Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Через того же мессера Пьерфранческо названный Тассо соорудил двери церкви Сан Ромоло, а также коленопреклоненное окно на Пьяцца дель Дука, выдумав свой собственный ордер с капителями на месте баз и применив столько разных других вещей без меры и порядка, что можно было бы сказать, что руками этого человека в Тоскане начинает возрождаться немецкий ордер. Не будем говорить уже ничего о том, что он наделал во дворце, где по соизволению герцога портил и лестницы, и покои, ибо нет в них ни порядка, ни меры, ни какой-либо соразмерности, и все они изуродованы, перекошены и лишены и изящества, и удобства. За все эти вещи не может не быть ответственным и Триболо, который очень хорошо в этом разбирался и, как мне кажется, не должен был допускать, чтобы его государь бросал деньги на ветер и чтобы у него на глазах делалось такое безобразие, а еще хуже то, что он прощал такие вещи Тассо, который был ему другом! И люди разумные отлично понимали сомнение и глупость одного, который брался за искусство, с которым знаком не был, и лицемерие другого, утверждавшего, что ему нравится то, что было, как он это,
Однако с Триболо произошло то же, что и с Тассо: как Тассо бросил резьбу по дереву, в чем не имел себе равных, а хорошим архитектором так и не стал, ибо оставил одно искусство, в котором стоил многого, и ухватился за другое, в котором не смыслил ни капли и которое принесло ему не много славы; так и Триболо оставил скульптуру, в которой, говоря по правде, он проявил большое превосходство и всех приводил в изумление, и задумал управлять реками, и одно он бросил, не дождавшись славы, второе же принесло ему больше ущерба и осуждений, чем почета и пользы, ибо рек он не укротил, но приобрел много недоброжелателей, и особенно в Прато из-за Бизенцио, а также во многих местностях Вальдиньеволе.
После того как герцог Козимо купил палаццо Питти, о котором говорилось в другом месте, его превосходительство пожелал украсить его садами, рощами, фонтанами, рыбными садками и другими тому подобными вещами, и весь холм так, как он есть и сейчас, разделал Триболо, разместив все по своим местам весьма толково; кое-что, впрочем, позднее во многих частях сада и подверглось изменению. О палаццо Питти, самом красивом по всей Европе, речь пойдет и в другой раз, при случае, более подходящем.
После всего этого Триболо был отправлен его превосходительством на остров Эльбу не только для осмотра города и гавани, строившихся по его повелению, но и для вывоза оттуда округлой глыбы гранита в двенадцать локтей диаметром, из которой предполагалось высечь для большой лужайки палаццо Питти чашу, в которую принималась бы вода главного фонтана. Приехав туда, Триболо распорядился об особом судне для перевозки чаши и нанял каменных дел мастеров, объяснив им способ перевозки, после чего он возвратился во Флоренцию. Но не успел он туда приехать, как посыпались на него крики и проклятия, ибо как раз в те дни разливы и наводнения укрощенных им рек принесли огромнейшие убытки, хотя, быть может, все это произошло не по его вине. Как бы там ни было, либо по зложелательству, а то и по зависти некоторых придворных, либо по справедливости, но ответственность за весь причиненный ущерб была возложена на Триболо, который, будучи довольно робким, имел доходы более чем скудные. Опасаясь, как бы чье-либо зложелательство не лишило его и герцогской милости, пребывал он в крайне удрученном состоянии, когда его, человека и так хилого, 20 августа 1350 года настигла злейшая горячка. В это самое время во Флоренции по делам доставки в Рим мрамора для гробниц, воздвигавшихся в Сан Пьетро а Монторио по приказу папы Юлия III находился Джорджо, и так как он искренне любил Триболо за его доблести, он навестил его и успокоил, уговорив его ни о чем не думать, кроме как о своем здоровье, и посоветовал по выздоровлении завершать работы в Кастелло, а реки пускай себе текут, ибо в них скорее потонет его слава, чем они принесут ему какую-либо пользу или честь.
