Жозеф Бальзамо. Том 1
Шрифт:
Бальзамо улыбнулся; барон, сочтя его улыбку за отказ, залпом опорожнил стакан.
— Замечательное средство, — заметил Бальзамо. — Вода, барон, — самое благородное вещество: именно над нею носился дух Божий перед сотворением мира. Ничто не может ей противостоять: она точит камень, и, быть может, когда-нибудь обнаружат, что в ней растворяются алмазы.
— Ну, меня-то она растворит, — отозвался барон. — Не хотите ли и вы выпить со мною, а? У нее перед моим вином есть преимущество: она совершенно чиста. К тому же вода у меня еще есть — с нею не так, как с моим мараскином.
— Если вы расправились со своим стаканом, велите принести и мне, дорогой хозяин, и тогда я, быть может, найду способ оказаться вам полезным.
— Но объясните же! Вы, надеюсь, не торопитесь?..
— Господи, разумеется, нет. Прикажите этому доброму малому принести мне стакан чистой воды.
— Вы слышали, Ла Бри? — обратился к слуге барон.
Со своей обычной расторопностью Ла Бри удалился.
— Но неужели в стакане воды, который я выпиваю каждое утро, заключены какие-то особые свойства или тайны, а я о них даже не подозреваю? Оказывается, я уже десять лет, сам того не ведая, занимаюсь алхимией — точно так же, как господин Журден [42] , сам того не ведая, говорил прозой?
42
Герой комедии Мольера «Мещанин во дворянстве».
— Мне не известно, чем занимаетесь вы, — серьезно ответил Бальзамо, — но известно, чем занимаюсь я.
Затем, повернувшись к Ла Бри, который выполнил поручение с волшебной быстротой, Бальзамо сказал:
— Благодарю, добрый слуга.
Взяв стакан в руки, он поднял его до уровня глаз и принялся всматриваться в содержимое хрустального сосуда, которое в ярком свете дня переливалось жемчужными и радужными отблесками.
— Проклятье! Что хорошего можно увидеть в стакане воды? — поинтересовался барон.
— Как раз сегодня — много хорошего, господин барон, — ответствовал чужестранец.
Он, казалось, удвоил внимание; барон вопреки собственному желанию пристально следил за ним, а оторопевший Ла Бри так и продолжал стоять с тарелкой в руках.
— И что же вы видите, любезный гость? — с прежней насмешливостью проговорил барон. — Я сгораю от нетерпения! Что там? Наследство или новый Мезон-Руж, чтобы чуть-чуть поправить делишки?
— Я вижу приглашение, которое передам вам, чтобы вы были наготове.
— В самом деле? На меня нападут?
— Нет, сегодня утром вам нанесут визит.
— Ну, значит, вы просто назначили кому-то у меня свидание. Это плохо, сударь, очень плохо. Имейте в виду: сегодня утром куропаток, по-видимому, не будет.
— То, что я имею честь вам сообщить, дорогой хозяин, весьма важно и серьезно, — продолжал Бальзамо. — В этот миг кое-кто направляется в Таверне.
— Господи, неужели? И что это за визит? Просветите меня, любезный гость, умоляю, ибо надо признаться — да вы и сами убедились в этом по несколько кислому приему, который я вам устроил, — надо признаться, что для меня любой гость — докука. Уточните, милый чародей, уточните, если это возможно.
— Не только возможно, но даже просто, поэтому не чувствуйте себя слишком уж мне обязанным.
С этими словами Бальзамо устремил внимательный взгляд на волнующуюся опаловую поверхность жидкости.
— Ну как, видите? — спросил барон.
— Превосходно.
— Да говорите же, сестра Анна! [43]
— Я вижу, что к вам едет некая высокопоставленная особа.
— Да ну? И что, едет просто так, безо всякого приглашения?
43
Ироническое заимствование из песни 4-й «Энеиды» Вергилия. Карфагенская царица Дидона спрашивает свою сестру Анну, как ей принять Энея, прибывшего в Карфаген во главе беглецов из павшей Трои. Анна предсказывает брак с Энеем и счастье с ним. Дидона следует ее совету, но Эней вскоре бросает Дидону, которая сжигает себя на костре.
— Она напросилась сама. Ее сопровождает ваш сын.
— Филипп?
— Он самый.
Тут на барона напал приступ веселости, что выглядело весьма неучтиво по отношению к чародею.
— Ах, мой сын! Вы сказали, эту особу сопровождает мой сын?
— Да, барон.
— Стало быть, вы знакомы с моим сыном?
— В жизни не встречался.
— А где мой сын сейчас находится?
— В полулье или даже четверти лье отсюда.
— Отсюда?
— Да.
— Дорогой мой, Филипп сейчас в Страсбурге, он служит в тамошнем гарнизоне и, если только не дезертирует — а он этого не сделает, уверяю вас, — никого привезти сюда не сможет.
— И тем не менее он кое-кого везет, — проговорил Бальзамо, продолжая вглядываться в стакан с водой.
— А этот кое-кто мужчина или женщина? — осведомился барон.
— Это дама, барон, и притом весьма знатная. Подождите-ка, тут что-то странное.
— И важное? — подхватил барон.
— Клянусь вам, да.
— Тогда уж договаривайте.
— Дело в том, что вам следует удалить отсюда эту служаночку — маленькую распутницу, как вы ее называете, — которой палец в рот не клади.
— Почему это я должен ее удалить?
— Потому что в чертах Николь Леге есть некоторое сходство с прибывающей сюда особой.
— А вы говорите — знатная дама! Знатная дама похожа на Николь… Не кажется ли вам, что вы впали в противоречие?
— Отнюдь, нет. Однажды я купил рабыню, которая была так похожа на царицу Клеопатру, что мы даже подумали, не следует ли отвезти ее в Рим, чтобы она приняла участие в триумфе Октавиана Августа.
— Эх куда вас занесло! — воскликнул барон.
— В конце концов, поступайте как хотите, дорогой хозяин. Вы же понимаете: меня все это никак не касается, я сообщил все это в ваших же интересах.
— Но каким образом сходство с Николь может оскорбить эту особу?
— Представьте, что вы — король Франции, чего я вам не желаю, или дофин, чего я желаю вам еще менее; так вот, неужели вам будет приятно, если вы войдете в чей-нибудь дом и среди челяди увидите копию вашего августейшего лика?