Жонкиль
Шрифт:
Ему не составляло труда очаровать ее в этот короткий вечер. Однако он понял, что при необходимости она может постоять за себя, даст смелый бой, если кто-то рассердит ее или надоест ей.
Но сегодня не было боя. Она воплощала в себе нежную, пылкую, юную женственность, уступающую его нажиму. Он знал, что она горит желанием снова увидеться с ним.
Внезапно он привлек ее к себе.
— Ты прелесть, и ты обязательно позволишь мне приезжать и видеть тебя. Это будет нашей прекрасной тайной... пока... а?
Она не отвечала. Прикосновение
Она почувствовала, как его губы слегка коснулись ее губ, волна острого, почти болезненного наслаждения, как огонь, пробежала по ее жилам. Его губы теснее прижались к ее губам. Страсть и нежность завладели Чартером, когда он почувствовал сладость ее губ.
Она безропотно лежала в его объятиях, ее веки были прикрыты, лицо бледно от глубины переживаний.
Когда долгий поцелуй закончился, Чартер рассмеялся и слегка оттолкнул ее от себя.
— Не надо было этого делать. Я ужасно веду себя. Прости меня, пожалуйста, дорогая, — сказал он. — Я думаю, что сам дух Рождества... или ты... ударили мне в голову. Ты простишь меня?
Она готова была простить ему все. Его поцелуй был откровением для нее, чудом, которое открыло ей существование нового мира. Роланд разговаривал с ней, стоя очень близко, но не целовал ее больше. Он видел, что она борется с охватившими ее чувствами, и ощущал себя жуликом; он хотел быть нежным и заботливым в отношениях с ней. Взяв ее руки в свои, он заговорил с нарочитой непринужденностью:
— Ну, дитя, давай договоримся о моем приезде в Чанктонбридж. Как мне сообщить тебе, когда я приеду?
— Вы можете написать, — сказала Жонкиль.
— Бабушка интересуется твоей корреспонденцией?
— Она не вскрывает мои письма, если вы это имеете в виду. Между прочим, я уже взрослая, — сказала она.
— Никто бы не подумал этого!
— Ну вот еще! — рассмеялась она смущенно и высвободила свои пальцы. Первая горячая волна страсти прошла, и, хотя трепет остался, она внезапно почувствовала неловкость и некоторый испуг, ведь в конце концов человек этот ей почти не знаком. Бабушка сказала бы, что она ведет себя возмутительно, безответственно!
Роланд понял ее беспокойство.
— Ну, дорогая, не думай, что ты совершила что-то дурное, — сказал он мягко. — Потому что это не так.
— Не так?
— Конечно, дорогая. Ты воспитывалась в викторианском духе, но сейчас 1927 год, Жонкиль, и любовь не является преступлением.
— Нет, — сказала она серьезно. — Я согласна с этим. Конечно, я читала... я знаю, что современные девушки позволяют себе многое. Только вы — вы просто сбили меня с ног, Роланд.
— Не переживай из-за этого, девочка.
— Хорошо, не буду, — сказала она.
Он понял, как она отважна. То, что происходило с ней, шло вразрез со всеми теми условностями, которые ее учили соблюдать; она просто свободно и естественно отвечала на зов любви. Он нежно положил руку ей на плечо.
— Мне неловко просить тебя обманывать бабушку, но ты говоришь, что она не разрешит тебе пригласить меня в Риверс Корт до тех пор, пока мистер Риверс не вернется домой, но я не могу ждать до тех пор; пожалуйста, позволь мне видеть тебя тайно.
— Хорошо, — сказала она безрассудно.
— Я пошлю тебе записку, напишу, когда я приеду. Где мы увидимся?
Жонкиль задумалась. Ее сердце тяжело билось, она была ошеломлена внезапностью, с которой окунулась в эту любовь. В душе ее, помимо всего, возникла и гордость своим новым состоянием: она теперь вовсе не старомодна! Ей было жаль, что нельзя рассказать обо всем миссис Оукли, предприимчивости которой была очень обязана. Но Роланд не хотел, чтобы она делилась с кем-либо их «восхитительной» тайной.
— Есть одно причудливое место с небольшой курительной комнатой, где мы могли бы встретиться, недалеко от Риверс Корта, — сказала она.
— Ты имеешь в виду «Пастуха и собаку»? — название сорвалось с языка прежде, чем он одумался.
— Вы знаете его? — спросила она с удивлением.
— Ну да, я бывал в Чанктонбридже, — ответил он поспешно. — Хорошо, детка, увидимся в «Пастухе и собаке». Теперь тебе надо идти к миссис Оукли. Я слышу, что в зале уже играют «Боже, спаси короля». Помни: никому ни слова.
— Ни слова... — повторила Жонкиль.
— До свидания, дорогая, — он приложил ее ладонь к своим губам, и у нее перехватило дыхание от волнения, которое вызвал в ней этот легкий поцелуй. Через несколько минут она покинула дом Поллингтонов и уехала сквозь холодный зимний рассвет на квартиру миссис Оукли.
Глава 3
Через день после бала у Поллингтонов Жонкиль вернулась в Риверс Корт без Дороти Оукли и ее мужа, которые попрощались с ней на вокзале «Виктория».
Роулинсон, шофер отца, встретил ее на вокзале Чанктонбриджа в «даймлере», на котором мистер Риверс ездил уже несколько лет. Жонкиль сидела в автомобиле, глядя на знакомый пейзаж и понимая, что уехала из Чанктонбриджа ребенком, а возвращается молодой женщиной — совсем другим человеком, имеющим мало общего с терпеливой послушной девочкой, которой всегда руководили и управляли приемный отец и бабушка.
С тех пор, как она проснулась этим утром на квартире Оукли и вспомнила Роланда Чартера и ее внезапно вспыхнувшую любовь к нему, она была в состоянии приглушенного возбуждения. Как ей хотелось знать, собирается ли он все еще видеть ее, ухаживать за ней? Что он чувствовал, когда проснулся сегодня утром? Не приснилось ли ей все это?