Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Вазари Джорджо

Баччо своего расстройства не показывал; так он имел обыкновение поступать всегда, делая вид, что не обращает внимания на плохие отзывы об его вещах. Тем не менее вероятно, что он испытал немалое огорчение, ибо тот, кто за честный труд получает хулу, если даже хула эта незаслуженна и несправедлива, долго, надо полагать, в глубине сердца мучается и страдает.

Утешен он был в своем расстройстве поместьем, которое сверх денежного вознаграждения он получил по распоряжению папы Климента. Этот дар вдвойне был дорог, выгоден и полезен, так как поместье это было расположено рядом с его имением в Пинциримонте и так как ранее оно принадлежало Риньядори, объявленному в то время мятежником, и его смертельному врагу, с которым он вел беспрерывную тяжбу из-за границ этого поместья.

В это время герцог Алессандро получил письмо от дожа Дориа, в котором тот писал, что, поскольку гигант был теперь закончен, он просит потребовать от Баччо, чтобы тот закончил и его статую, а если тот своего долга не выполнит, он ему это припомнит. Перепуганный

Баччо не решился ехать в Каррару, однако кардинал Чибо и герцог Алессандро уговорили его туда отправиться, и он с несколькими помощниками принялся за статую. Дож изо дня в день следил за тем, что делал Баччо, и когда ему донесли, что тех достоинств, каких ему насулили, в статуе не было, он велел передать Баччо, что если тот не будет служить ему как следует, он за это ему отплатит. Услышав это, Баччо наговорил о доже всяких гадостей, тот же, когда об этом прослышал, решил так или иначе прибрать его к рукам и пригрозил ему галерой. Подозрения Баччо вызвали и соглядатаи, за ним следившие, и потому, будучи человеком предусмотрительным и решительным, он бросил работу как есть и воротился во Флоренцию.

В это же время примерно некая женщина, которую он держал у себя в доме, родила ему сына, и его назвали Клементе в память умершего в те же дни папы Климента, ибо первосвященник сей любил Баччо и постоянно ему покровительствовал. После его кончины Баччо узнал, что исполнителями завещания папы были кардиналы Ипполито Медичи, Инноченцио Чибо, Джованни Сальвиати и Никколо Ридольфи, а также мессер Бальдассаре Турини из Пеши и что они собирались воздвигнуть в Минерве две мраморные гробницы Льва и Климента, модели которых были им раньше сделаны. А теперь эти гробницы были обещаны феррарскому скульптору Альфонсо Ломбарди благодаря посредству кардинала Медичи, на службе у которого тот находился. Изменив по совету Микеланджело замысел, он сделал уже модели, но на заказ договор не заключил, а, поверив лишь на слово, ждал со дня на день отправления в Каррару за мрамором.

Так проходило время, а между тем кардинал Ипполито, отправившийся к Карлу V, умер в пути от яда. Услышав об этом, Баччо, не теряя времени, направился в Рим, где прежде всего обратился к мадонне Лукреции Сальвиати деи Медичи, сестре папы Льва, пытаясь убедить ее в том, что праху обоих великих первосвященников никто большей чести оказать не сможет, чем он своими талантами; к сему же он присовокупил, что Альфонсо был скульптором, не владевшим рисунком, не имевшим опыта и не разбиравшимся в мраморах, и что поручение, столь почетное, без чужой помощи выполнить он не может. Предприняв многие другие шаги и пользуясь различными средствами и путями, он добился того, что переубедил названных синьоров, которые в конце концов поручили кардиналу Сальвиати договориться с Баччо.

