Злом за зло
Шрифт:
Звук шагов гулким эхом раздавался под высоким потолком, пока маг шествовал между рядами пустовавших скамей. Он опустился на колени перед алтарем, на котором неизвестный резчик создал деревянную скульптуру Молотодержца в день его сожжения. Древесина давно потемнела, и по ней местами пролегли заметные трещины, но эти мелочи не мешали восхищаться тем, что мастер вложил душу в свое творение. Обращенные к Небесам глаза мессии полнились скорбью и смирением, пока вырезанные в невероятных изгибах языки огня глодали его ноги. Тобиус сотворил на себе знак Святого Костра и прочитал придуманную им еще в детстве молитву:
– Дай,
Поднявшись, маг заметил, что приватность его беседы с Господом-Кузнецом была несколько нарушена. У левой стены залы замер, сжимая перед собой метлу, мальчишка в одеяниях храмового служки.
– Мне нужен священник.
Последний нашелся в крохотном садике при храме. С площади это уютное местечко скрывал забор, но после того как служка предупредил святого отца и получил разрешение, Тобиус был проведен внутрь. Все вокруг утопало в аромате цветочных кустов и зелени фруктовых деревьев. Над одной из клумб с лопаткой в руках трудился, сидя на корточках, человек в рабочей одежке, испачканной землей и, судя по запаху, немного удобрениями. Он с кряхтением выпрямился, оказавшись не сильно высоким мужчиной под сорок, худощавым, но с большой головой, обритой в круг, безвольным подбородком и выдающимся горбатым носом истинного архаддирца.
– Отче.
– Отец Эмиль Сарга, - представился священник, - а вы?
– Дидье Фрассон, - представился Тобиус.
– Какой странный едва уловимый акцент. Из какой вы провинции, сын мой?
– Я родился на севере, отче, во Фломани, но мать была из западных дильгийцев, от этого и акцент, сколько ни пытался избавиться, все тщетно, - продолжил лгать Тобиус, радуясь, что фактически не находится под сводами храма. Хотя могло статься, что сад разбит на святой земле.
– Понятно-о-о, - не то чтобы совсем уверенно протянул священник.
– И что же привело вас сюда?
– Отче, последние несколько лет я посвятил паломничеству, живу в походах от святыни к святыне, грежу мечтами о том, что когда-нибудь узрю светлый град Йершалаим, и вся моя жизнь течет по давно неизменному руслу, но прошлой ночью случилось чудо! Ангел явился мне во сне и повелел направить стопы сюда, в Шем-ду-Махгритэ, ибо в моих силах справиться с бедой, постигшей ваш прекрасный край.
Услышав об ангеле, отец Эмиль слегка переменился в лице, но явно не в лучшую сторону. Его подозрительность ощущалась едва ли не кожей, одна из бровей скептически приподнялась, а голова склонилась чуть набок, что вкупе с прищуренными глазами кричало: 'Не верю'. Впрочем, будучи божьим человеком, он не мог моментально возопить это вслух.
– Вас посетило откровение?
– Иначе не сказать.
– И ангел велел вам идти сюда, чтобы?..
– Девочка. Он сказал, что я должен попытаться помочь ей, приложить все силы.
Услышав о девочке, священник совсем немного оторопел.
– А... что-нибудь еще ангел вам сказал?
– Нет, отче, я бреду в потемках, выискивая крупицу света.
– Надо же. Такой молодой человек, а уже так тесно приобщились к вере. Похвально, но так необычно в наши лихие времена.
Тобиус мысленно обозвал себя последними словами. Он так привык носить личину в последнее время, что не подумал о том, что, при входе в храм ложная внешность растает в мгновение ока, а ведь это было естественно! Священник явно видел настоящее лицо, и, несомненно, глаза мага. Люди замечали их необычную природу реже, чем можно было бы ожидать, но уж если замечали, то больше не забывали. Эти мысли пролетели в голове Тобиуса мгновенно, однако бледное лицо осталось невозмутимым, и он взял себя в руки. В конце концов, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.
– На то есть причина, отче. Когда я был еще в утробе матери, та стала жертвой проклятья богомерзкой ведьмы. Тварь схватили и сожгли, а матушка моя перешла под защиту Святой Церкви и родила меня на святой земле. Лишь потому облик мой не стал совсем ужасным, обошлось глазами. Сызмальства мне рассказывали об этом, и, преодолев порог отрочества, я решил посвятить себя вере, но прежде чем идти в послушники, захотел пуститься в паломничество. Когда-нибудь я увижу светлый град Йершалаим, а вернувшись, пойду учиться к братьям святого Якова.
Ложь придумывалась быстро и ладно, а говорил Тобиус непринужденно, что не способствовало лишней подозрительности.
– Проводите меня, отче, я не знаю, куда идти дальше, и в дом божий явился за указанием пути.
Верующий человек, сразу не принявший историю появления желтоглазого 'паломника', не смог, однако, найти причину, чтобы отказать в просьбе. Сама ситуация была необычна, так что готовой манеры поведения не существовало. Отцу Эмилю потребовалось немного времени, чтобы сменить рабочую одежку на священническую сутану, после чего он вышел на дышавшие зноем улочки Шем-ду-Махгритэ.
Сердце этого поселения составляли обширные дворы, которые за несколько веков существования превратились в малые подобия настоящих замков. Конечно, там были лишь большие дома вместо донжонов, часто в несколько этажей, хозяйственные пристройки вместо казарм, прочные заборы вместо крепостных стен и клумбы вместо рвов, но какой-то уютный дух 'замковости' в них жил. Ворота одного из тех дворов, к которому привел священник, были распахнуты, и присматривал за ними одинокий пейзан с жердиной, сидевший в тени раскидистого сливового дерева. Охранник быстро встал и поклонился, сняв перед клириком замызганную треуголку, а на вопрос о хозяине указал на увитую стеблями монастырской розы беседку.
– Я переговорю с месье Летье сперва, а вы постойте здесь, сын мой. Он человек крутого нрава, подозрительный и резкий, не любит чужаков, так что...
– Не нужно лишних слов, я подожду.
Тобиус остался стоять на солнцепеке, прекрасно понимая, что сейчас святой отец подготовит местного хозяина к встрече с явно сомнительным типом, наверняка шарлатаном и авантюристом, явившимся в надежде поживиться на чужом горе. Что ж, молодец, человек божий, ведь мир, каким он должен быть по заветам Молотодержца, и мир, который есть на самом деле, - это, увы, два совершенно разных мира. Наивные выживают редко.