Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном
Шрифт:
– Вот. – Кудряш передал им собранную с гостей плату.
– Свою часть мы в следующий раз возьмем, – сообщил дед.
Один воин спрятал добычу в мешочек на поясе, второй заинтересованно сделал вокруг деда Пафнутия круг:
– Старик, да ты помолодел не по годам. Ну-ка сгорбись.
Дед Пафнутий со вздохом выудил из-под рубахи спрятанный за спиной меч.
– Штраф взяли? – Оглядев меч, вояка пристроил его у себя за поясом.
Другой укоризненно, но с понимающей улыбкой покачал головой.
– Не хотели платить, – признался дед.
– Кто? – Ребята посерьезнели.
– Новенький, Никодимом кличут.
– Разобраться?
– Не надо. Я вот сиротинушек подобрал. – Пафнутий кивнул на нас. – Тоже увезти хотели, но закон-то на нашей стороне.
– А то.
Воины бросили на нас с Марианной ленивые взгляды. Не найдя ни в чем криминала, они вернулись «на службу», то есть под крышу домика, а мы последовали дальше по наезженной грунтовке. По одной стороне расстилалось возделанное поле, по другую – убранные ухоженные сады. Не чета дорогам. Садами здесь занимались всерьез. Один из видов государственного дохода – если верить слышанному. Следы людей, коней и телег наползали друг на друга, кое-где зияли ямы. Местами приходилось обходить немалые лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя. По сравнению со страной башен здесь дорогам внимания не уделяли. Как и должной охране рубежей.
– Кудряш, – обратился дед к пацаненку, – беги вперед, скажи Немиру, пусть готовит встречу.
Всякий раз, когда лень, привычка и размеренность овладевают каким-либо народом, это ему выходит боком. Вышло и нам.
– Бегите, – сорвалось с губ кряхтевшего с нами деда.
Я оглянулся по сторонам:
– Куда?
– Почему? – вскинулась Марианна.
– Поздно, – сказал старик и тяжело опустился наземь.
Из-за развесистых деревьев вышли старые знакомые, в руках – луки, мечи и брыкавшийся Кудряш.
– Говорил же тебе, дед, – скучно бросил Никодим, возглавлявший отряд, – не лезь не в свое дело.
Я виновато глядел на царевну. Не будь ее рядом – вырвался бы и рванул в сады. Невзирая на. Но она была.
Нас быстро обыскали.
– Меча нет.
– Разленились вояки, не передай они присмотр сельским, не только меч уплыл бы. – Никодим перевел взгляд на нас с Марианной, вновь связанных и с кляпами во рту. – Нам это на руку. Некоторое время никто их не хватится.
Тут что-то произошло. Внезапная сумятица, вскрик, смачная ругань, стук отпущенной тетивы, снова вскрик. Один из Никодимовских бойцов вынес на обозрение Кудряша, в спине которого торчала стрела.
– Убег бы. Пришлось. – Он равнодушно перевалил трупик через плечо.
Дед Пафнутий, у которого тоже заткнули рот, бросился к убитому мальцу. По усам и бороде покатились слезы. Затем со связанными руками старик кинулся на убийцу.
Меч Никодима плашмя ударил его по затылку.
– Уходим, – сказал он.
Деда попытались поднять.
– А он… того. – Боец показательно скрестил на груди руки. – Окочурился.
Никодим ругнулся.
– Тела нельзя оставлять, пусть думают, что их куда-то нелегкая занесла. Старика тоже тащите.
Он подал знак, и кто-то из команды первым выдвинулся в обратную сторону – бесшумно, незаметно, как опытный разведчик. Убедившись, что все в порядке, за ним так же осторожно, короткими перебежками, последовали остальные. Дважды надолго залегали, сливаясь с землей. Меня с царевной и трупы несли без церемоний, иногда волокли по земле, чаще перекидывали через плечо или по двое
– Может, по течению назад? – предложил Никодиму мужик, который нес на плече пацаненка.
Несколько человек кивнули. Чувствовалось, что отвечать за гибель мальчика и деда команда желанием не горит. А возможность такого ответа витала в воздухе. Мне вспомнились казненные. Если так наказывают нарушителей порядка вроде наших похитителей, то я двумя руками за подобную справедливость. Как говорят Аллехвалинцы, если сознательно плюешь на общество – оно обязано ответить тем же, причем так, чтоб другим неповадно было.
– Нас там уже видели, – не согласился командир. – Когда этих хватятся, мы должны быть, во-первых, далеко, во-вторых, ни при чем. Пусть потом ищут, кто и что. До порогов осталась пара часов тяги.
Нас переправили через высокий борт на занозистую палубу. На поперечине единственной мачты висел свернутый парус, тяжелый и заставивший поежиться: а если сверзится? В трюм вел прикрытый крышкой широкий лаз, а палубу от начала до конца перечеркивали скамьи с упорами для ног. С обеих сторон к скамьям прилагалось по веслу, каждое некогда являлось высоким деревом. С мачты спускались канаты непонятного назначения, пахло сыростью.
Нас сгрузили на борт, а трупы Никодимовская братва завалила камнями на дне реки – не найти, если не знать, где искать. Затем команда в несколько рывков столкнула судно на воду и взялась за сброшенные на берег канаты. Пристраивая лямку через плечо, кто-то ныл:
– И чего не дадут голытьбе подработать? Прежний конязь разрешал.
– Тянем сами, а поборы почти не изменились, – поддержал еще кто-то.
– Бурлаки не носили оружия, им было запрещено, – ответил другой, более старый голос, – и однажды кто-то увез работяг. Теперь с этим строго.
На борту осталось двое – Никодим и еще один, которого я определил как главного помощника.
– Товар или развлечение? – Никодим кивнул на царевну. – Проверь.
Помощник полез к ней руками. Марианна дергалась, вертелась, пиналась и мычала. После некоторой борьбы мужик обернулся к главарю:
– Женские неприятности.
– Потом глянем. Прячь.
Из-под ног сидевшего с рулевым веслом Никодима помощник снял подставочку. На образовавшемся месте из палубы были вынуты несколько досок, под ними обнаружилась пустота в пару ладоней глубиной – типичное второе дно для контрабанды. В глубине черной щели уже лежали мешки. Меня с Марианной как нечто неодушевленное впихнули внутрь, сверху накрыли досками. Прямо над лицами осталось по дырочке для дыхания. Как говорится, рано обрадовался: отверстия оказались технологическими, именно в них крепилась подставка. Когда ее водрузили на место, в каждую дырку вошло по острому штырю, направленному прямо в лоб. Если начнем рыпаться, мычать и подавать другие признаки жизни, кому-то на палубе достаточно наступить на скамеечку, и штыри пробьют черепа.