В это время император Карл V прибыл в Неаполь, в Риме же Филиппо Строцци, Антонфранческо дельи Альбицци и другие ссыльные вели переговоры с кардиналом Сальвиати о поездке к его величеству, направленной против герцога Алессандро. Они беседовали с кардиналом часами в тех самых покоях и залах, где целые дни проводил и Баччо, дожидаясь, когда с ним заключат договор на гробницы, заняться которым кардиналу мешали приготовления к поездке ссыльных. Те же, видя, что Баччо днюет там и ночует, взяли его под подозрение, так как им пришло в голову, что он, находясь там, следит за тем, чем они занимаются, дабы донести об этом герцогу. И некоторые более из них молодые договорились как-нибудь вечером его выследить и с ним разделаться. Однако судьба пришла к нему вовремя на помощь: закончить переговоры с Баччо взялись двое других кардиналов и мессер Бальдассаре из Пеши. Они, зная, что в архитектуре Баччо смыслил мало, заказали Антонио да Сангалло проект, который им понравился, и возложили ведение всех архитектурных работ из мрамора на скульптора Лоренцетто, а выполнение мраморных статуй и историй — на Баччо. Договорившись таким образом, они заключили наконец договор с Баччо, который перестал вертеться вокруг кардинала Сальвиати, убравшись вовремя, и ссыльные, поскольку необходимость в этом миновала, больше о нем не вспоминали. После всего этого Баччо сделал две деревянные модели с историями и статуями из воска; основания у обеих были гладкие, без выступов, и на каждом стояли по четыре ионические колонны с каннелюрами, образующие три проема, причем в каждом среднем, большем, на пьедестале восседал в облачении первосвященника благословляющий папа, а в боковых узких стояло в нишах по круглой фигуре, высотой в четыре локтя каждая, а в глубине несколько святых окружали папу. Вся композиция имела форму триумфальной арки, и над колоннами, несущими карниз, находилась рама, в три локтя высотой и в четыре с половиной локтя шириной, с полурельефной мраморной историей, расположенной над статуей папы Льва и изображающей свидание с королем Франциском в Болонье; а над расположенными по обе стороны нишами со святыми Петром и Павлом находились истории меньших размеров со св. Петром, воскрешающим мертвого, и св. Павлом, проповедующим народу. Соответственной была и история с папой Климентом, коронующим императора Карла в Болонье, между двумя меньшими историями со св. Иоанном Крестителем, проповедующим народам, и св. Иоанном Евангелистом, воскрешающим Друзиану, а под ними в нишах — те же святые высотой в четыре локтя, а в середине между ними — статуя папы Климента, подобная статуе Льва.

В сооружениях

этих Баччо проявил не то слишком мало благоговения, не то слишком много угодничества или же и то и другое вместе: у него святые, наиболее угодные Богу и первые после Христа основатели нашей веры, уступают нашим папам, так как он отвел им места, их недостойные, более низкие, чем места, занимаемые Львом и Климентом, и нет сомнения, что таким своим замыслом не мог он угодить ни святым, ни Богу, да и не мог он понравиться папам и всем прочим, ибо кажется мне, что вера, и именно наша вера, будучи истинной, должна ставиться людьми во всех отношениях превыше всех прочих вещей; с другой же стороны, я полагаю, что при воздаянии хвалы и почестей любому лицу надлежит себя умерять и сдерживать, оставаясь в определенных границах настолько, чтобы хвала и почести не становились чем-то другим, а именно недомыслием и лестью, что, во-первых, позорит хвалителя, а во-вторых, и хвалимому, если только чувство у него сохранилось, не только не нравится, но совсем напротив. Баччо же, поступив так, как я рассказал об этом, показал всем, что при большой любви и хорошем отношении к папам он мало смыслил в том, как их следует возвеличивать и почитать, воздвигая им гробницы. Вышеописанные модели Баччо доставил к Сант'Агата на Монтекавалло, в сад кардинала Ридольфи, куда его преподобие пригласил на ужин Чибо, Сальвиати и мессера Бальдассаре из Пеши, собравшихся для того, чтобы покончить дела с гробницами.

