Журнал «Вокруг Света» №05 за 1990 год
Шрифт:
Со временем лед «высаливается», то есть соль оседает, и верхний слой льда становится пресным. Это оказалось очень кстати — не приходилось запасать воду.
Лунки такой воды постоянно подстерегали путников. Угодив в лунку, можно было сломать ногу. Это равноценно смерти, ведь один человек не в состоянии тащить катамаран.
Несмотря на предосторожности, во время второго навигационного сезона судно оказалось зажатым льдами в проливе Виктория. Двенадцать дней путешественники дрейфовали.
В бухте Эштон, на острове Сомерсет, жестокий шторм застиг катамаран. Путешественники были вынуждены выбраться на берег. Защищая палатку от ураганного ветра, они построили с наветренной
Немало проблем создавал холод. Майк особенно плохо переносил его. Шторма заставляли перетаскивать судно через открытые льдины все чаще и чаще. Корпус в нескольких местах получил пробоины. В конце концов путешественники выбрались на берег и оставили катамаран в тундре. Им оставалось меньше 500 миль до моря Баффина. Джефф и Майк твердо решили достичь его во время своей третьей навигации.
Время пролетело незаметно. И вот снова лето. Пора отправляться в путь. Впереди третий, последний этап уникального плавания. Дневниковые записи третьего года путешествия они посвятили главным образом животным.
Недалеко от острова Сомерсет путешественникам встретилось небольшое стадо белух. При приближении катамарана десять грациозных существ скрылись в воде. Когда заходили в фьорд Каннингэм, путешественники увидели еще несколько стад белух, но всякий раз они предусмотрительно спасались на глубине. Каждое лето здесь собирается около полутора тысяч белух. Их привлекают чистая вода и мелководье. Белухи «чистят одежду»: они трутся о дно, сдирая верхний пожелтевший слой кожи.
Для изучения поведения белух, путей их миграции канадское правительство построило 12 лет назад в Каннингэме маленькую исследовательскую станцию. За обедом ученые рассказали о работе станции. Оказалось, что для определения путей миграции канадские зоологи прикрепляют к спинам белух маленькие радиопередатчики.
В день прибытия Джеффа и Майка на станцию начался отлив, и белухи оказались отрезанными от моря. Такие «посадки на мель» случаются здесь довольно часто, правда, они дают возможность ученым провести обмеры животных и прикреплять к ним радиопередатчики.
Джеффу и Майку пришлось оказать помощь при спасении дельфинов, застрявших на «малой воде». Животные могли стать легкой добычей белых медведей.
Кругом было много этих самых крупных на Земле хищников. Как правило, белые гиганты избегали встречи с человеком. Достаточно было Джеффу и Майку высадиться на какой-нибудь льдине, как медведи немедленно отступали.
Во время всего плавания путешественников сопровождали тюлени. При слабом ветре они плыли рядом с катамараном, выпрыгивали из воды, вспенивали ее ластами, короче, принимали катамаран и его экипаж в свою веселую игру. Часто тюлени «загорали» на льдинах. Однако у этих, казалось бы, беззаботных существ жизнь не из легких. Однажды путешественники наблюдали, как «загорающий» тюлень зазевался и сразу два белых медведя напали на бедолагу.
Преодолев тысячи миль, Джефф и Майк наконец достигли своей цели — фьорда Понд. Как назло, ветер стих, и несколько последних миль путешественникам пришлось активно поработать веслами.
Но вот все трудности позади, катамаран ткнулся носом в берег. Радостное событие было отмечено бутылкой шампанского.
Немного передохнув, Джефф сделал последнюю запись в дневнике:
«Я сижу в хижине древних мореходов, которой исполнился, должно быть, не один век. В ней уютно. Наверное, те, кто когда-то отдыхали здесь, мечтали проплыть через Северо-Западный проход. Я пишу без перчаток — удовольствие, от которого отвык за долгие месяцы плавания. Мы уже почти сутки на ногах, но спать не хочется: восторг и возбуждение слишком велики. Наш катамаран оказался идеальным судном для путешествия в арктических водах. Достаточно лишь небольшого ветра, чтобы он заскользил по воде, во время шторма устойчив, к тому же его легко вытащить на берег. Мы обязаны катамарану не только успехом путешествия, но самой жизнью».
По материалам «Нэшнл джиогрэфик» подготовил В. Журавлев
Кулига для воющих волков ?
Пижма пробила себе русло в скальных породах и текла как по дну ущелья. Вначале Тиманский кряж был похож на море, которое никак не уляжется после шторма: повсюду, до самого горизонта, тянулись плавные, как застывшие волны, холмы. А потом он словно вырвался из узды, прошелся вприсядку по зеленым увалам, стал карабкаться крутыми отвесами, обрываться глухими распадками. И Пижма тут же почувствовала его настроение. Она металась от одной береговой кручи к другой, обнажалась голым камнем, кружила пенными бурунами. И вместе с ней, выбирая единственно верный курс, прыгала наша остроносая лодка-верховка, запряженная в двенадцать лошадиных сил мотора «Ветерок»...
Все было, как и пятнадцать лет назад. Все та же речка, окутанная парным млечным туманом, все то же куцее северное лето. И тот же спутник, который вез меня сейчас в самую дальнюю деревеньку Лешуконского района — Шегмас.
Совсем не изменился Сергей Дмитриевич Бобрецов, инспектор рыбоохраны, все такой же суровый и немногословный, с ежиком седеющих волос и неулыбчивыми глазами. Он знал Пижму как свои пять пальцев.
Помнится, тогда мы остановились в Шегмасе в доме бывшего председателя колхоза «Парижская коммуна», недавно вышедшего на пенсию, Павла Дмитриевича Поташева. За ужином неприхотливо разматывался клубок застольной беседы.
— Мы дак последние будем по реке-то,— охотно делился со мной старик, прихлебывая из блюдца чай.— Самые что ни есть последние-распоследние. Вот жисть-то! А раньше-то веселей жилось, куда как веселей... Я тут в тридцать первом году коллективизацию проводил — дак безобразьев не позволял. Ни одного мужика не дал раскулачить. Уездное начальство чуть плешь не проело: «Неужто у тебя, Поташев, ни единого кулака в Шегмасе нет? Может, прикрываешь кого из кумовьев, признавайся? Потом худо будет!» — «Да откель им взяться, кулакам? — говорю.— Кругом лес да бес, от них и кормимся. (Под «бесом» хозяин подразумевал дичь и пушного зверя.— О. Л.). Речку тоже не забываем...» Прошлись тогда партийные товарищи по нашим дворам, увидели, у кого что на столах да в сундуках, и отступились. У нас кулаковских сроду никогда не бывало. Всем миром жили, сообча.— Он вдруг горько вздохнул и покачал седенькой головой.
— А вот ноне промашка вышла. Эвон у нас какие пространства разработаны, а робить-то и некому. У нас тут раньше соседи были — деревнюшка Кобыльское, ихний колхоз «Второе мая» назывался. Да вот раз бежался оттуда народ. Избы опустели, поля, луга позарастали — и закрыли «Второе мая». А мы ничего еще — держимся! У нас тут нынче отделение совхоза «Вожгорский».
— А зимой не скучаете? — спросил я, представив на минуту отрезанную от мира деревеньку в тридцать дворов, засыпанную глубокими снегами, в которой лишь дымы из труб, да лай собак, да подслеповатые оконца с тусклыми огнями керосиновых ламп напоминают о присутствии человека.