Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Должностным лицам Мерканции, трибунала этого города, принадлежит прекраснейшая небольшая картина на дереве, написанная Доменико, как говорят, в молодости. Посредине на ней сидящий св. Павел, а по бокам — с одной стороны его Обращение, с другой же Усекновение главы его, написанные с мелкими фигурами. В конце концов Доменико было поручено расписать большую абсиду собора, что в торце за главным алтарем, где он прежде всего сделал собственноручно все лепное обрамление с листвой и фигурами, среди которых две Победы в простенках полукружия. Это обрамление было поистине красивой и исключительно богатой работой. В нем он после этого написал фреской Вознесение Христово, а внизу под карнизом в перспективе три картины, отделенные одна от другой рельефными колоннами. На средней, с аркой наверху, изображенной в перспективе, Богоматерь, св. Петр и св. Иоанн, а по бокам, в двух простенках, — десять апостолов, по пять с каждой стороны, взирающих, в разных положениях, на Христа, возносящегося на небо, а над обеими картинами с апостолами — по ангелу в сокращении, те самые, которые после Вознесения возвестили, что он вознесся на небо. Конечно, чудесна и эта работа, но она была бы еще лучше, если бы Доменико придал лицам выражение получше, а то выражение их не очень приятное, так что кажется, будто на старости лет стал он писать лица какими-то перепуганными и не очень-то красивыми.
И работа эта, говорю я, если бы красивее были на ней лица, была бы такой прекрасной, что лучше и не увидишь. В выражении лиц, по суждению сиенцев, Содома стоял выше, чем Доменико, ибо Содома писал лица гораздо более красивыми, у Доменико же они были лучше нарисованы и в них было больше силы. А ведь говоря по правде, манера, в какой написаны лица, имеет для наших искусств большое значение, и умение придавать им приятное выражение и надлежащее изящество спасло многих мастеров от порицаний, заслуженных ими за другие части их работ.
Картина эта была последней живописной работой Доменико, которому напоследок взбрело в голову заняться скульптурой, и он принялся за работы по бронзовому литью и преуспел в них так, что вылил, приложив, правда, к этому все свои силы, для шести колонн в соборе, тех, что ближе всего к главному алтарю, шесть не многим меньше натуры очень красивых круглоскульптурных ангелов из бронзы, которые держат в виде подставок для канделябров со светильниками некие чашки или тазики; и все получилось у него так удачно, что он удостоился самых высоких похвал. И потому, собравшись с духом, взялся он за двенадцать апостолов для нижних колонн, где сейчас стоят мраморные, старые и сделанные в плохой манере. Однако он далеко в этом не ушел, так как жить ему оставалось немного. А так как он был человеком с большими причудами и все у него ладилось, он для самого себя резал по дереву для листов светотенью; из них были сделаны два апостола, выполненные превосходно, одного из которых можно видеть в нашей Книге рисунков, вместе с другими собственноручными его листами, нарисованными божественно. Резал он равным образом и по меди и напечатал несколько офортов с историйками на алхимические темы, как Юпитер и другие боги, вздумав заморозить Меркурия, посадили его связанного в тигель, Вулкан же и Плутон развели кругом огонь, а когда они решили, что он уже должен застыть, Меркурий превратился в дым и улетучился.
Помимо названных выше, Доменико принадлежит и много других, менее значительных вещей, вроде картин с Богоматерью и тому подобных домашних вещей, какова Богоматерь, что в доме кавалера Донати, вместе с картиной, написанной темперой, на которой Юпитер, превратившийся в золотой дождь, ниспадает в лоно Данаи. Равным образом есть и у Пьеро Катанеи написанное им же маслом тондо с прекраснейшей Богоматерью. Им же прекраснейшим образом расписана плащаница для братства св. Лучин, а также и другая для братства св. Антония. Нечего дивиться, что я поминаю и такие работы, ибо поистине они дивно прекрасны, с чем согласится всякий, кто их видел.
