Злой город
Шрифт:
Непонимающе опустил старик глаза на свои руки. Вязанка хвороста? Откуда?
И почудилось ему, будто сквозь сухие прутья проступила и закапала на землю густая кровь.
И тут старик… улыбнулся. Вдруг легко и свободно стало у него на душе. Почудилось ему, будто встали во весь рост на стене крепости воины в сверкающих доспехах и, наложив на луки огненные стрелы, смотрят все на него.
Вязанка упала на землю. Старик повернулся лицом к цепи кешиктенов, не переставая улыбаться.
— Благодарю тебя, Господи! — закричал он, воздев глаза к небу, в котором черная туча медленно наползала на светлый лик солнца. —
125
Библия. Псалтирь, псалом 98, 7.
Идущий следом кешиктен замешкался. Доселе не видал он такого — чтобы разом распрямился согнутый годами и горем старик, словно вдруг став на голову выше.
Священник протянул сухие руки и взялся за копье.
— Будет же время, когда воспротивишься и свергнешь иго его с выи твоей! [126] — громко крикнул он, направляя копье себе в грудь. — Ныне настало то время! Так не посрамим же, братья и сестры, Святой Руси и имени Господа нашего!
Кешиктен подался назад, но старик, глядя ему в глаза, с неожиданной силой рванул копье на себя.
126
Библия. Бытие, 27, 40.
Каленое острие с едва слышным треском прорвало рясу и легко вошло в тело. Не отпуская копья, священник стал клониться к земле. Кешиктен сделал шаг назад и сильнее рванул древко, но было поздно.
Живой шит упал. А прилетевшая со стены стрела вошла точно в незащищенное место между подбородком и железным воротником…
Ли с великим изумлением смотрел на то, как линия русских пленных вдруг заволновалась, почти единовременно побросала вязанки и стала бросаться на копья и мечи кешиктенов. Последнему из чжурчженей показалось, что не человечий стон пронесся вдоль крепостной стены, а сама земля застонала от безутешного горя.
— Великий подвиг! — прошептал пораженный Ли. — Этих людей нельзя победить!
А русские стрелы уже летели в ордынцев, и хотя глаза многих витязей застилали слезы, редкая из стрел не нашла своей цели.
Но сзади рабов, что несли мосты, шла еще одна цепь кешиктенов, в руках которых были длинные пастушьи бичи, способные вырвать из тела кусок мяса. Коротко рявкнула команда, бичи взвились в воздух — и рабы бегом кинулись к крепости, стремясь бросить мосты на торчащие колья и протолкнуть их дальше, через ров.
Мосты прикрывали бегущих. Кто-то падал, пытаясь выдернуть стрелу из ноги, кто-то истошно кричал, не в силах оторвать от бревна пригвожденную сулицей руку, но мосты все равно двигались вперед.
А сзади них к проезжей башне неспешно катился таран, похожий на большую избу на колесах с крышей из плотно пригнанных друг к другу железных листов. Из единственного окна избы, обращенного к крепостной стене, торчало бревно, увенчанное большим, блестящим от жира железным навершием, схожим по виду с зубилом, коим кузнецы рубят кольчужные прутья.
— Ох, беда! — простонал кто-то из ратников.
— Молчи! — вызверился на него
— Да не то беда, что таран гонят и что ордынцев много, — сердито бросил ратник, натягивая лук и прицеливаясь. — Стрел у нас мало осталось…
Один из мостов, истыканный стрелами словно еж, накренился набок и с размаху грохнулся наземь, похоронив под собой с десяток рабов. Но остальные достигли цели. Первый упал на колья, которые с треском подломились под весом тяжелых бревен. Рабы и кипчаки бросились врассыпную — и тут же попадали наземь, сраженные стрелами и сулицами защитников крепости.
По этому мосту пробежали другие — и остановились было, пораженные глубиной рва.
— Гих, боол! [127] — вместе со свистом бичей взвилось сзади.
Жгучая боль опоясала ноги и спины тех, кто бежал последними. Они рванулись вперед — и те, кто был спереди, посыпались в ров на острые колья. Мост ухнул вниз и встал торчком, став неожиданной дополнительной опорой для следующего моста, который, проехавшись по трупам рабов, словно по каткам, надежно соединил края рва. По нему лавиной хлынули кешиктены, волоча осадные лестницы и доставая на бегу мечи и штурмовые крючья.
127
Гих, боол! — Бегом, раб (тюркск.).
Последний мост должен был перекрыть ров на пути к проезжей башне. За ним по дороге медленно тащился таран.
Субэдэ, по-прежнему наблюдавший за битвой со своего излюбленного места на холме, поочередно ткнул пальцем в свою отборную сотню Черных Шулмусов, стоящую у холма, потом в поредевший отряд Желтозубых и в мост, двигаюшийся впереди тарана.
Барабаншик все понял без слов. Вновь зарокотал наккар, донося до воинов приказ полководца.
Черные Шулмусы рванули коней с места, словно только и ждали приказа, на скаку доставая луки из саадаков. Вслед за ними, гремя доспехами, побежали Желтозубые.
— Смотри-ка, никак гвардию прям на нас послали, — кивнул Егор на приближающуюся отборную сотню кешиктенов, закованных в дорогие черненые доспехи.
— Сдается мне, что вся эта железная саранча, что сейчас под стенами топчется, и есть гвардия, — мрачно пробормотал Кузьма. — А те черти, что на нас прут, вроде как над гвардией гвардия.
— Велика нам, выходит, честь оказана, — хмыкнул Егор, вкладывая в желоб самострела новый болт. — Сейчас проверим, какова толщина кишок у той гвардии.
Он едва успел спустить тетиву и удостовериться, что болт пропал не зря — передний Шулмус с черным пером на шлеме кубарем скатился с коня. Но почти сразу же дождь стрел ударил по тыну.
— Ложись!
Кузьма упал, увлекая за собой Егора. По шлемам застучала щепа от взлохмаченной стрелами верхушки тына.
— Прицельно бьют, сволочи, — застонал Кузьма. — Теперь не высунуться!
Через некоторое время к стрелам присоединились круглые железные пули.
— Праштами, что ль, лупят? — подивился Егор, подняв с пола смятый комок металла.