Журналист
Шрифт:
Глава 10
Панк из группы «Провода»
На уроке курим план!
Наш учитель наркоман!
Всюду леса, всюду поля,
Всюду приморская конопля!
Уссурийск, где мы ни будем,
Уссурийск, тебя не позабудем!
Уссурийск, ты нам будешь сниться,
Уссурийск, приморская столица!
Разливалась по вагону электрички разудалая песня семерых молодых людей, сидевших за три плацкарты от Павлика Морошкова и Пашки Окунева. Павлик и Пашка ехали в село Покровка, чтобы провести журналистский эксперимент.
— Скажи, Паха, я похож на педофила? — спросил Павлик у своего друга и тезки.
— Ну ты, Паха, в натуре, как выдашь, — восхитился глубиной вопроса Окунь. — С чего
— Да вот, познакомился на две недели назад на квартирнике группы «Мессия» с девушкой, все при ней, красавица, умница, сидим целуемся в уголке, и так умеючи она это делает, что я аж голову теряю. И тут ее спрашивает кто-то: а тебе сколько лет? А она отвечает: двенадцать. Я конечно виду не подал, но как-то мне не по себе стало. Сам-то о таком не спрашивал. Проводил ее до дома, чмокнул на прощание, и больше вот уже полмесяца не решаюсь к ней пойти. Вдруг ей правда двенадцать?
— Так надо было сразу и спросить, — пожал плечами Окунь. — Они щас такие встречаются, рано взрослеющие. В общем, не похож ты, Паха, на педофила, не волнуйся. Давай лучше наш план командировочный еще раз обговорим.
После того как любимое детище Окунева — газета «Жемчужина Приморья» — приказала долго жить, звезда уссурийской свободной прессы приехал во Владик и решил устроиться в «Дальневосточные Ведомости», разрекламированные младшим тезкой. И когда встал вопрос «о чем писать?», сразу предложил свои нереализованные уссурийские наработки.
— Там в Синельниково под Покровкой одни наркоманы живут, — объяснял он Павлику. — У них там картошку в огороде сажает только каждый пятый, зато коноплю — все поголовно! Но она их сама уже не торкает, заместо табака идет. Они обычно химку варят, а самый для них смак — китайские колеса. Из Уссурийска к ним приезжают по осени скупщики и меняют на травку все, что им в хозяйстве требуется и все, что им так сказать для души потребно.
Замысел эксперимента был такой. Павлик Морошков едет официально в качестве журналиста в Покровский отдел внутренних дел Уссурийского РУВД, где как раз только что из бывшего подразделения по борьбе с незаконным оборотом наркотиков слепили подразделение новой спецслужбы — Госнаркоконтроля. Падает им на хвост и мотается с ними по району, глядит, как они борются с наркотиками. А в это время Пашка Окунев едет в Синельниково, где местным крестьянам представляется агентом-байером из Уссурийска. Посмотрит, у кого сколько чего где растет, и забьется на сделки после сбора урожая. Вот и поехали: электричкой до Уссурийска, оттуда автобусом до Покровки. А там — каждый своим маршрутом.
— Свежим воздухом подышать, — продолжал тем временем гитарист (который из всей компании выглядел наиболее интеллектуально) свою песню, — из ресторана вышла…
— Бл*дь! — заорали хором шестеро дегенератов, составляющих компанию певца.
— Сами вы бл*дь! — прервав музыку, рыкнул на них гитарист и продолжил, — Дама! И возле ресторана прямо на клумбу начала блевать!
И хором все вместе дегенераты заорали припев:
Уссурийск, где мы ни будем,
Уссурийск, тебя не позабудем!
Уссурийск, ты нам будешь сниться,
Уссурийск, приморская столица!
— Хорошо поют, — оценил вокальные способности соседей по вагону Пашка Окунев. — И слова хорошие. Особенно про леса и поля. Очень патриотичная песня.
— Ага, я знаю эту песню, — махнул рукой Павлик. — Ее «Провода» пели еще до того как я с ними стал играть.
О том, что весь четвертый семестр Павлик Морошков был вокалистом и автором песен панковской группы «Провода», на факультете журналистики ДВГУ мало кто знал. Павлик не распространялся об этом, во-первых, потому что не хотел, чтобы о его прогулах раньше времени узнали родители (они еще не отошли от истории с выселением из общежития и сложными «икорными» переговорами с начальником студгородка), а во-вторых, скромно надеялся, что его слава знаменитого рок-певца докатится до университетских стен сама, без его участия.
