто внимательно рассмотрит Исайю, который, углубившись в чтение, являет собою то состояние озабоченности, которое вызывает в нас изучение наук и жадность к новизне того, что познается в чтении. Действительно, вперив взоры в книгу и приложив руку к голове, он показывает нам, как нередко ведет себя человек, занятый наукой. Равным образом и Даниил, в полной неподвижности, поднял голову, поглощенный созерцанием небесных откровений, стараясь разрешить сомнения, которыми обуреваем его народ. Между ними два путта держат герб кардинала, изображенный на щите красивой формы, и тело их написано так, что оно не только кажется живой плотью, но и обнаруживает полную объемность. Изнутри свод членится на четыре истории, отделенные друг от друга крестовиной, то есть ребрами распалубков. Первая история — зачатие Богородицы, вторая — ее рождество, третья — ее восхождение по ступеням храма, а четвертая — ее обручение с Иосифом. На одной из стен в ширину всей арки свода — ее посещение Елизаветой с множеством фигур, в особенности тех, которые залезли на подножия зданий, чтобы лучше разглядеть встречу двух жен, и которые проявляют естественную непосредственность, не говоря об архитектурных сооружениях, а также и о других фигурах, в движении которых много красивого. Ниже он уже ничего не писал, так как заболел.
Но не успел он выздороветь, как в 1523 году вспыхнула чума. Она была в Риме настолько лютой, что для спасения жизни ему следовало из Рима уехать. В те времена в этом городе проживал золотых дел мастер Пилото, большой и ближайший друг Перино, собиравшийся уже уезжать. И вот однажды утром за завтраком он убедил и Перино отправиться восвояси до самой Флоренции, где он уже много лет не бывал, ибо для него будет честью величайшей показать там себя и оставить после себя какой-нибудь знак своего высокого мастерства. И хотя воспитавшие его Андреа деи Чери и жена его уже умерли, все же сохранилась у него любовь к Флоренции, где у него ничего уже не осталось, но где он родился. И не прошло много времени, как он и Пилото в одно прекрасное утро отправились из Рима во Флоренцию. Там Перино очень порадовала и старая живопись мастеров прошлого, которую он изучал еще в юные годы, а также и произведения современных мастеров, наиболее прославленных и почитавшихся лучшими в этом городе, где он, благодаря хлопотам друзей, получил и заказ, как об этом будет рассказано ниже.