Зима в горах
Шрифт:
— Понятно, — сказал Дик Шарп. — Значит, так: я здесь родился, вырос и знаю тут каждый закоулок, но у меня нет ума, и я недостаточно начитан, чтобы обосновать свои действия. А вы являетесь, кидаете взгляд вокруг и с ходу можете все объяснить. Даже меня.
— Стойте, стойте, — сказал Роджер. Это начинало его занимать. — Возможно, я зря претендую на то, что кое-что понял. Но вы зря претендуете на то, что вы тут все можете, а это гораздо хуже.
— Разве я на это претендую? Только на то, что у меня современное мышление и что я хороший делец — вот и все.
— Не лицемерьте. До сих пор мы были честны друг о другом. Давайте от этого не отступать. Вы прекрасно знаете, что претендуете на большую власть — все хотите прибрать к рукам. Вы тут словно маленький Цезарь, перед вами все должно отступать. Если
— Никак вам не дает покоя эта машина, — заметил Дик Шрап, отпивая из стакана.
— Но послушайте, ведь именно вы стояли за всем этим, как и в тот раз, когда мне облили краской дверь. И все по одной лишь причине: вы считаете, что Гэрет Джонс не имеет права существовать.
— Да, — сказал Дик Шарп. И откинулся на спинку кресла. — Считаю, что не имеет.
— Ну, а я считаю иначе. Видите, как все просто.
— О нет, вовсе не просто, мой друг. Существуют ведь определенные законы.
Роджер коротко рассмеялся.
— Вот уж не думал, что услышу от вас о законах.
— Осторожно, это уже клевета.
— Не валяйте дурака.
Они скрестили взгляды, на этот раз не скрывая вражды друг к другу.
— Когда я говорю, что существуют определенные законы, — сказал Дик Шарп, и его курчавый каштановый хохолок, вздрогнув, повис, как петушиный гребень, — я имею в виду настоящие законы, а не те, что записаны в сводах.
— Можете мне об этом не говорить. Законы экономики — единственные, которые приемлют люди вроде вас…
— Видели вы когда-нибудь, как еж попадает под машину? — спросил Дик Шарп.
— О, я так и знал, что вы вылезете с каким-нибудь этаким доводом. Вы думаете, это оправдывает ваши…
— Так вот еж, — продолжал Дик Шарп, перебивая Роджера, — нарушил закон, сев посреди дороги, где ходят машины. Не тот закон, какой вы признаете, а тот, какой признаю я. Он свернулся клубком, когда увидел приближавшуюся машину, верно? И если бы вместо машины была лошадь, она копытом отбросила бы его с дороги. Но то была не лошадь. За это время были изобретены машины, не так ли?
— Прекрасно. Можете не говорить мне азбучных истин. Вы — машина, а Гэрет — еж, и он должен осознать то, что вы изобретены и существуете.
— Что ж, можно и так повернуть. Только он вовсе не обязан это осознавать. В то же время, если он этого не осознает, ничто не убережет его, и он будет раздавлен.
— Так, — сказал Роджер. — А вы при этом выходите чистеньким из воды, верно? Вы можете сломать Гэрета или любого другого мелкого собственника, вы можете применить любые самые безжалостные методы, вплоть до насилия, и при этом не будете считать себя виноватым, потому что не вы повинны в этом, а Закон.
— Вы тут столько всего наговорили, мистер, что я должен был бы чувствовать себя очень не в своей тарелке. Но почему-то это меня не трогает. Если бы вы больше разбирались в том, о чем идет у нас речь, вы могли бы действительно вступить со мной в схватку и задеть меня за живое. А так контакта не получается. Одно мне ясно: сами вы никогда не занимались бизнесом.
— И это все, конечно, объясняет, не так ли?
