Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Черт побери этих ослов, – они заслуживали этого собирательного названия – которые вовлекли их в это глупое дело! Гурдан и Жанна кусали себе до крови губы. К счастью у маркиза была душа доступная состраданию! Склонившись к Жанне, когда удалился Боссанж, он прошептал.
– Хотите, чтобы этот перстень был возвращен вам? Завтра, в тот же час я вам принесу его.
Жанна поклонилась. Из благодарности Гурдан охотно бросилась бы на шею маркизу.
На другой день Лансон снова получила поддельный бриллиант, который Боссанж, – Гурдан на этот раз обратилась к нему, – признал фальшивым, хотя и подделанным с успехом.
Маркиз де Бодрен вполне выиграл свое пари, потому что не раз, а два раза обманул Гурдан и ее пансионерку.
Не
Это была ошибка с его стороны так хвалиться действием более остроумным, чем деликатным. Перенесенная из улицы в улицу, история о двух бриллиантах, дошла до ушей графа Жана Дюбарри, которому она внушила желание узнать главную жертву. Явившись к Гурдан, и мгновенно влюбившись в Жанну, граф решился получить ее благосклонность, – также без денег, – но более благородными средствами, чем те, которыми чванился маркиз. С этою целью он отыскал последнего, который конечно, перестал посещать игорный дом в улице Сен Совер, и заставил, – что было очень легко, – рассказать ему историю.
Но когда он окончил рассказ, который новый его слушатель выслушал с религиозным вниманием, то вместо ожидаемых похвал де Бодрен услыхал следующая слова графа, нахмурившего брови.
– Но, мой милый, это ни больше ни меньше, как маленькая подлость…
Маркиз побледнел.
– Пусть воруют у вора, продолжал Жан Дюбарри; всякий берет свое добро, где он его находит. Но мадмуазель Лансон ничего не украла. И не довольствуясь тем, что провели ее как последний негодяй, вы еще решаетесь делать ее смешной! Тьфу! Если вы менее экономны относительно вашей крови, чем экю, у вас остается одно средство омыть вашу низость… Принять удар шпаги, я вам предлагаю.
Маркиз принял.
И Жан Дюбарри подарил ему шпажный удар. Отличный, прямо в грудь. Прикованный на три месяца к своей постели де Бодрен мог размышлять о том, как опасно хвалиться тем, что заплатил фальшивой монетой за настоящие поцелуи.
Один из секундантов, друг Жана Дюбарри поспешил передать эту новость Гудран и Жанне. То был род приготовления триумфа для графа. Между тем Жан Дюбарри был уже не молодой человек в это время; он заканчивал свои сорок пять лет; здоровье его было плохо, и доходы его состояли из выигрышных денег. Он до страсти любил женщин… но также сильно любил вино, и когда был пьян он ругался как лакей. Говорили даже, что в подобном состоянии он колотил своих любовниц.
Но должно ли быть слишком разборчивой с тем, который без всякого требования с ее стороны, принял на себя роль мстителя за оскорбление? И притом если Жан Дюбарри прожил свое наследство, он также по барски проживал деньги, выигрываемые им в крекс и ланскнехт. А крекс и ланскнехт приносили ему много денег. О! он был необыкновенно счастлив в игре и притом он был так весел и любезен.
И то, что вначале Жанна давала ему из благодарности, она стала давать из любви. При том же Гурдан не беспокоилась о связи, которую она воображала в состоянии уничтожить при первом случае. Но Гурдан ошибалась: Жан Дюбарри был не из тех людей, которым приказывают женщины; он сам повелевал ими. Полагая удобным, после ссоры, в которой он до того вышел из себя, что нанес удар рукою Жанне, Гурдан сказала графу:
– Достаточно! Когда бьют женщин, – недостойны быть любимыми ими! Выйдите отсюда и не возвращайтесь.
– Хорошо! ответил он. – Лучшего я и не желаю, как выйти, но только с Ангелом. – Это было прозвище, которое он дал Жанне. – Пойдем, малютка.