Триболо обещал, что так и поступит, и, как я считаю, во всяком случае так и поступил бы, если бы не воспрепятствовала ему в этом смерть, смежившая ему очи 7 сентября того же года. Так и остались незавершенными начатые им и продвинутые вперед работы в Кастелло, и хотя после него кое-что там и делалось, но ни разу той бойкости и той рачительности там уже не наблюдалось, как при жизни Триболо, когда и синьор герцог так горячо относился к этой работе. И поистине, если не двигать вперед большую работу, пока заказчик и денег не жалеет, и иных забот не имеет, то и сам с дороги собьешься, и останется недоделанной работа, которую могли бы довести до совершенства старание и забота. Так, по небрежению мастеров, мир лишается своих украшений, они же сами — достойной о себе памяти; ибо редко бывает так, как было с работами в Кастелло, где после смерти первого мастера занявший его место второй мог сделать все до самого конца в соответствии с проектом и моделью первого: ведь с соизволения герцога Джорджо Вазари, по замыслу Триболо, со всей скромностью заканчивал в Кастелло и большой садок, и другие вещи по мере того, как получал распоряжения от его превосходительства.
Прожил Триболо 65 лет и погребен был сообществом Скальцо на их кладбище. Остались после него сын Раффаэлло, искусством не занимающийся, и две дочери, одна из которых замужем за Давиде, который был помощником Триболо во всех каменных работах в Кастелло и который ныне, будучи человеком толковым и способным к этому делу, с соизволения герцога работает по части водопроводов во Флоренции, в Пизе и других местах герцогства.
Жизнеописание Пьерино да Винчи, скульптора
Хотя обычно прославляют тех, кто благодаря своему таланту сумел что-то создать, тем не менее, когда произведения, кем-либо уже созданные, свидетельствуют о том, что еще не созданные были бы и более многочисленными, и еще более редкостными, и если бы тому не помешал неожиданный и необычный случай, тогда, несомненно, всякий, кто пожелал бы стать справедливым ценителем, по заслугам похвалит и прославит такого мастера и за то и за другое: и за то, что он сделал, и за то, что он мог бы сделать. Не должно поэтому повредить
Мне помнится, что я уже говорил о том, как в местечке Винчи в нижнем Вальдарно проживал сер Пьеро, отец знаменитейшего живописца Леонардо да Винчи. У сера Пьеро этого после Леонардо родился его младший сын Бартоломео, который жил в Винчи и, достигнув зрелого возраста, взял в жены одну из первых девушек местечка. Бартоломео очень хотелось иметь сына: он часто рассказывал жене о величии гения Леонардо, своего брата, и молил Бога удостоить ее рождением в его доме второго Леонардо, так как тот в это время уже умер. И вот, спустя короткое время, у него, согласно его желанию, родился очаровательный мальчик, которого он хотел назвать Леонардо, но по совету родственников он, чтобы возродить отца, дал ему имя Пьеро. Достигнув трехлетнего возраста, мальчик оказался очень красивым с лица и кудрявым, проявляя большое изящество во всех своих движениях и удивительную живость ума. В это время остановились в доме Бартоломео приехавшие в Винчи мастер Джулиано дель Кармине, превосходный астролог, и с ним некий священник — хиромант, близкие друзья Бартоломео. И, рассмотрев лоб и руку мальчика, оба, и астролог и хиромант, предсказали отцу, что гений его будет великим и что он в короткое время достигнет величайших успехов в меркуриальных искусствах, но что жизнь его будет весьма краткой. И слишком правдивым оказалось их предсказание, ибо сбылось оно и в той и в другой части (а достаточно было бы и одной), сбылось и в искусстве и в жизни.
