Журнал «Вокруг Света» №02 за 1970 год
Шрифт:
Ну, а Женева? В таких случаях она умела забывать и о своем традиционном «гостеприимстве», и о прославленной «терпимости». Швейцарская полиция, ее агенты не только «обращали внимание», но перлюстрировали почту, поступавшую на имя Ленина и его товарищей.
Даже в далекой Женеве находившиеся в эмиграции русские социал-демократы каждодневно сталкивались с гигантской машиной царского полицейского сыска. В их среду, выражаясь языком охранки, усиленно «внедрялись» опытнейшие провокаторы. Они следили буквально за каждым шагом революционеров. Вот, к примеру, донесение заведующего заграничной агентурой Гартинга от 9 апреля 1904 года:
«Ленин-Ульянов и его жена едут в деревню на 1 1/2—2 месяца, представителем ЦК в Женеве будет в течение этого времени Мартин Мандельштам. Жена Мандельштама состоит секретарем в Центральной экспедиции, кассиром ЦК и заведующим экспедицией является Бонч-Бруевич». Или донесение от 19 августа того же года: «В дополнение к моей телеграмме 5/18 сего августа... имею честь доложить, что Обухов (кличка одного из опаснейших провокаторов. — В. П.), переговаривавшийся недавно в Женеве с Лениным-Ульяновым и его женою, едет завтра по их поручениям на некоторое время в Россию... Ленин-Ульянов находится все время в Швейцарии и в Россию не ездил в последнее время...» На приведенном документе имеется резолюция директора департамента полиции: «Уже предложено начальнику Моск. охр. отд. командировать двух филеров в Смоленск». Это для встречи провокатора и получения от него из рук в руки сведений о Ленине.
Уже по возвращении в Москву, разбирая в архиве пухлые досье департамента полиции, столкнулся я с этими любопытными документами, которые относятся к годам, проведенным Лениным в Женеве.
Вновь я мысленно прошел по набережной Арвы, свернул на улицу Каруж, а оттуда на улицу Давид Дюфур, 3, где на стене дома установлена мемориальная доска с надписью по-французски: «Владимир Ильич Ульянов-Ленин, основатель Советского государства, жил в этом доме в 1904—1905 годах».
Отсюда, из этого дома, в ноябре 1905 года, получив известие о начавшейся на родине революции, Владимир Ильич, презрев опасности, устремился в Петербург, чтобы принять участие в первом сражении великой битвы.
Владимир Понизовский
Выхожу на цель...
Из книги воспоминаний
1
Безвестная деревушка Щитня на берегу Днепра, приютившая наш полк на длинном пути войны, сохранилась в памяти навсегда.
Много могил осталось на нашем пути от Москвы до Берлина... Мы, живые, вспоминаем по ним свой путь, свято чтя тех, кто отдал жизнь, кто незримо присутствует в нашей борьбе за справедливость, за человеческое счастье. В этом естественная правда человеческой души, нерушимая связь поколений и бессмертие народа, его духа, его жизни.
В Щитне могила Бориса. Борис был моим другом.
...1944 год. Наша армия, как громадное живое существо, замерла у Днепра. Над линией фронта повисла тишина. Но эта тишина обманчива. С наступлением темноты мерным топотом солдатских сапог вздыхают дороги, приглушенно урчат моторы, лязгают танковые траки. Фронт подтягивает резервы, сосредоточивает силы для удара.
А в ночной тишине растворился запах весны, запах полевых цветов.
Полк отдыхает. Но на аэродроме техники готовят самолеты, подвешивают бомбы и набивают патронами металлические звенья пулеметных лент. В землянке КП, под накатом из неошкуренных бревен, выстроились шесть экипажей. Проверенных, опытных, опаленных пороховым дымом и спаянных боевой дружбой. Лейтенанты Обещенко, Зотов, за ними капитан Семаго и капитан Швецов, старший лейтенант Мартынов и лейтенант Шамаев, дальше лейтенанты Казюра и Краснолобов, Таврило и Кисляков и я со своим неизменным штурманом лейтенантом Николаем Пивнем.
Командир полка вполголоса зачитывает боевой приказ. Маршрут, по которому все время ходил Борис Обещенко, на сегодня снят. Сегодня Борис проводит меня к самолету, поможет натянуть лямки парашюта, а сам будет нетерпеливо поглядывать в сторону землянки, где дежурит Тося.
— Ладно уж... Иди. Ждет.
— Угу. Ни пуха... Встречу!
— Поверил. Катись уж... Ромео!
Борис не обижается.
Пришел Обещенко к нам в полк больше года назад вместе с Иваном Казюрой. Оба они окончили истребительное училище, летали на И-15 и на «Чайке», и на первых порах во всем их поведении чувствовалось нескрываемое пренебрежение к нашим «тихоходам» — ПО-2. Как же — летчики-истребители! Но первые полеты на бомбежку показали, что и на «тихоходах» надо уметь воевать. Ночная бомбежка ПО-2 имеет свои особенности и некоторые выгодные стороны. И недаром скромные ПО-2 воевали до победного конца вместе со всей советской авиацией и вписали немало славных страниц в ее историю.
...Сейчас позади опыт сотен боевых вылетов, сотен боев. Между нами искренняя дружба, ненавязчивая, спокойная, постоянная, настоящая мужская дружба, в которой нет места недомолвкам.
Борис проводит ладонью по крылу, и непонятно, кому адресованы его слова — мне или самолету:
— Поскорей возвращайся, старик...
Из-за леса, под всхлипыванье расстроенного баяна доносится обрывок полковой песни:
Взлетишь ты в ночку
темную,
весеннюю,
безлунную...
Я защелкиваю карабин парашюта и переваливаюсь через борт кабины.
— От винта!
— Есть!
Над линией фронта привычный фейерверк — вспышки ракет. Мерцание огоньков выстрелов. Сквозь огненные трассы, сквозь вспышки разрывов зенитных снарядов входим в зону противника, чтобы узнать его тайное из тайных — передвижение и дислокацию войск. Наверное, в эфире и по проводам полевых телефонов врага несутся тревожные сигналы:
— Achtung! Achtung! PO-2 in Luft!
— Внимание! Русские в воздухе!
Наверное, сворачивают на обочины автоколонны, прячутся в укрытия танки. А мы до боли в глазах всматриваемся в очертания знакомых перелесков, в дороги, в деревни.
В редколесье у проселочной дороги виднеются какие-то бесформенные пятна. Вчера их здесь не было.
— Проверим?
Николай перебрасывает на борт турель пулемета. К земле несется голубой пунктир короткой очереди. Пули отскакивают рикошетом от темных предметов.
— Танки! Коля, танки!
— Заходи для фотографирования, — коротко бросает Николай.
Пока я разворачиваю самолет для нового захода, Николай успевает произвести расчеты. Небо полыхает огнями фотобомб. В их ослепительном свете успеваю заметить торчащие из-под наваленных ветвей длинные стволы пушек. Фашисты поняли, что обнаружены, и ощерились огнем зениток. За хвостом, впереди, по сторонам хлопают разрывы.
Мы уклоняемся от выстрелов и идем дальше вдоль намеченного маршрута, не сбросив бомб: рисковать мы не имеем права — добытые сведения дороже одного подбитого или уничтоженного танка.