Проговорив эти слова, Жан Дюбарри подал руку своей любовнице. Гурдан презрительно пожала плечами; наверное ангел пошлет дьявола прогуляться одного. Но нет! О неблагодарность! Берите же после этого молодых девушек для того, чтобы они вдруг бросили вас для картежника, для пьяницы!..
Жан смотрел на Жанну; Жанна смотрела на него… Он улыбался. Сквозь слезы она улыбнулась в свою очередь. Улыбки те же слова между влюбленными, – язык, на котором они говорят тысячу вещей, понятных только им. Ясно, было что Жанна убедилась, что сделает ошибку если не последует за Жаном, ибо она взяла его руку.
– А! это уже слишком! – воскликнула Гурдан бросаясь в ярости между любовниками и дверью. – И вы воображаете, что я позволю вам уйти?..
– Моя милая, – холодно возразил граф Жан. – Я думаю, что вы одарены настолько умом, что не воспротивитесь тому, чему не можете помешать. Какое право имеете вы на Жанну? Никакого. Я, напротив, имею на нее право любви и еще лучше – честолюбия. Да, честолюбия. Жанна слишком хороша… и я сделал ее слишком остроумной, чтобы она вечно оставалась в известной среде. Я имею на нее виды. Теперь, я не скажу вам больше ничего, но придет день, – а я уверен, что этот день не далек, – когда вы первая, прося у нее покровительства, поздравите ее, что она последовала за мной. А теперь прощайте, моя милая. Вы не захотите, чтобы я употребил против старинного друга моего ангела насилие, которое противно моему характеру.
Граф Жан размахивал своей палкой. Гурдан отскочила. Ангел и дьявол удалились под ручку.
Действительно ли Жан Дюбарри имел большие проекты относительно Жанны. Некоторые хроникеры утверждают, что вследствие веры в предсказания одного волшебника, оставшегося неизвестным граф, грезил о высоком назначении своей любовницы. Этот странный пророк, встретившись с девицей Лансон в Тюльери, сказал ей, склоняясь с ней перед ней со всеми знаками уважения: «Привет будущей королеве Франции!» Правда это или ложь, мы не думаем, чтобы Жан Дюбарри имел надобность в этом предсказании, чтобы создать из женщины столь одаренной, как Жанна Вобернье, подпору для своего возвышения. Он был Гасконец, а во все времена Гасконцы были дерзки… особенно на дурное.
Со времени смерти маркизы Помпадур, король скучал; наслаждения Pare аuх Cerfs были для него недостаточны; Лебель, его первый камердинер, напрасно ломал себе голову, чтобы изобрести для него развлечение. Встреча Лебеля с Жаном Дюбарри решила все. Лебель рассказал графу о своих страданиях.
– Приходите обедать ко мне, – сказал ему последний, – у меня есть идея.
На другой день, в назначенный час, Лебель был у графа, который просил позволения не снимать перед ним шляпы, которая служила ему для того, чтобы удерживать печеные яблоки, приложенные им к глазам с санитарной целью. Премьер Его Величества не видал в этом ничего доброго. Он слышал, что любовница графа была прелестна… Но как предположить, чтобы действительно прелестная женщина принадлежала человеку, который прикладывал к глазам печеные яблоки?
Появление Жанны Вобернье, украшенной на случай именем графини Дюбарри, доказало Лебелю, что печеные яблоки не мешают чувству. Премьер Его Величества был истинно поражен при появлении молодой женщины. То была живая фигура Альбано. Между тем Жанна достигла в эту эпоху двадцати четырех лет, я в течение семи лет со сколькими любовниками, она перелистывала книгу любви!.. Чтение, обыкновенно, утомительное! Но как будто какая то могущественная тайна, ревнуя сохранить во всей красоте великолепное создание природы, покровительствовала ей против опустошений порока и тления, – прелести Жанны оставались юными и чистыми. Все было в ней совершенство: и цвет ее лица, на котором розы смешивались с лилиями; и ее густые роскошные волосы, и ее тонкая сладострастная талия! А какие зубы! – перлы в кораллах. А какие глаза! – и томные и лукавые!.. А ее белая малютка ручка, которую жалко было видеть отягощенной перстнями – столько место потеряно для поцелуев… А эта узкая выгнутая ножка!.. ей позавидовала бы Сандрильона.