Когда Пьеро подрос, грамоте его обучил отец, но без всякого учителя начал он рисовать и лепить из глины всякие такие куколки, доказав этим, что природа и склонение созвездий, опознанные астрологом и хиромантом, уже пробудились и начали в нем действовать. Потому и порешил Бартоломео, что молитвы его были услышаны Богом и, считая, что в сыне ему был возвращен брат, задумал увезти Пьеро из Винчи и устроить его во Флоренции.
Так он, не мешкая, и сделал и отдал Пьеро, которому уже исполнилось двенадцать лет, во Флоренцию в обучение к Бандинелли, предполагая, что Бандинелли, который был другом Леонардо, посчитается с мальчиком и будет обучать его со вниманием, так как ему казалось, что к скульптуре он имеет склонность больше, чем к живописи. Побывав после этого несколько раз во Флоренции, он убедился в том, что Бандинелли не оправдал его ожиданий и не уделял мальчику ни внимания, ни заботы, несмотря на то, что видел его готовность. По этой причине он взял его от Бандинелли и передал Триболо, который, как казалось Бартоломео, больше старался помочь тем, кто хотел учиться, уделял сам большее внимание изучению искусства и сохранял еще того большее уважение к памяти Леонардо.
Триболо работал в Кастелло на вилле его превосходительства над несколькими фонтанами. И там Пьеро по своему обыкновению снова стал рисовать, так как ему и здесь пришлось соревноваться с другими молодыми людьми, состоявшими при Триболо. С большим душевным пылом начал он учиться днем и ночью, подстрекаемый природой, жаждущей чести и славы, и в особенности воспламеняемый примером себе подобных, окружавших его со всех сторон, поэтому в течение немногих месяцев он достиг таких успехов, что все этому дивились; и вот он стал приучать себя к резцу, дабы испытать, насколько рука и железо, орудия вовне, все же повинуются его внутренней воле и намерениям рассудка. Заметив его бойкость, Триболо, который как раз в это время получил заказ на каменный водоем для Кристофано Риньери, дал Пьеро небольшой кусок мрамора, чтобы тот сделал из него для этого водоема мальчика, у которого вода изливается из члена. Пьеро взялся за мрамор с большой радостью и, сделав сначала маленькую модель из глины, выполнил затем работу с таким изяществом, что Триболо и другие предсказали, что он будет причислен к самым редкостным в своем искусстве.
После этого ему поручили высечь из камня герцогский венец над гербом с шарами для мессера Пьер Франческо Риччо, герцогского дворецкого, и он сделал его с двумя путтами, которые, переплетаясь ногами, держали венец в руке, возлагая его на герб; помещен же этот герб над дверью дома, который в то время занимал дворецкий насупротив Сан Джулиано, рядом со священниками Сант'Антонио. Когда работу увидели флорентийские художники, все они присоединились к мнению, уже высказанному Триболо.
Затем он изготовил для фонтанов Кастелло мальчика с рыбой в руках, изо рта которой изливается вода. Когда же Триболо дал ему кусок мрамора больших размеров, Пьеро высек из него двух путтов, обнимающих друг друга и сжимающих в руках рыбок, изо рта которых брызжет вода. Головки и фигуры этих путтов были так изящны, и их ноги, руки и волосы были выполнены в манере столь прекрасной, что уже видна была его способность выполнить в совершенстве любую трудную работу. Тогда Пьеро собрался с духом и купил кусок серого камня длиной в два с половиной локтя, отнес его к себе на Канто алла Брига и начал работать по вечерам, когда возвращался домой, по ночам и в праздничные дни, пока мало-помалу всего не закончил. Это была фигура Вакха с сатиром у ног: в одной руке он держал чашу, в другой гроздь винограда, а голова была увенчана виноградными листьями, все по модели, сделанной им самим из глины. В этой и в других первых своих работах Пьеро проявил легкость, ни в чем не оскорбляющую глаз, ничем не раздражающую зрителя. Когда Вакх этот был закончен, его купил Бонджанни Каппони, а теперь он стоит в одном из дворов его племянника Лодовико Каппони.