Златовласка (сборник)
Шрифт:
— Да? — отозвалась Сьюзен.
— Спокойной ночи, мама.
— Спокойной ночи, — сказала Сьюзен. Она была уже в постели. Джоанна подошла, наклонилась и поцеловала ее в щеку.
— Спокойной ночи, — повторила она и вернулась в свою комнату.
Я молча разделся и выключил свет с моей стороны. Сьюзен неподвижно лежала рядом со мной. Я знал, что она не спит, потому что дыхание ее было прерывистым и время от времени она тяжело вздыхала. Наконец произнесла:
— Что происходит, Мэттью?
— О чем ты?
— Почему мы все время ссоримся?
— Ты постоянно заводишься, Сьюзен.
— Это неправда.
— Ты затеяла ссору по пути на теннисный турнир…
— Это ты сорвался.
— Потому что ты без конца дергала меня по поводу того, как я веду машину.
— Но ты сам говорил, что не хочешь опоздать.
— Мы и не опаздывали.
— На улице машин невпроворот, а ты совсем не следил за дорогой, разговаривал с Джоанной.
— Мы начинаем все сначала.
— Но это правда, Мэттью. Ты отвлекаешься и не отвечаешь за свои действия.
— Сьюзен, ты принимаешь меня за кретина, который не в силах завязать шнурки на ботинках.
— У меня нет сил больше ссориться.
— Тогда прекрати, будь так любезна, все это. То я, видите ли, не могу одновременно разговаривать и вести машину, то мне не следует выпивать два мартини перед обедом, то я не должен…
— Ты действительно слишком много пьешь.
— Когда в последний раз… не будешь ли ты так добра сказать мне, когда в последний раз… можешь ты сказать мне, видела ты меня хоть раз пьяным или хотя бы…
— Ты становишься мутным, — перебила Сьюзен.
— Сьюзен, я пью меньше, чем кто бы то ни было из моих знакомых. Старый Регги по соседству…
— Мистер Соумс — пьяница.
— Об этом я и говорю. А я не пьяница, и даже не любитель выпить. Что происходит, можешь ты мне сказать? У нас что, как в «Газовом свете» [10] или как? Ты пытаешься доказать мне, что я пьяница, потому что я выпиваю два мартини перед обедом? Или же ты пытаешься склонить меня к пьянству, а, Сьюзен? Сьюзен, ты ведь сама пропустила два стаканчика перед обедом, ты знаешь об этом? Ты пропустила два стаканчика, Сьюзен, я сам посчитал. Ты выпила два «Манхэттена», Сьюзен. И во время концерта заснула…
10
«Газовый свет» — детективный фильм с Ингрид Бергман и Шарлем Буайе в главных ролях.
— Я не спала, — возразила она. — И пожалуйста, не уклоняйся от темы.
— Сьюзен, ну ответь, ладно? Ты думаешь, что я пьяница? Ответь.
— Я не думаю, что ты пьяница.
— Прекрасно, в таком случае…
— Просто ты слишком много пьешь.
— Что означает «слишком много», Сьюзен?
— Два мартини марки «Бифитер» — это слишком много.
— О, Господи! — воскликнул я.
— Говори тише, — сказала она. — Все окна открыты.
— Тогда закрой окна и включи кондиционер, — потребовал я.
— Кондиционер сломан, — сказала она. — Или ты это тоже забыл?
— Все правильно, у меня никудышная память, — заметил я. — Вот почему я такой никчемный адвокат. Я всегда забываю, что говорил свидетель минуту назад.
— Никто не утверждал, что ты никудышный адвокат.
— Нет, просто у меня паршивая память.
— Но ты ведь забыл про кондиционер, не так ли?
— Я думал, ты уже позвонила насчет кондиционера.
— Да, позвонила, но придут ремонтировать его только в воскресенье. Если бы ты уделял больше внимания тому, что происходит в доме, то знал бы, что чинить его еще не приходили.
— А я думал, приходили, но я тогда выходил покупать «Таймс».
— Стали бы мы открывать все окна, вместо того чтобы включить кондиционер? Если бы его отремонтировали…
— Откуда мне знать? Может, тебе хочется, чтобы старина Регги услышал, как мы все время ссоримся. Может, ты спишь и видишь, как бы у него произошла закупорка сосудов от расстройства из-за нас.
— Мне не нравится, как ты говоришь о мистере Соумсе. Он славный старик.
— Он старый пердун, — рявкнул я, вылез из кровати и двинулся в гостиную.
Я размышлял, а не поставить ли пластинку с квартетом «Джаз-модерн». Иногда я ставил эту пластинку, включая проигрыватель на полную громкость, — просто чтобы досадить старине Регги, живущему по соседству. У Регги кавалерийские усы. Он ходит с тростью и тычет ею в ящериц. Таким же образом он попытался ткнуть ею и в нашего кота Себастьяна. Себастьян гораздо более приятный товарищ, чем Реджинальд Соумс. Когда бы я ни ставил квартет «Джаз-модерн» на полную громкость, кот Себастьян вытягивался на полу гостиной точно посередине между двумя колонками. Он закрывал глаза. Уши у него подергивались в такт ритму, что доказывало, сколь тонким ценителем он был! А старина Регги был просто старым пердуном. Когда я ставил квартет «Джаз-модерн» — мне он даже не особенно нравится, и я ставил его, просто чтобы досадить старине Регги, — он выходил со своей тростью и орал своим хриплым от чрезмерного употребления виски голосом: «Не слишком ли громко, юноша? — а потом неизменно интересовался: — Что это еще за дерьмо?» И я каждый раз ему отвечал, что это Моцарт. «Моцарт? — переспрашивал он. — Моцарт, да?»
Я уже давно понял, что Реджинальд Соумс был печальным и безвредным одиноким стариком, которому крупно не повезло, что он оказался соседом людей, чей брак неуклонно распадался. Я задумался над этим. Я размышлял по поводу двух существ, которые только и были мне дороги в этом браке — моей дочери Джоанны и кота Себастьяна. Я уже направлялся в спальню, чтобы высказать Сьюзен все, что накипело на сердце, сказать ей наконец, объяснить, что я хочу развестись, растолковать ей, что она может оставить себе дом и обе машины, и катер, и счет в банке, и коллекцию грампластинок, и пианино, на котором никто никогда не играл, если только она позволит мне забрать с собой Джоанну и кота.
И вот тут-то и зазвонил злосчастный телефон.
Звонил Джейми Парчейз, чтобы сообщить мне о зверском убийстве его жены и двоих детей.
Сейчас, в начале четвертого утра, когда я откинул одеяло на своей стороне и улегся рядом со Сьюзен, моим единственным желанием было, чтобы она не просыпалась. Я был вымотан, истощен, измучен, и у меня не осталось ни чувств, ни мыслей. Задолго до ссоры, до телефонного звонка от Джейми, я поставил будильник на семь утра. По понедельникам в восемь часов я играю в теннис с Марком Голдменом. Он был на двенадцать лет старше меня, а играл в двенадцать раз лучше. До семи часов оставалось всего четыре часа. Я попытался составить план действий. Может быть, позвонить Марку в три часа утра и сообщить, что не смогу сыграть с ним в теннис сегодня утром? А может, оставить будильник заведенным и позвонить ему, как только проснусь? Или спать до тех пор, пока Марк не позвонит из клуба, чтобы выяснить, где меня черти носят? Но я слишком устал, чтобы думать, и просто оставил будильник заведенным на семь часов. Осторожно я вытянулся под простыней. У меня было ужасное, кошмарное предчувствие: если Сьюзен проснется, первое, что она скажет, будет: «И вот еще что…»