Самым главным музыкантом города Уссурийска в те годы был Андрей Шамин, лидер Death-Doom-Metal группы Ex-Disentomber. Он преподавал китайский язык в Уссурийском пединституте и, пользуясь служебным положением, захватил одну из аудиторий факультета иностранных языков под свою репетиционную точку. Художник по кличке Француз покрыл стены и потолок кабинета фресками мистического и загробного характера. Дальний от входа конец аудитории венчала супернавороченная барабанная установка с двумя бас-бочками, выкрашенная в черный цвет и разрисованная черепами и костями. Огромные трехсотваттные колонки выдавали мощное звучание его гитары Jackson, на котором он любил играть венгерский чардаш, польский полонез и вариации на тему Вивальди и Паганини в хеви-металлической аранжировке. Название Ex-Disentomber имело свою историю: начинали Шамин, его соло-гитарист Борзов, басист Люцифер и фронтмэн Господ. Поначалу они назвали свою группу Disentomber, в смысле «раскапыватель могил». Потом переименовались в «Молодое Говно». А потом снова решили вернуться к могильной тематике, но в виду призыва в армию соло-гитариста Борзова добавили к старому наименованию приставку ex-, что дало в итоге смысл «бывший раскапыватель могил».
Про что были их песни, переведенные на английский язык с китайского, Шамин никому не рассказывал, а при воспроизведении их разобрать что-либо было решительно невозможно. Но звучало все мрачно, жутко, громко и где-то даже красиво, а уж уровень игры на музыкальных инструментах у всей четверки был высочайшим во всем Уссурийске.
Вот у Шамина Павлик полгода учился игре на своей электрогитаре Fernandes (на 17-летие ее ему в подарок привез из Японии папа Гена). Он приходил к нему в его студию и среди этих мистических фресок по полтора часа два раза в неделю гонял гаммы. Потом Шамин решил дать концерт — прямо в актовом зале пединститута. В каморке за этим актовым залом репетировал… нет, не школьный ансамбль, как пелось в песне у Чижа, а психоделик-рок-группа «Хвощ» под руководством врача уссурийской психиатрической больницы Вани Шведа. Он обожал Кафку и пел про костлявую рыбу, что плавает в воде, про метлу, про телегу, про лопату — но никогда не пел про любовь. В него была влюблена однокурсница Павлика Катя Евдокимова. Она пила с Ваней вино, курила с ним травку, употребляла с ним циклодол и в итоге выбросилась из окна, когда он уехал в Питер и устроился на работу в больницу имени Кащенко. Там он спутался с криминальными авторитетами из банды санитаров, а когда их повязали следственные органы, Ваню нашли повешенным в его коттедже под Пушкиным с зажатой в руках запиской «жизнь не удалась».
Но на тот момент Ваня был свеж и бодр и с удовольствием выступил со своей группой на разогреве у своего гуру Андрея Шамина. Художник Француз нарисовал такой мрачный билетик, что работники типографии во Владивостоке, в которой «бывший раскапыватель могил» заказал их печать, тоже захотели на этот концерт в Уссурийск послушать гремучую смесь из смертельного металла и психоделического рока.
Концерт группы Ex-Disentomber в Уссурийске состоялся вскоре после того, как Уля Банкина сказала Павлику Морошкову, что их встречи не имеют смысла. Поэтому Павлик шел на это мероприятие с устойчивой целью познакомиться с хорошей девушкой, ценящей хорошую музыку. С этой целью он купил литровую бутылку водки «Столичная» и литровую бутылку воды «Столовая» и так — держа одну в правой руке, а вторую в левой — он ворвался в бесновавшуюся у сцены толпу фанатов Андрея Шамина и Вани Шведа. Там он пил «Столичную», запивал «Столовой», потом пил «Столовую» и запивал «Столичной», потом пил угощал «Столичной» окружавших его металлистов и психоделистов, потом угощался из их рук пивом, портвейном и чем-то еще. Музыки и слов песен Павлик закономерно не запомнил. А самого себя он вспомнил в углу фойе пединститутского актового зала. Его окружали сотрудники патрульно-постовой службы, которые предлагали ему показать содержимое его карманов.
— Я журналист газеты «Дальневосточные ведомости», я тут материал собираю для статьи, — собрав мысли в кучу, сообщил милиционерам Павлик и достал из кармана джинсов удостоверение корреспондента «ДВВ».
— А это тоже журналисты? — спросил его милиционер, кивнув на троих щуплых индивидов, прижатых к стене института другими сотрудниками милиции. Павлик их не знал — точнее, не помнил обстоятельств недавнего знакомства с ними, а тем более содержательной части этого знакомства. Но, встретив надежду в глазах самого высокого из индивидов, Павлик кивнул. Этого хватило, чтобы правоохранительные органы, удостоверившись в отсутствии наркотических средств в карманах молодежи, отпустили таковую на свободу.