Журналист
Шрифт:
— Я пока анализировать не берусь, у меня для этого слишком мало жизненно-важной информации, — сказал Павлик коллегам в редакции. — Пока не наберу ее достаточное количество, буду ездить дурачком и восторженным дилетантом и собирать на уши лапшу. Соберу, прожую, осмыслю, напишу.
Глава 13
Лягушки и китайцы
К китайцам у Павлика было довольно ровное отношение. Он видел их с раннего детства: с самого начала 1990-х годов они работали на стройках, в полях, в садах и огородах, делали ремонты квартир и конечно же торговали на китайских рынках, которые открылись в каждом крупном населенном пункте Приморского края. Уссурийск не исключение: Китайский рынок стал вторым символом города наряду со знаменитым на всю страну авторынком и трехметровой бохайской черепахой (по другой версии чжурчженьской, но об этом пусть спорят краеведы, а мы не будем), которая с давних пор украшала одну из аллей
Павлик знал: с китайцами можно иметь дело. Это в целом неагрессивная и трудолюбивая нация. В отличие от корейцев и кавказцев, которые на всем Дальнем Востоке вели постоянные кровавые войны с русскими криминальными группировками, китайцы все вопросы решали деньгами. У них можно было многое купить, им можно было многое продать. Это практически бездонный рынок сбыта, за который все перечисленные мафии бились насмерть.
Конечно, дела, которые имела с китайцами семья Павлика, были гораздо мельче и безопаснее. Мама Павлика ездила в Китай за шмотками, одевая семью и продавая часть за прилавком все на том же китайском рынке. Папа ездил за бытовой техникой — привозил магнитофоны, видики, телевизоры, стиральные машинки и пылесосы. И тоже продавал их на китайском рынке. Он, впрочем, быстро понял, что топчик — это машины из Японии. Едва накопив первые 2 тысячи долларов, он получил японскую туристическую визу, купил билет на пароход и отправился в город Фусики за своей первой «Тойотой Короллой». Когда пароход вошел в порт, японские таможенники приняли Гену Морошкова за русского миллиардера. И очень удивились, когда он пешком дошел до автостоянки и купил всего одну недорогую машину. Дело в том, что все остальные пассажиры парохода прибыли в Страну Восходящего Солнца по паспортам моряков, и официально туристом на всем судне являлся только один человек. Поэтому чиновники и подумали, что он зафрахтовал весь пароход для одного себя. Потом Гена исправил свою оплошность и уже в следующий рейс поплыл по свежевыпеченному паспорту моряка: имея профессию механика-дизелиста железнодорожной реф-секции, он и в новом документе стал механиком-дизелистом.
Китайцы тоже к России относились как к огромному рынку сбыта. Но с гораздо большим умом. Об этом можно судить хотя бы по внешнему виду двух приграничных городов: российского Пограничного (того самого, где замом главы трудился в поте лица папаша соседа Павлика по общаге №3 ДВГ Тимофея Хабарова) и китайского Суйфэньхэ. Если первый как был в начале 90-х грязным задрипанным провинциальным городишкой, то второй за эти же 10 лет из такого же грядного задрипанного городишки вымахал в сияющий стеклянными небоскребами современный мегаполис.
И такой же контраст представляла собой вся государственная граница России и Китая в Приморье. С китайской стороны вдоль линии колючей проволоки и контрольно-следовой полосы была проложена асфальтированная дорога, по которой пограничники Поднебесной гоняли на новеньких военных внедорожниках. С нашей же стороны устроена пятикилометровая зона отчуждения, находящаяся в полном ведении российских погранвойск. Но там никаких дорог нет: от воинских частей, что находятся с внутренней стороны зоны, до границы можно дойти только пешком по пересеченной горно-таежной местности. И если летом это не проблема, то зимой каждый такой выход — это полноценная операция с выдачей сухпайков и снаряжением для двухдневного ночевки в лесу.
Неудивительно, что эта пятикилометровая зона отчуждения с российской стороны была просто раем для китайских браконьеров. Потому что они со своей стороны просто перебегали дорогу, когда не видят свои погранцы, и углублялись в тайгу, где спокойно били дичь (не брезгуя даже краснокнижными тиграми и леопардами), ловили рыбу (в том числе самыми варварскими методами — взрывпакетами и электро-удочками, не говоря о простых сетях). За любое из этих деяний в самом Китае была смертная казнь (по крайней мере, так говорили), а в России — административное наказание и депортация. Да к тому же поймать в зоне отчуждения браконьера пограничникам достаточно сложно.
Такая проблема наблюдалась по всей длине госграницы, но в Хасанском районе Приморского края имелась своя специфика. Здесь с территории КНР через территорию РФ к Японскому морю текут многочисленные горные речки: Сидими, Адеми, Амба, Барабашевка, Нарва, Пойма, Рязановка, Гладкая — они стекают с предгорий Сихотэ-Алиня и впадают в Уссурийский залив. Туда на нерест каждую осень заходят мегатонны семы, кеты, кижуча, и наваги. А в верховьях — в той самой зоне отчуждения — в них плодятся и размножаются миллионы лягушек.
