Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
И это была правда. Когда доложили о графе Сен Жермен, маркиза интимно разговаривала с маленьким королевским пажем Люжаком, которого, чтобы избежать злостных предположений, она удалила в туалетную, где милый ребенок должен был не дышать…
– Я вам говорила маркиза, что этот человек – дьявол, прошептала г-жа де Госсе, узнав с позволения маркизы содержание записки.
– Да, задумчиво ответила Помпадур, – во всяком случае человек это или дьявол, но мне очень желательно, чтобы граф Сен Жермен недолго оставался в Версале.
И граф не замедлил
В 1753 году маркиза Помпадур потеряла свою дочь. Хотя еще очень молоденькая, – ей было только четырнадцать лет, – Александрина д’Этиоль была уже прелестна собой; маркиза мечтала о ее замужестве за знатного вельможу, не менее, как за герцога, за герцога де Фронсака, сына герцога Ришелье; – это был тот герцог де Фронсак, который оставил такую плачевную репутацию в скадалезных мемуарах XVIII века.
Помпадур открыла свой проект Ришелье, который внутренне был хотя и мало польщен этим предложением, не высказал ничего. Напротив —
– Как же, милая маркиза, вскричал он, – да это великолепная идея!.. Идея, которую вы одна в состоянии изобрести.
– Так она вам нравится?
– Она не нравится, а очаровывает меня.
– Так мы поскорей поговорим об этом королю.
– Поговорим… Только…
Ришелье чесал себе лоб; маркиза нахмурилась.
– Что? сказала она. – Препятствие?
– О нет! Я не предвижу ни малейшего препятствия. Но только, так как мой сын по матери принадлежит к фамилии принцев де Лореннь, то прежде, чем посоветоваться об этом предмете с королем, вы понимаете, мой друг, необходимо, чтобы я получил согласие родственников моего сына.
– Так поспешите спросить у них.
– Завтра же, маркиза, завтра же.
Ришелье рассчитывал повести дело так, что принцы Лореньского дома воспротивятся абсолютно женитьбе одного из своих потомков, на внуке мясника Пуассона. Он не имел в этом надобности.
По окончании своего разговора с герцогом маркиза отправилась прогуляться вместе с Александриной по садам Трианона. Молодая девушка, уже немного больная несколько дней, имела неблагоразумие проспать целую ночь с букетом из роз и лилий.
Этот букет нарвала и подарила ей мать. То был подарок смерти!
На другое утро, когда горничная вошла к девице д’Этиоль, несчастная лежала бледная, неподвижная, отравленная ароматом цветов. Медики поспешили явиться, и успели привести ее в чувство, но только на несколько часов; она умерла на руках матери, бормоча: «Ты мне купишь хорошее свадебное платье, maman?»
Герцог Ришелье с облегчением вздохнул при новой и неожиданной катастрофе. Маркиза была печальной целую неделю.
Его Величество терпеть не мог печальных лиц.
Была минута, когда могущество фаворитки казалось колеблющимся. Это было в 1757 году, вслед, за преступлением Дамьена.
Известно как была исполнена эта угроза, потому что это было вовсе не убийство, потому что удар перочинным ножом, нанесенный несчастным, был не больше как царапина, которую легко было вылечить английским пластырем. Ясно что Дамьен не заслуживал венца, но если он был должен заплатить жизнью за покушение, то те жестокости, которые были совершены над ним, были гнусны.
Содрогаешься невольно, когда читаешь рассказ о казни этого несчастного, написанный по мемуарам того времени дю Розуаром!
«Приговор требовал подвергнуть его обыкновенной и необыкновенной пытке; все были чрезвычайно взволнованы вопросом, какую употребить пытку; придворные хирурги решили, что из всех родов пыток самая мучительная, но вместе с тем самая безопасная для жизни пациента есть пытка бродекенами. Дамьен вынес ее с твердостью. На эшафоте он со страшным любопытством рассматривал все ужасные орудия своей казни.
«Сначала ему сожгли серным огнем правую руку, вооруженную убийственным ножом. Боль заставила его ужасно вскрикнуть; он рычал когда раскаленными щипцами рвали у него из груди, из рук и ног куски мяса и бросали в раны растопленную серу, смолу и олово.
«В течении пятидесяти минут четыре сильных лошади не могли разорвать его члены. Растяжимость мускулов была невероятная, комиссары должны были приказать надрубить главные мускулы.
«День склонялся к вечеру, Дамьен потерял две ноги и одну руку он еще дышал, только при отрывании последней руки он испустил дух. Туловище и члены были сожжены».
Ужас! Какой прекрасный случай упустил Людовик ХV доказать, что он еще король, велев просто повесить господина, как называл он Дамьена!. Но Людовик XV боялся такой индульгенции. И хотя Его Величество получил только царапину, он видел в этом деле наказание за свои грехи, небесную угрозу, – и принялся пламенно каяться.
Он каждый день приобщался и утром и вечером и совершенно перестал видаться со своею любовницей, которой даже любезно приказал удалиться от двора. И быть может, она подчинилась бы, если бы ее приятельница м-м Мирепуа не уговорила ее не спешить.
– Это дурная минута, которая пройдет, говорила ей мм Мирепуа, – посмотрите; король вернется.
И он, действительно, вернулся. К концу недели; когда прошла пытка, король явился к Помпадур. Она плакала и рыдала. Его Величество, более нежный, чем когда либо, успел, однако рассеять печаль маркизы.
Маркиза во время своей немилости могла различить друзей от врагов; между последних был д’Аржансон, военный министр; она потребовала удаления д’Аржансона,
– Очень охотно! отвечал Людовик ХV. – Пусть он удалится.
И д’Аржансон отправился в свое поместье де з’Орм, а его место занял г. де’Берни, тот самый де’Берни, который в согласии с Помпадур, в общей ненависти к Фридриху II, – он потому, что король смеялся над его стихами, она потому, что он прозвал ее Котилльоной II, – вовлек Францию в войну, известную под названием семилетней и бывшую рядом унижений для Франции. Этот то де’Берни был единственный человек, которого она любила. Он знал ее, когда еще она была только г-жой д’Этиоль