Так в конце концов достиг он шестидесятипятилетнего возраста и сам торопил конец своей жизни, ибо день и ночь трудился над литьем металла и сам и отчищал его, отказываясь от чьей-либо помощи. Скончался же он 18 мая 1549 года и был погребен ближайшим другом своим золотых дел мастером Джулиано в соборе, где им выполнено столько редкостных работ, и на похоронах присутствовали все художники города, который тогда лишь познал тот величайший ущерб, который причинила ему утрата Доменико, и ныне, восхищаясь его творениями, понимает это лучше, чем когда-либо. Был Доменико человеком порядочным и воспитанным, богобоязненным и в своем искусстве прилежным, однако же нелюдимым до чрезвычайности. И потому он от земляков своих сиенцев, всегда, к великой их чести, прилежавших к художествам и поэзии, заслужил достойного прославления в стихах как народных, так и латинских.
Жизнеописание Джованн'Антонио Лапполи, аретинского живописца
Редко случается, чтобы старый ствол не дал доброго побега, который, с течением времени разросшись, не обновил бы и не осенил листвой своей голое место, напомнив тому, кто отведает плодов его, благоуханную сочность молодого дерева. И что это так, показывает и настоящее жизнеописание Джованн'Антонио, который после смерти своего отца Маттео, последнего заслуживавшего больших похвал живописца своего времени, остался с порядочным состоянием на попечении матери и рос так до двенадцати лет. Достигнув этого возраста, Джованн'Антонио не пожелал заниматься ничем, кроме как живописью, к чему побуждало его, кроме других причин, стремление идти по отцовским стопам к отцовскому искусству, и начал учиться первоосновам рисунка у аретинского живописца Доменико Пекори, который и стал его первым наставником и который вместе с его отцом Маттео был раньше учеником Клементе. Засим, пробыв при нем некоторое время и стремясь к плодам лучшим, чем те, какие он пожинал под руководством этого мастера и в месте, где самоучкой многого не постигнешь, даже при наличии природных склонностей, он возымел желание переменить свое местожительство на Флоренцию. К этому его решению, не говоря о том, что после смерти матери он остался совсем одиноким, судьба оказалась весьма благосклонной, ибо, выдав свою младшую сестру замуж за Лионардо Риковери, человека богатого и в то время одного из первейших граждан Ареццо, он переехал во Флоренцию. Там среди увиденных им произведений многочисленных художников, работавших в этом городе в области живописи, больше всего ему понравилась манера Андреа дель Сарто и Якопо да Понтормо. И потому он решил поступить в обучение к тому или к другому, но колебался, не зная, к кому из них ему обратиться. Когда же были раскрыты Вера и Любовь, написанные Понтормо над портиком флорентийской Нунциаты, он окончательно решил поступить в обучение к Понтормо, вообразив, будто манера Понтормо настолько прекрасна, что и он, его ученик, будучи человеком молодым, может надеяться превзойти всех молодых живописцев своего возраста, каждый из которых, впрочем, питал в то время точно такое же твердое убеждение. Вот по каким причинам Лапполи, имевший возможность поступить и к Андреа, пошел к Понтормо, при котором он упорно рисовал, подстрекаемый к таким яростным усилиям соревнования двумя соперниками. Первым из них был Джован Мариа из Борго Сан Сеполькро, который обучался рисунку и живописи под началом того же наставника и постоянно советовал ему изменить ради своей же выгоды свою манеру и усвоить хорошую манеру Понтормо. Вторым был Аньоло, прозванный Бронзино, которого Якопо явно выдвигал (а это подзадоривало Джованн'Антонио еще больше) за некое его любовное послушание, доброту и прилежное старание подражать работам учителя, не говоря уже о том, что рисовал он отличнейшим образом и с красками обходился так, что возбудил надежду на то, что достигнет того мастерства и совершенства, какие увидели в нем в свое время и видят и сейчас.
