Журнал "Вокруг Света" №7 за 1997 год
Шрифт:
Вздрогнув от неожиданности версии, я вес же порадовался осведомленности случайного человека.
На самом деле история была такова. Король Вильгельм устроил в честь Петра морские маневры в Портсмуте. Царь получил от зрелища удовольствие настолько неописуемое, что тут же во всеуслышание заявил:
— Если бы я не был русским царем, то желал бы быть адмиралом великобританским!
Мой друг Тим, будучи серьезным человеком, политологом, преподавателем одного из колледжей Лондонского университета, решил подвести под наше петро-англоведение научную основу.
— Все! Решено! Завтра познакомлю тебя с доктором Хьюз!
Наутро, по дороге на лекции, Тим проводил меня в кабинет к доктору Линдси Хьюз, самому компетентному в Англии эксперту во всем, что касается Петра Первого.
В кабинете доктора — книжный шкаф во всю стену. Все, что имеет хоть какую-нибудь крупицу информации о тех далеких временах и людях, на русском и английском, собрано в том шкафу. Линдси — ученый, и пустой болтовни не любит. На каждый тезис она тут же находит цитату в одном из многочисленных фолиантов.
— Петр был в Голландии и очень огорчался, что голландцы не могут научить его теории кораблестроения, — растолковывала мне доктор Хьюз. — Мы читаем в «Предисловии к Морскому регламенту»: «...тогда зело ему стало противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг. ...Был один англичанин, который, слыша сие, сказал, что у них в Англии сие в совершенстве и что кратким образом научиться можно. Сие слово его величество зело обрадовало, по которому немедленно в Англию поехал и там через четыре месяца оную науку окончил».
В Англии Петру очень нравилось. Живя там, он стремился увидеть и узнать как можно больше. Царь частенько наведывается на монетный двор, приглядывается к высоким — по тогдашним, конечно, меркам — технологиям, современному оборудованию. Вынашивает план осуществления денежной реформы у себя в России. В то время управлял монетным двором — кто бы вы думали? — сэр Исаак Ньютон. Свидетельств на сей счет не сохранилось, но хотелось бы верить, что два великих человека встречались.
Ходит среди интересующихся людей и такой рассказ, связанный с визитом Петра в Англию.
Лондонские купцы обратились к государю с предложением завести в России торговлю табаком, который прежде был там запрещен. Купцы беспокоились, как бы патриарх своим запрещением не подорвал их торговлю. Петр заявил:
— Не опасайтесь! Возвратясь в Москву, дам я о сем указ и постараюсь, чтоб патриарх в табашныя дела не мешался. Он при мне только блюститель веры, а не таможенный надзиратель.
Немногое осталось на память потомкам от визита Петра в Лондон. Редкие свидетельства очевидцев, ворох счетов... Визит был неофициальным, переписка практически не велась, поэтому воспоминания о нем находятся, в основном, в области домыслов. Тем не менее, в Национальном морском музее в Гринвиче в следующем году собираются устроить выставку, посвященную трехсотлетию памятного визита. Вот что мне рассказала директор выставок музея Хелен Митчелл.
Выставку собираются устроить в Доме Королевы. Во время пребывания Петра не были еще пристроены колоннады и флигеля, кубик Дома стоял один-одинешенек в чистом поле и только в некотором отдалении рос госпиталь, да на холме мерзла на ветру обсерватория. Так что Дом выбрали ради исторической
Документы той эпохи на выставке будут представлены планами, схемами, ведомостями и счетами. Счетов сохранилось не очень много, но каждый из них — яркий образец своеволия и неукротимой натуры Петра.
Вот, например, обрывок счета из гостиницы деревушки Годалминг, что по дороге в Портсмут, где проводились так впечатлившие Петра маневры. Точной цифры нет, но перечислено столько съестного, что диву даешься — вот аппетит был! Вот счет от королевского астронома за поломку оборудования в обсерватории — надо было умудриться сломать прочные бронзово-медно-деревянные приборы! Вот счет от домохозяина Джона Эвелина.
Джон Эвелин — писатель, ученый, специалист по садоводству и лесоводству. Все в его усадьбе было устроено для комфортабельного, спокойного житья: ухоженный и хорошо обставленный дом, сад, разбитый настоящим специалистом, мастером своего дела. В саду цвели душистые розы, играя красками на фоне сочной зелени газона. Все дышало покоем и умиротворением. Но тут появились эти русские, и жизнь пошла наперекосяк.
Доктор Хьюз рассказала мне, что, разбирая архив Эвелина, хранящийся в Британском музее, она находила отзывы об ужасных разрушениях, нанесенных царем и его спутниками. Дом был так исковеркан, что его во многих частях пришлось ремонтировать. Краска на стенах была облуплена, стекла выбиты, печи и печные трубы сломаны, полы в некоторых местах выворочены. Примерно та же картина разрушений видна и из описания мебели. В саду «земля взрыта от прыжков и выделывания разных штук». Хмельной царь со товарищи не пощадили даже душистые розы.
Убытки составили триста двадцать фунтов, девять шиллингов, шесть пенсов. В те времена такая сумма равнялась годовому доходу мелкого дворянина в Англии, а в России можно было выстроить на эти деньги приличный дом.
— Меня, признаться, удивило такое отношение царя к саду, — заявила Линдси. — Он сам был понимающим и умелым садовником, немало труда приложил к созданию прекрасных садов и парков в Санкт-Петербурге...
Эвелину были, конечно, возмещены все убытки, а на прощание Петр даже подарил ему свою перчатку.
По тем временам, подарок перчатки считался знаком особого расположения, а уж царская перчатка, кожаная, с золотым шитьем, — была почетным подношением...
Зима прошла. Вода в Темзе посветлела, все больше нарядных лодок стало появляться для увеселения горожан и знати. Пора Петру обратно, в Голландию.
Представляю себе, как его барка плавно скользит к устью, к морю, а на пригорке у обсерватории собрались провожающие: обласканные пенсионеры госпиталя, печальная Летишенька, вздыхающий с облегчением Эвелин.