Именно они, лягушки, а не форелевые, стали главным объектом преступных посягательств браконьерского элемента, проникавшего на территорию России с сопредельного государства (как писали в пресс-релизах погранцы, если им удавалось поймать хоть кого-то из этих элементов). И именно про них написал в своем письме в редакцию «ДВВ» уволенный за свой несгибаемый характер и теперь уже бывший глава охот-инспекции Хасанского района Роман Клюев. Письмо пришло в середине января, и в нем Роман живописно рассказал, как пытался бороться с браконьерством в зоне отчуждения, но пограничники свято блюли свои корыстные интересы и не только не пускали его туда, но даже угрожали применением оружия. А между тем, написал экс-эколог, там творится невообразимое безобразие: китайцы начали массово травить лягушек. По его словам, метод у них достаточно примитивный, но действенный: вверху по течению речки один китаец выливает в прорубь пару пузырьков жуткой отравы, а внизу стоит второй китаец у второй полыньи и собирает выплывающие из-подо льда трупы лягушек. Объемы добычи каждой такой парочки измеряются тысячами особей, которых они потрошат прямо на берегу и бросают там же — на снег. От каждого трупика им требуется только одно — сгусток лягушачьего жира, позволяющий квакушкам в режиме спячки пережить суровую зиму. Этот жир они как-то по-особому по-китайски готовят и делают из него пилюли. Одной пилюли китайцу хватает, чтобы всю зиму ходить без шапки при минус 20 градусах и не хворать.
Павлик отправился в командировку один. Проснулся в пять утра по своему испытанному методу (ему его научила в детстве бабушка: попроси Ангела-Хранителя разбудить во столько-то, он и разбудит — Павлик много раз пробовал, просил «разбуди в 6:15» или «разбуди в 7:34», и каждый раз его сны естественным образом заканчивались ровно за секунд до загаданного времени, так что, проснувшись и глянув на часы, он видел как секундная стрелка завершала последний минутный круг) и отправился на автовокзал, где сел на утренний автобус до Хасана. Холодный неотапливаемый «Икарус», где на заднем сиденье прикорнул молодой журналист, превратил за четыре часа дороги его в подобие героев Джека Лондона, выживающих в условиях вечной мерзлоты. Выйдя в полдень на остановке, указанной в письме Романом Клюевым, он огляделся и зашагал в сторону одноэтажных домов неподалеку от трассы.
Роман встретил корреспондента у калитки своего дома — староверской мызы бревенчатой образца конца XIX века. Накормив гостя тарелкой вкуснейшего борща с рюмкой водки, он усадил его в свой «Паджеро» и повез по району. Они съездили к нескольким экологам, к преемнику Романа на посту охотинспектора, к главе администрации Хасанского района (там, как всегда, Павлик шлепнул печати в командировочное удостоверение), а в конце нагрянули на погранзаставу. Но там им дали от ворот поворот и дальше шлагбаума в зону отчуждения не пустили.
Впрочем, когда в «МК во Владивостоке» вышел репортаж Павлика о поднятой Романом Клюевым проблеме, пограничники сами позвали журналиста посетить с ними запретную зону и убедиться, что по крайней мере об экологической катастрофе речи не идет. Китайцы в речку действительно лили какую-то гадость, но это было вовсе не химическое оружие массового поражения, а обыкновенный сельскохозяйственный пестицид, что фермеры Поднебесной распыляют на своих полях. Лягушки от него дохнут, а вот рыба даже не замечает. И он быстро растворяется в воде, так что даже через пять минут от него и следа не остается. Чтобы убедиться в этом, Павлика снарядили как пограничника — в кирзовые сапоги с теплыми портянками, в душегрейку и шапку, выдали сухпаек и в составе разведывательно-поисковой группы (РПГ) отправили к месту, где месяцем ранее поймали двух китайцев с отравой (именно изъятые у них бутылочки и были изучены путем перевода этикетки с китайского языка). Идти туда пришлось пять часов по снегу по колено, там солдат-пограничник пробурил лунку, а офицер достал алюминиевую кружку и, зачерпнув речной водички, на глазах у Павлика выпил ее до дна. Павлик тоже зачерпнул и сделал несколько глотков, а потом солдатики разожгли костер и приготовили в котелке наваристый гороховый суп из сухпайков — тоже на той же воде из речки. А когда поздно вечером усталая РПГ вернулась из похода в часть, ее ждала жарко натопленная баня, где Павлик с офицерами знатно попарились, после чего угостились квасом и жареной картошкой. Наутро его на пограничном уазике довезли до автостанции (в уазике из магнитолы звучала блатная Катя Огонек с песней «Эх, мусорок, не шей мне срок!») откуда автобус привез репортера во Владивосток. Во втором репортаже Павлик описал все (кроме, пожалуй, бани).