Итак, Джованн'Антонио, горевший желанием учиться и побуждаемый названными выше причинами, в продолжение многих месяцев срисовывал и копировал произведения Якопо Понтормо, которые были так прекрасно исполнены, так хороши и красивы, что если бы он продолжал следовать своей натуре, ему помогавшей, и желанию достичь совершенства, а также, соревнуясь, хорошей манере своего учителя, он достиг бы высшей степени превосходства, о чем могут свидетельствовать некоторые собственноручные его рисунки красным карандашом в нашей Книге. Но удовольствия, как это часто приходится наблюдать, становятся для юношей в большинстве случаев врагами их способностей и сбивают разум с истинного пути. И потому следовало бы изучающим любую науку, ремесло или искусство общаться лишь с товарищами по профессии и с людьми хорошими и порядочными. Джованн'Антонио же, поселившийся в доме и находясь на попечении некоего сера Раффаэлло ди Сандро, хромого капеллана в Сан Лоренцо, которому он платил сколько-то ежегодно, стал все больше пренебрегать занятиями живописью, ибо священник этот был человеком обходительным и любил живопись, музыку и другие развлечения, и в его доме при Сан Лоренцо бывали многие талантливые люди, и среди прочих мессер Антонио из Лукки, музыкант и превосходнейший исполнитель на лютне, который тогда был еще молодым и у которого научился играть на лютне и Джованн'Антонио. И хотя бывали там и Россо, и кое-какие еще живописцы, Лапполи держался ближе к другим, чем к людям своего искусства, с которыми мог бы не только провести время, но и многому от них научиться. Вот из-за этих препятствий стремление к живописи, проявлявшееся в Джованн'Антонио, сильно охладело. Однако, так как он был другом Пьер Франческо, сына Якопо ди Сандро, который был учеником Андреа дель Сарто, он иногда ходил с ним в Скальцо рисовать с натуры и фрески, и обнаженные тела и вскоре, перейдя к живописи, он уже дописывал картины Якопо и написал самостоятельно несколько Мадонн и портретов с натуры, среди которых очень хороши портреты упоминавшегося мессера Антонио из Лукки и сера Раффаэлло.
Когда затем в 1523 году в Риме началась чума, во Флоренцию приехал Перино дель Вага, где и он познакомился с хромым сером Раффаэлло и очень подружился с Джованн'Антонио, которому, когда он увидел талант Перино, снова запала в душу мысль заняться живописью, бросив все остальные свои удовольствия, когда же кончится чума, уехать с Перино в Рим. Но этого не случилось, так как чума дошла и до Флоренции, как раз когда Перино закончил для сера Раффаэлло светотенью бронзового цвета историю гибели фараона в Красном море, при работе над которой всегда присутствовал Лапполи, и пришлось и тому, и другому для спасения жизни бежать из Флоренции.
Джованн'Антонио возвратился в Ареццо, где, чтобы провести время, он принялся за изображение на холсте смерти Орфея, растерзанного вакханками, принялся, говорю я, писать эту историю светотенью бронзового цвета, на манер вышеупомянутой, которую, как он видел, писал Перино; закончив эту работу, он получил большое за нее одобрение. После этого он начал дописывать образ на дереве, который начал Доменико Пекори, бывший его учитель, для монахинь св. Маргариты; на образе этом, находящемся в монастыре и ныне, он изобразил Благовещение, а кроме того, он заготовил два картона для двух отменнейших поясных портретов с натуры: один изображал Лоренцо д'Антонио ди Джорджо, который тогда еще учился и был очень красивым юношей, другой — сера Пьеро Гуаццези, человека в цветущем возрасте.
Когда, наконец, чума несколько утихла, богатый аретинец Чиприано д'Ангиари, только что построивший в аббатстве Санта Фьоре в Ареццо капеллу с украшениями и колоннами из светлого камня, заказал Джованн'Антонио для нее образ за сто скудо.
В это время через Ареццо по пути в Рим проезжал Россо, который остановился у своего приятеля Джованн'Антонио и, прослышав про полученный им заказ, по желанию Лапполи, сделал ему весьма прекрасный небольшой набросок с обнаженными фигурами. Когда же к работе приступил Джованн'Антонио, он, подражая рисунку Россо, писал на названном образе Встречу св. Елизаветы, наверху же в полукруге Бога Отца с несколькими путтами, причем одежды и все остальное он написал с натуры. Законченную эту работу сильно хвалили и превозносили ее, в особенности за некоторые головы, написанные с натуры в хорошей и весьма полезной манере.