И вот, когда они сели уже за стол, пришел скульптор Солозмео, человек смелый и приятный, который не прочь был позлословить, Баччо же недолюбливал. Когда синьорам доложили о приходе Солозмео, который просил разрешения войти, Ридольфи приказал впустить его и продолжал, обращаясь к Баччо: «Я хочу, чтобы мы послушали, что скажет Солозмео, о заказанных гробницах: отодвинь, Баччо, вон тот занавес и встань за ним». Баччо тотчас повиновался, и когда появился Солозмео и ему поднесли выпить, зашел разговор о заказанных Баччо гробницах. Солозмео, упрекнув кардиналов за неудачно сделанный заказ, начал говорить о Баччо всякие гадости, приписывая ему и невежество в искусстве, и скупость, чего Баччо, спрятавшийся за занавеской, выдержать не мог, и, не дав ему договорить, выскочил в гневе с искаженным лицом и закричал Солозмео: «Что я тебе сделал, почему ты говоришь обо мне так неуважительно?» При появлении Баччо Солозмео прикусил язык, а затем, обратившись к Ридольфи, вскричал: «Что это за шутки, монсиньор? Больше никаких дел иметь я с папами не буду!» И удалился с Богом восвояси. Однако, когда кардиналы насмеялись вдосталь и над тем и над другим, Сальвиати сказал Баччо: «Ты слышал отзыв мастеров искусства? Докажи своей работой, что он говорит неправду».

Когда после этого Баччо приступил к работе над статуями и историями, дела у него уже не сходились с теми обещаниями и обязательствами, которые были даны папе, ибо и в фигуры, и в истории он вкладывал мало старания, оставлял их незаконченными и со многими недостатками, заботясь более о том, как бы вытянуть деньги, чем об обработке мрамора. Но так как упомянутые синьоры видели, что делает Баччо, и уже раскаивались в своем предприятии, и так как оставались еще два самых больших куска мрамора, предназначавшихся на статуи, еще не высеченные, сидящего Льва и Климента, они распорядились, чтобы он и их закончил, попросив его вести себя лучше.

Однако, поскольку Баччо забрал уже всю причитавшуюся ему денежную сумму, он завел разговоры с мессером Джованбаттистой да Риказоли, кортонским епископом, находившимся в Риме по делам герцога Козимо, о том, чтобы уехать из Рима во Флоренцию на службу к герцогу Козимо для работы над фонтаном его виллы Кастелло и над гробницей его отца синьора Джованни. Когда же от герцога был получен ответ, чтобы Баччо приезжал, он отправился во Флоренцию, бросив, не говоря ни слова, гробницы незаконченными, а статуи — на двух подмастерьев. Кардиналы, видя это, передали заказ на обе оставшиеся папские статуи двум скульпторам: одну Рафаэлю да Монтелупо, получившему статую папы Льва, другую же Джованни ди Баччо, которому была передана статуя Климента. После этого было отдано распоряжение приступить к работам над архитектурными частями, да и все, что было сделано раньше, было переделано, ибо и статуи и истории во многих местах были не отчищены и не полированы и принесли Баччо больше хлопот, чем славы.

Приехав во Флоренцию и узнав, что герцог послал скульптора Триболо в Каррару за мрамором для фонтанов в Кастелло и гробницы синьора Джованни, Баччо обошел герцога настолько, что выманил из рук Триболо гробницу синьора Джованни, уверив его превосходительство в том, что большая часть мрамора для этой работы уже находилась во Флоренции. Так, мало-помалу он втерся в доверие к герцогу настолько, что из-за этой близости и из-за спеси все его стали опасаться. Затем он убедил герцога поставить гробницу синьора Джованни в капелле Нерони церкви Сан Лоренцо, помещении тесном, душном и неприглядном, не сумев или не захотев предложить (как это надлежало) столь великому государю соорудить по этому случаю новую капеллу. Он добился также того, что герцог по его просьбе затребовал от Микеланджело большое количество находившегося у него во Флоренции мрамора, и герцог получил его от Микеланджело, а Баччо от герцога. Среди этого мрамора было несколько болванок, а также статуя, продвинутая Микеланджело довольно далеко. Баччо, забрав себе все, расколол и разбил на куски все, что только там было, думая, что он таким способом отомстит Микеланджело и доставит ему неприятность.