Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Восхищенный красотой Жанны, Лебель еще более восхитился ее умом. «У нас новая Помпадур!» сказал он графу Жану. Тем не менее, через день, готовясь представить ее Людовику XV, премьер его величества нашел нужным предложить Новой Помпадур несколько умерить свою веселость в присутствии короля, и особенно воздержаться в разговоре от некоторых выражений, очень смешных в маленьком обществе, но несколько рискованных, быть может, для королевских ушей. Жанна обещала все, что от нее требовали.
В первый раз Людовик XV, под именем барона де Гонесс, видел за ужином в Версале Жанну Вобернье. За этим ужином присутствовали герцог Ришелье, маркиз де Шувелень, герцог де Вогюбон и граф Жан.
Первая половина
«В эту минуту ее жизни, рассказывает Леон Гозлан, – Жанна Вобернье выказала ту черту гения, которая решает карьеру. В середине ужина повес, графиня прервав с традициями, далеко отбросив советы и уроки графа Жана и Лебеля, предалась своей естественной веселости, не заботясь о присутствии короля. Она бросила на ветер скромность и сдержанность, сожгла вуаль на пламени свечей, и с беспорядочными словами, такими же, как ее волосы и грудь она как вакханка переходила от песни к песне, от скачков к скачкам. Она вскочила на треножник. Жан и Лебель, в ужасе, считали все потерянным. Что должен был подумать король? Он был в восхищении. В тот же день, или, вернее, в ту же ночь Жанна де Вобернье заняла место маркизы Помпадур в истории Франции.»
Говорят, Дюбари погубила Францию, и действительно, если несовершенно, то все таки много побрала с нее, но сознаемся также, что она имела в этом случае только хорошую часть с этим чувствительным королем – эгоистом, которого звали Людовиком XV, с королем, который показывал, что боится Бога и каждый день оскорблял Его, с королем, которого звали Возлюбленным, и который воровал детей у подданных для своих гаремов, – с королем, которого раздражала всякая критика, который страшился честного убеждения, и каждое действие которого, каждое слово доказывало, что он принял за правило для своего поведения известное изречение королей без сердца: после меня конец света!
Да, после него конец свита, – этого пораженного гангреной общества, испорченного до мозга костей его примером, его советами.
Уже около 1770 года этот народ, который плакал, когда Дамьен хотел убить его Возлюбленного начинал распевать:
Le Bien-aime de l'almanachN’est pas le Bien-aime de France,Il fait tout ab hoc et ab hacLe Bien-aime de l’almanach.Il met tout dans le meme sac,Et la justice et la finance;Le Bien-aime de l’almanachN’est pas le Bien-aime de France. Альманахи я люблюНо вот Франция не любит,Пишут кстати и некстатиВалят всё в один мешок,Правосудье, и финансы;Альманахи я люблюТолько Франция не очень.Однажды, когда Людовику XV привелось прочесть этот куплет: – «Какое зло сделал я Франции, что она перестала любить меня!» сказал он. Эти слова рисуют всего короля. Так как он не был глуп, то не мог не знать, что имела Франция против него. Произнося эти слова, он, следовательно, насмехался. Что же было в душе у государя, если когда народ кричал: «я страдаю!» он смеялся.
Прошло четыре или пять месяцев со смерти королевы Марии Лещинской, когда Людовик XV узнал Дюбарри. Королева мученица еще не охладела в своей гробнице, а Возлюбленный объявлял, о своей новой любви, публично привезя в свой дворец в Шуази свою новую любовницу. Потом следовало заняться тем, чтобы дать ей имя, настоящее имя, ибо Лебель сообщил его величеству, что графиня Дюбарри или Жанка Вобернье никогда не была замужем.
– Тем хуже! возразил король. – Пусть ее скорее выдадут замуж, если хотите, чтобы я не сделал глупости.
Господин приказал; ему повиновались. Жан Дюбарри не мог жениться потому, что был уже женат; но у него был брат, не желавший ничего лучшего, как за деньги сделаться желаемым мужем. Вызванный депешей Гильом Дюбарри приехал из Тулузы в Париж со всем своим семейством, этот уважаемый господин думал совершенно верно, что если есть для одного, то хватит и на двенадцать. Свадьба была отпразднована 1 сентября 1768 года в церкви Сент Лоран. По окончании церемонии, любезный супруг, с карманами наполненными золотом, отправился в обратный путь.
Какое счастье! Король теперь мог свободно обладать своей любовницей.
Новая фаворитка была объявлена; весь двор считал за честь завалить ее почестями. Один только Шуазель и герцогиня де Граммон воспротивились этому потоку низости. Последняя, впрочем, вследствие ярости, что место королевской любовницы, которое она, герцогиня, с радостью заняла бы, было занято куртизанкой.
Оппозиция герцога Шуазеля имела более благородный мотив. Первому министру французского короля было противно видеть, что уличная женщина имела голос в управлении государством, и какие авансы она не делала по этому предмету, он предпочел лучше потерять свой портфель, чем сохранить его за цену дружбы с Дюбарри. Быть может он был не прав, когда, объявив ей войну, начал употреблять против нее отравленное оружие. Но вероятно ли, чтобы за памфлеты, писанные против фаворитки платил он! Не скорее ли кошелек его сестры г-жи де Граммон платил за эти отвратительные песни, за эти вонючие пасквили, которые падали на Париж как дождь жаб со времени вшествия в королевский будуар Дюбарри.
Но она также заботилась об этих пасквилях, как о своих старых перчатках. Она имела за себя Ришелье, Вогюйона, Мопу, – канцлера Мопу, который до того довел свою любезность, что повсюду повторял: «она несколько мне родственница!» Она имела за себя короля, короля который пел, танцуя с ней la Belle Bourbonaise, где говорилось о ней.
«В милом домеОна брала урок;Она брала урокВ милом доме, У Гурдан, у Бриссон…Ах что за сон!Врагам, которые оскорбляли ее, она улыбалась. Если улыбки не смягчали их, они кружили им голову. Злецы старились о ее падении, – ну что же! они свернули бы ее, но позже, о! гораздо позже! Она еще успеет рассердиться.
В ожидании она хотела быть представленной ко двору.
То была громадная почесть! отличие, сохраняемое для самых знатных и влиятельных. Людовик XV дурно скрыл гримасу, когда Дюбарри попросила у него этой благосклонности, и на первый раз она не настаивала. Но она возвращалась к этому и завтра и после завтра – каждый день. Разве не также она любит короля, как любила его Помпадур? Итак, если маркиза Помпадур была представлена, то почему не может быть представлена она, графиня Дюбарри! Тогда по крайней мере, она будет иметь вход в большие апартаменты ее дарственного любовника; она может ездить с ним вместе в коляске, обедать и играть за его столом.