Жозеф Бальзамо. Том 1

Дюма-отец Александр

— А что, по-вашему, он должен делать?

— Впрочем, я и не предлагаю посадить его в Бастилию.

— Зачем же тогда указ?

— Чтобы всегда иметь против него оружие, государь.

— Поверьте, я не слишком-то расположен ко всем этим вашим философам, — признался король.

— И вы совершенно правы, ваше величество, — заметил Сартин.

— Но ведь поднимется крик, а кроме того, мне казалось, что им разрешили жить в Париже.

— Их терпят, государь, но при условии, что они не будут появляться на людях.

— А разве Жан Жак появляется?

— Он только это и делает.

— В своем армянском наряде?

— Нет, государь, мы предписали ему отказаться от этого платья.

— И он послушался?

— Да, но стал кричать, что его преследуют.

— Как же он одевается теперь?

— Обыкновенно, государь, как все.

— Значит, скандал не так уж серьезен.

— Напротив, государь! Как вы думаете, куда ежедневно ходит человек, которому запрещено появляться на людях?

— Должно быть, либо в дом к маршалу Люксембургскому, либо к господину д'Аламберу, либо к госпоже д'Эпине [104] ?

— В кафе «Регентство», государь! Каждый вечер он играет там в шахматы, причем исключительно из упрямства, потому что постоянно проигрывает. И теперь мне нужно каждый вечер отряжать туда людей для наблюдения за сборищем около кафе.

— Ну и ну! — воскликнул король. — Выходит, парижане глупее, чем я думал. Пусть их забавляются, Сартин, лишь бы не жаловались на нищету.

104

Монморанси, маршал, Шарль Франсуа Фредерик де (1702–1764) — оказывал покровительство Ж. Ж. Руссо, принимал его в своем доме.

Д'Аламбер, Жан Лерон (1717–1783) — французский математик, философ-просветитель, один из редакторов «Энциклопедии».

Д'Эпине, Луиза Флоранс (1726–1783) — одна из образованнейших женщин своего времени, дружила с энциклопедистами, покровительствовала Руссо и даже построила ему в своем поместье домик, именуемый Эрмитажем.

— Вы правы, государь, но что если в один прекрасный день ему взбредет в голову произнести речь, как он это сделал в Лондоне?

— А вот тогда это будет правонарушение, причем публичное, и указ об аресте вам не понадобится.

Начальник полиции понял, что король не желает брать на себя ответственность за арест Руссо, и не стал настаивать.

— А теперь, государь, еще об одном философе, — продолжал господин де Сартин.

— Еще об одном? — утомленно переспросил король. — Разве мы с ним не покончили?

— Увы, государь, это они пока еще не покончили с нами.

— И кого же вы имеете в виду?

— Господина Вольтера.

— Он что, тоже вернулся во Францию?

— Нет, государь, но было бы лучше, если бы вернулся, — мы по крайней мере могли бы за ним наблюдать.

— Что же он натворил?

— Это не он, а его поклонники: они хотят воздвигнуть его статую — не больше и не меньше.

— Конную?

— Нет, государь, хотя он, уверяю вас, и покорил немало городов.

Людовик XV пожал плечами.

— Государь, подобного ему не было со времен Полиоркета [105] , — продолжал господин де Сартин. — Он повсюду завоевывает умы, лучшие люди вашего королевства становятся контрабандистами, чтобы провезти его сочинения. Недавно я перехватил целых восемь сундуков его книг. Причем два из них были адресованы господину де Шуазелю.

— Все же Вольтер весьма забавен.

— Но между тем заметьте, государь, его намерены почтить наравне с королями — ему решили поставить памятник.

105

Деметрий I, прозванный Полиоркет, то есть Покоритель городов (337–283 до н. э.) — царь Македонии в 306–285 гг., пытался восстановить распавшееся государство Александра Македонского, прославился военными успехами.

— Не совсем так, Сартин, короли сами принимают подобные решения. А кому поручена работа?

— Скульптору Пигалю [106] . Он поехал в Ферне, чтобы сделать модель. А пожертвования тем временем текут со всех сторон. Уже собрано шесть тысяч экю, причем обратите внимание, государь: подписываться имеют право только литераторы. Все несут деньги. Это настоящая демонстрация. Даже господин Руссо принес два луидора.

— Ну и что же, по-вашему, я должен делать? — осведомился Людовик XV. — Я не литератор, это меня не касается.

106

Пигаль, Жан Батист (1714–1785) — французский скульптор, автор мифологических и жанровых статуй, портретных бюстов, а также статуи обнаженного Вольтера.

— Государь, я намеревался почтительнейше предложить вашему величеству строго пресечь эту демонстрацию.

— Осторожнее, Сартин, не то вместо бронзовой статуи они захотят воздвигнуть ему золотую. Оставьте, пусть их. Боже правый, в бронзе он будет еще уродливей, чем во плоти!

— Значит, ваше величество желает, чтобы все шло своим ходом?

— Поймите, Сартин, «желает» — это не то слово. Разумеется, я хотел бы иметь возможность запретить, но что поделаешь, это невозможно. Прошло то время, когда король мог сказать философскому уму, как Господь океану: «Дальше ты не пойдешь». Бесполезные окрики, удары, не достигающие цели, — это все лишь доказательства нашего бессилия. Давайте отвернемся, Сартин, и сделаем вид, будто ничего не замечаем.

Г-н де Сартин вздохнул и сказал:

— Государь, раз мы не хотим наказывать авторов, давайте хотя бы уничтожим их творения. Вот список сочинений, против которых нужно немедля возбудить судебное дело: одни из них содержат нападки на трон, другие — на религию. Одни мятежны, другие кощунственны.

Людовик XV взял лист и утомленным голосом начал читать:

— «Священная зараза, или Естественная история суеверий», «Система природы, или Законы физического и духовного мира», «Бог и люди: о чудесах Иисуса Христа», «Наставления капуцина из Рагузы брату Пердуиклозо, отправляющемуся в Святую Землю».

Не прочтя и четвертой части списка, король отложил лист, и на его обычно спокойном лице отразились печаль и уныние.

Несколько секунд он сидел в задумчивости, углубившись в себя, словно витая где-то мыслями, потом вздохнул:

— Но это же вызовет всеобщее негодование, Сартин. Пускай пробуют другие.

Сартин с пониманием взглянул на него; Людовик XV любил, когда министры его понимали: это избавляло от необходимости самому думать и действовать.

— Итак, государь, единственное, чего хочет король, это покой? — спросил г-н де Сартин.