— Не все, но многое. Вы обозвали меня душегубом и прожженным дельцом. Так вы себе меня представляете. Что ж, скажу вам, кто я на самом деле. Начинал я очень скромно. Никакого капитала. Был обычным трудягой. Но потом выделился, поработал тут, поработал там, и через некоторое время уже несколько ребят работали на меня. Знаете ли вы, каково это — начинать дело без капитала? Это все равно, что устроить зоосад без клеток. Ничто не стоит на месте, ничто не ждет. И на все нужны деньги — и притом быстро, не так ли? А конкуренты твои — ребята, чьи отцы уже процветали, да и деды тоже, — вот так-то! И у них есть акции, и ценные бумаги, и деньги в банке, и времени сколько угодно. А у тебя ничего этого нет. Ты засыпаешь одну яму с помощью земли, взятой из другой, а потом вырываешь третью, чтобы заполнить вторую, иначе ты упадешь в нее. Я быстро делаю деньги. Приходится. Меня считают богатым — местные жители, те, с кем я вырос. Ну, а я не богат. Я могу завтра стать банкротом. Я зарабатываю уйму денег, но все эти деньги уходят. Я пускаю их в оборот, как только они поступают ко мне,
— И вы считаете, что теперь он должен отдать вам свой автобус за пару тех самых бутербродов?
— Да вы прекрасно, черт возьми, знаете, что я считаю. У Гэрета Джонса нет никаких оснований иметь зуб против меня.
— Никаких оснований? Вот как! Просто вы пытаетесь лишить его средств к существованию — только и всего.
— О, я не просто пытаюсь, мой английский друг, — снисходительно заметил Дик Шарп. — Я это делаю. Деньги мне нужны ровно через три месяца, и я готов потратить сейчас еще немного, чтобы к определенному моменту капитал уже обернулся и я имел нужную сумму.
— Не задумываясь над тем, справедливо вы поступаете или нет.
— Справедливости не существует, — сказал Дик Шарп. — Едва ли можно считать справедливым, когда машина переезжает ежа.
Он смотрел на Роджера с доброжелательным интересом, словно ожидал, что тот на это скажет. Но Роджер в этот момент поверх его плеча увидел приближавшегося к ним человека. Это был тот самый блондин, который докучал Райаннон во время ее дежурства. Пока молодой человек, покачивая на ходу плечами, шел к ним, Роджер понял, что это любимое дитя Дика Шарпа и его дебелой блондинки жены. Светлая шевелюра у баловня судьбы была явно от матери, агрессивность — от отца, а эгоизм выработался за годы родительской опеки.
Не обращая ни малейшего внимания на Роджера, он стал в небрежную позу перед отцом и спросил:
— Готов в путь, пап?
— Более или менее, — ответил Дик Шарп, отодвигая кресло и вставая.
— Тот человек только что звонил, — сказал Шарп-fils [22] .
— Звонил, да? Все в порядке?
— В норме.
И они направились к выходу. Роджер с ненавистью посмотрел им вслед. Во время разговора с Диком Шарпом были моменты, когда он начинал чувствовать даже какую-то приязнь к нему или по крайней мере начинал понимать его точку зрения и, хотя был в корне с ним несогласен, все-таки делал какие-то скидки. Но когда он увидел Дика Шарпа с этим мерзким малым, его сынком, все сразу переменилось. Дик Шарп и те из его сверстников, которые исповедуют такие же взгляды, способны превратить мир в хромированную пустыню, а потом передать эту пустыню в наследство своим отвратительным потомкам. В общем-го ведь Дик Шарп добивался создания такого мира, где молодчикам вроде его сына никогда не придется стать людьми.
22
Сын (франц.).
Роджер поднялся и направился к выходу из отеля. Снаружи с легким шуршаньем падал дождь. Было уже поздно. Вечер кончился. Может быть, стоит взять такси до Лланкрвиса?
Нет, он пойдет пешком. Ему надо устать, иначе это длинное настороженное лицо, увенчанное петушиным гребнем, непременно встанет между ним и его сном. А ему надо как следует отдохнуть. Что-то непохоже было, чтобы жизнь его пошла легче.
Путь ему предстоял не близкий, и к тому времени, когда Роджер достиг самой крутой части подъема, перед Лланкрвисом, он почувствовал, что его ждет крепкий сон. Ни Дик Шарп, ни Дженни, сколько бы их образы ни маячили перед ним, не способны были удержать его от погружения в забытье.