Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
Андреа, пунцовая, как прекрасные вишни, красовавшиеся среди цветов в вазе на столе, молча поклонилась.
— Черт побери! И впрямь красотка, — сказал себе Ришелье, — этот старый шут Таверне нисколько не преувеличил ее достоинства.
Дофин приветствовал короля, после чего его величество уселся за стол. Наделенный, подобно своему предку, отменным аппетитом, монарх воздал должное импровизированному угощению, которое словно по волшебству преподнес ему метрдотель.
Однако, угощаясь, король, сидевший спиной к двери, словно искал глазами что-то или, верней, кого-то.
В самом деле, м-ль де Таверне, не обладавшая никакими привилегиями, поскольку ее положение при дофине еще не было хорошенько определено, не вошла в столовую; присев в глубоком реверансе в ответ на поклон короля, она удалилась в спальню дофины, которая нередко просила ее читать вслух, когда сама уже лежала в постели.
Дофина догадалась, что король ищет глазами свою прелестную спутницу.
— Господин де Куаньи, — обратилась она к молодому гвардейскому офицеру, стоявшему за спиной у короля, — будьте любезны, пригласите сюда мадемуазель де Таверне. С позволения госпожи де Ноайль сегодня мы отступим от этикета.
Г-н де Куаньи вышел и минуту спустя вернулся, ведя Андреа, которая трепетала, не понимая, почему на нее обрушилось столько милостей.
— Садитесь здесь, мадемуазель, — сказала дофина, — рядом с герцогиней.
Андреа робко поднялась на возвышение; она была в таком смятении, что села на расстоянии не более фута от статс-дамы, что было с ее стороны несколько смело.
Герцогиня смерила ее таким испепеляющим взглядом, что бедняжка отскочила фуга на четыре, словно прикоснувшись к сильно заряженной лейденской банке.
Король Людовик XV смотрел на нее с улыбкой.
«Вот оно что! — сказал себе герцог де Ришелье. — Да мне почти нет нужды вмешиваться, все идет само собой».
Тут король обернулся и заметил маршала, который был готов выдержать его взгляд.
— Добрый день, герцог, — обратился к нему Людовик XV. — Хорошо ли вы ладите с герцогиней де Ноайль?
— Государь, — отвечал маршал, — герцогиня всегда оказывает мне честь, обходясь со мною, как с вертопрахом.
— Вы также ездили на дорогу, ведущую в Шантелу, герцог?
— Честью клянусь, государь, не ездил: я слишком взыскан милостями вашего величества к моему дому.
Король не ожидал этого удара; он собирался позубоскалить, однако его опередили.
— Что же я такого для вас сделал, герцог?
— Ваше величество, вы назначили герцога д'Эгийона командиром легкой конницы.
— Да, герцог, верно.
— Для этого вашему величеству понадобилось проявить изрядную энергию и немалое искусство: такой жест — почти государственный переворот.
Трапеза уже завершилась: король немного помедлил и встал из-за стола.
Разговор, должно быть, его тяготил, но Ришелье не намерен был упускать свою жертву. И едва король пустился болтать с г-жой де Ноайль, дофиной и м-ль де Таверне, Ришелье предпринял столь искусный маневр, что вклинился в разговор и повел его, куда считал нужным.
— Государь, — сказал он, — как известно вашему величеству, успех действует ободряюще.
— Вы хотите сказать, герцог, что вы бодры?
— Я хочу попросить у вашего величества еще одной милости после той, какую король уже соблаговолил мне оказать; у одного моего доброго друга, давнего слуги вашего величества, есть сын, который служит в тяжелой кавалерии. Это весьма достойный молодой человек, но он беден. От августейшей принцессы он получил патент капитана, но получить роту не может.
— Эта принцесса — моя дочь? — осведомился король, обернувшись к дофине.
— Да, государь, — ответствовал Ришелье, — а отец молодого человека зовется бароном де Таверне.
— Мой отец! — невольно вскрикнула Андреа. — Филипп! Вы просите роту для Филиппа, ваша светлость?
И в ужасе от того, что нарушила этикет, Андреа отступила на шаг, покраснев от стыда, и молитвенно соединила руки.
Король обернулся, любуясь румянцем и смущением девушки; затем он устремил на Ришелье благосклонный взор, открывший старому царедворцу, как кстати пришлась его просьба, представлявшая его величеству столь удобный случай.
— В самом деле, — заметила дофина, — этот молодой человек очарователен, и я просто обязана способствовать его продвижению. Как несчастны принцы! Бог, наделяя их доброй волей, отнимает у них память или разумение; как же я не подумала, что этот юноша беден, что пожаловать ему эполеты недостаточно, что следовало еще дать ему роту!
— Ах, откуда вашему высочеству было знать?
— О, я знала, — поспешно подхватила дофина с жестом, напомнившим Андреа такой скудный, бедный и все-таки такой любимый дом ее детства, — да, я знала, но решила, что сделала все, что требуется, пожаловав господину Филиппу де Таверне чин. Не правда ли, мадемуазель, ведь его зовут Филиппом?
— Да, сударыня.
Король обвел взглядом все эти лица, такие благородные, такие открытые; потом взгляд его задержался на лице Ришелье, которое также осветилось великодушием, передавшимся ему, несомненно, от его августейшей соседки.
— Ах, герцог, — вполголоса сказал король, — я, кажется, поссорюсь с Люсьенной.
И тут же прибавил, обращаясь к Андреа:
— Скажите, мадемуазель, вас это порадует?
— О, государь, — пролепетала Андреа, молитвенно сложив руки, — умоляю вас!
— В таком случае дело слажено, — изрек Людовик XV. — Герцог, выберите роту получше для этого бедного юноши, а я, если патент еще не оплачен и пост вакантен, внесу деньги.
Этот великодушный поступок обрадовал всех присутствующих; королю он подарил небесную улыбку Андреа, герцогу Ришелье — благодарность из ее прелестных уст, от которых, будь он помоложе, он потребовал бы и большего, потому что был скуп и честолюбив.