Злой город

Силлов Дмитрий Олегович

Но опасность за спиной была незнакомой, эти же дурни у ворот — только обернись — того и гляди копьем в спину засветят, с них станется. Потому Тимоха решил до последнего не сводить глаз с охранников, а там — будь что будет.

— Воюем? — раздался за спиной Тимохи веселый голос.

— Да вот… Лихоимца пымали, — рыскнув туда-сюда глазами, сообщил чернобородый. Меч в его руке сейчас смотрелся вешью, которую, как бывает, вроде бы сдуру и схватил зачем-то, а вот куда деть, еще не решил.

— Так уж и пымали? —

усомнился голос. — То-то я гляжу — вон из моста Велимирово копье без древка торчит. Не иначе пойманный лихоимец постарался.

Сзади послышался сдержанный многоголосый смех. Велимир закусил губу, проглатывая готовое сорваться с уст бранное слово, и покраснел как мальчишка.

— Ты, Аксен, сначала бы повязал того лихоимца, а опосля похвалялся. Я смотрю, он зубастый.

— Да ты только скажи, княже, мы враз… — встрепенулся чернобородый Аксен.

— Мечи в ножны!

От былой веселости в голосе не осталось и следа.

«Княже?»

Тимоха рискнул обернуться.

И опешил слегка.

На горячем жеребце редкой молочно-белой масти восседал молодой витязь, которому, судя по едва пробившейся русой бороде, вряд ли минуло осьмнадцать весен. Малиновый плащ-корзно, схваченный на правом плече массивной золотой застежкой, трепал ветер, приоткрывая легкую кольчугу и клепаный широкий пояс. Сафьяновые сапоги того же цвета, что и корзно, были продеты в золоченые стремена. На кожаной перчатке, надетой на левую руку витязя, восседал белый кречет в закрывающей глаза малиновой шапочке-клобуке. Нравилось, видать, князю красное. Оно и понятно. Княжий цвет. Сам бы был на его месте, глядишь, тоже б понравилось…

За князем монолитной стеной замерла конная дружина — десятка два ражих молодцев, схожих статью, словно богатыри из сказки. К седлам дружины были приторочены тушки серых гусей и тетеревов. Видать, кречет постарался. Такой поди один целой деревни стоит, а то и не одной. Рассказывали знакомые охотники про таких птиц, но самому видать не доводилось. Однако не до кречета было — Тимоха все не мог оторвать взгляда от Александра Ярославича. Слыхал Тимоха, что юн Новогородский князь, но чтобы настолько?..

— Сказано было — мечи в ножны! — повторил князь — словно гвоздь вколотил. Недобро блеснули из-под шлема серые глаза.

Тимоха и сам не понял, как его меч оказался в ножнах. И подивился тому немало. Будто не его рука сейчас совершила привычное движение. «Слово, что ль, какое знает?»

— А теперь сказывай, пошто на воев напал?

Тимоха насилу справился с волнением. Как-никак, вот оно, то самое, за чем воеводой в Новгород послан. Не оплошать бы…

— К тебе шел, княже. Весть нес.

— И что ж за весть такая, ради которой рус на руса с мечом кидается? — недобро прищурился Александр.

«А, была не была…» — подумал Тимоха и сказал просто, как в омут вниз головой прыгнул.

—

Меня, князь, мамка в детстве с печки не роняла, чтоб я ни с того ни с сего по своей воле с мечом на три копья кидался. Но, думаю, коли бы у тебя перед носом теми копьями махать начали, ты б тоже не стоял и не ждал, пока в тебе дырок понаделают.

Князь перевел взгляд на чернобородого. Но тот уже оправился от смущения.

— Мы, Александр Ярославич, службу свою знаем. И коли прет в ворота незнамо кто, твоим именем прикрываясь, то наше дело его обезоружить да проводить куда след.

— А я мыслю, князь, — сказал Тимоха, — что кто-то не шибко хочет, чтоб горе людское до тебя доходило.

— Ты о каком горе толкуешь? — свел брови князь.

— О том горе, что по Руси нынче гуляет, пока ты соколиной охотой забавляешься. Об Орде.

— Об Орде? О какой такой Орде?

— Эвон как…

Тимоха потянулся было поскрести пятерней в затылке — вот уж диво так диво, что кто-то на Руси об Орде не слышал, но одернул себя. Как-никак, князь перед ним, почесаться как-нибудь и в другой раз можно. Лишь спросил:

— Рассказать дозволишь?

Кречет на перчатке князя недовольно завозился и запищал.

— Чую я, не зря мы сегодня в Городище не поехали, а решили перед тем в град наведаться. Скачи за мной, — бросил князь и тронул коня. Охрана, не произнеся ни слова, почтительно расступилась. Лишь чернобородый Аксен досадливо крякнул, но тоже смолчал.

Тимоха свистнул Бурку и, не заставляя себя упрашивать, взлетел в седло. Проезжавший мимо дружинник, борода которого была словно снегом присыпана сединою, наклонился к нему и негромко сказал:

— А меч свой все же сдай. У меня он точно не пропадет.

Ни слова не говоря, Тимоха отстегнул меч и протянул его седобородому.

* * *

Мороз крепчал.

Во все стороны от войска хана Бату скакали отряды с единственным наказом — добывать еду. Любыми средствами, любыми путями. Для людей и — главное! — для коней. Нет ничего страшнее для ордынца, когда весеннюю грязь схватывает нежданный мороз и конь не может пробить лед копытом, чтобы добыть себе пучок лежалой травы.

Большие переметные сумы были приторочены к каждому седлу — и отряды воинов, словно отдельные прутья гигантской метлы, сметали с земли Черниговского княжества все, что могли переварить конские и человеческие желудки.

Горели деревни. Словно от лесного пожара в ужасе бежало зверье. Птицы стаями снимались с насиженных мест и летели куда глаза глядят, подальше от черных стрел, взлетающих с опаленной земли. Даже кроты и полевые мыши не спешили выбраться из норок, привлеченные запахами ранней весны, а зарывались глубже в землю, то и дело слыша нарастающий топот множества копыт…