Злой город
Шрифт:
— Они тебя заставили, да? — спросил Тюря, несмело дотрагиваясь до руки богини. — Били?
От этого прикосновения по телу алмас пробежала непонятная дрожь. Ее пальцы разжались, корявая дубина упала, со стуком прокатилась по бревнам и ухнула в ров…
Замерли защитники Козельска на стенах. Сама собой смешалась в кучу, замедлилась и остановилась кипчакская конная «карусель», качнулись книзу острия копий железных кешиктенов. Лишь Субэдэ по-прежнему бесстрастным оком смотрел на происходящее с вершины холма. Тяжелые мысли ворочались в его голове.
«Так вот что ты еще умеешь, горная воительница, сокрушающая
— Пойдем к нам, — просто сказал Тюря. — Там тебя никто не обидит.
Трудно сказать, поняла ли его алмас. Внезапно в ее глазах мелькнул страх. Но за себя ли?
Глаза алмас видели лучше, чем глаза людей. Она бросила взгляд назад, на замерший конный вал — и дальше, на холм, туда, где человек в черном плаше доставал из его складок продолговатый предмет, одновременно отдавая приказ толстому барабанщику на белом верблюде.
Алмас осторожно провела ладонью по волосам стоящего рядом с ней существа, словно пробуя на ощупь, не привиделось ли ей оно? И тут же вновь ее лапы стали каменными. Но не страх и не ожидание боли влили силы в этот камень. Новое, неизведанное ранее чувство заставило алмас схватить Тюрю за пояс и за грудки и точным броском зашвырнуть его обратно на сторожевую площадку проезжей башни. Тюря и охнуть не успел, а уж понять что-то — тем более. Движения алмас были намного быстрее человеческих. Миг — и он камнем, выпущенным из пращи, взлетел вверх — и тут же, перелетев через тын, словно выдернутый из речки лещ, шлепнулся на брюхо, больно ударившись о деревянный настил.
— Ж-живой? — только и смог выдохнуть Кузьма.
— Живой… кажись, — простонал Тюря, хватая ртом воздух. От удара у него перебило дыхание. Но это не помешало ему на карачках метнуться к тыну и, свесившись, просипеть:
— К нам! К нам давай!!!
Алмас уже лезла по стене. Ей оставалось совсем немного…
Рокот барабанов настиг ее, когда до смотровой площадки оставалось не более сажени. И кто знает, что ее остановило — залп железных пуль, выпущенный из аркебузов пришедшими в себя Желтозубыми или же вырванный из четырехпалого когтистого кулака пучок тонких детских волос…
Их взгляды встретились вновь — русского воина и древней валькирии. Но ее взгляд уже не принадлежал этому миру…
На острые колья, воткнутые в дно крепостного рва, алмас упала уже мертвой…
— Бей!!! — выдохнул-проревел воевода, как и все, потрясенный увиденным.
Словно того и ждали десятки русских луков, зло прозвенев тетивами, и не руками, а сердцами стрелков посылая смерть в смешавшуюся толпу степняков…
— Таку девку загубили, нехристи! — бормотал Тюря сквозь слезы, голыми руками, без перчаток натягивая тетиву самострела и не замечая кровавых порезов на пальцах. — Вот я вам ужо, ироды! Вот я вам! Попомните Тюрю!
Сторожа переглянулись. Егор показал глазами на окровавленную тетиву и коротко кивнул старшему.
— Давай, парень, — сурово сказал Кузьма, отодвигаясь и суя в руки Тюре деревянное ложе. — Отомсти за любу свою.
— Я?!
Чтобы гридень, да еще сторож проезжей башни дозволил холопу коснуться самострела!..
— Ты! Ныне перед ворогом мы все русские
Больше Тюря себя упрашивать не заставил. Смахнул рукавом слезу, приник к ложу, и хоть не стрелял из такого оружия отродясь — с отчаянной силой надавил на скобу.
Хлопнула тетива — и два всадника, пробитых одним болтом, покатились с коней. Сердцем — им не только видеть можно…
Со стены тоже прозвучала короткая команда, брошенная последним из чжурчженей. Гигантская ложка, влекомая туго скрученными жгутами, набрала скорость и жестко ударилась о балку-ограничитель. Словно рой злых шмелей прожужжал над головами русских воинов — и врезался в самую гущу кипчакских лучников.
Основная масса железных шипов размером с кулак, состоящих из четырех смотрящих в разные стороны жал, прошлась по головам всадников. Сила удара русского камнемета была такова, что заточенные жала насквозь пробивали и усиленные железными бляхами шлемы, сработанные из толстых буйволовых шкур, и многослойную кожаную броню всадников. А внизу, под стеной, вновь стонали натягиваемые жгуты Игнатового камнемета, и снова, и снова метали в ордынцев оперенную смерть русские луки и самострелы.
Кипчаки, визжа, попытались восстановить «карусель» — но куда там! Кони спотыкались о трупы, падали, топча и сминая всадников — даже если те успевали соскочить с падающего коня, их тут же сбивали с ног и затаптывали другие.
А в воздух уже взметнулся новый смертоносный рой…
— Отступление, — бросил Субэдэ барабанщику, поворачивая коня. Алмас стоила всех кипчаков вместе взятых. Но даже лишившись превосходного меча, сломавшегося в самый неподходящий момент, не стоит разбрасываться тем оружием, которое осталось. Кипчаки были мечом, по которому настоящий воин сожалеет недолго…
…Воевода вложил в колчан последнюю неизрасходованную стрелу и отстегнул от шлема металлическую защитную маску.
— Все, — устало сказал он. — Больше не сунутся. Все поле шипами усыпано.
— Это так, — кивнул стоящий неподалеку Ли. — Но это только сегодня. Ночью хашар соберет шипы, а завтра все начнется сначала.
— Кто соберет? — не понял воевода.
— Хашар. Так они называют пленных. Притом неважно кто это — воины, мирные жители, женщины, старики, дети. Это даже не боол — рабы, которые имеют хоть какую-то ценность. Хашар — это только мясо, которое стоит гораздо дешевле лошадиного. Ослушавшихся просто убивают на месте.
Воевода вперил в Ли тяжелый взгляд. В его глазах, посеченных красной паутиной от недосыпа и перенапряжения, было недоверие.
— Правду ли молвишь, купеи иноземный? Люди так не воюют.
Во взгляде последнего из чжурчженей не было ничего. В который раз уже мелькнуло в голове воеводы — а живой ли человек перед ним. Рука сама дернулась кверху — перекреститься, но остановилась на полпути и лишь легла на рукоять меча.
— Люди, может, и не воюют, — бесцветным голосом произнес Ли. — А ты уверен, воевода, что это люди, а не смертные демоны с куском мрака вместо души? Я — нет. Хорошо только, что у них мало хашара — это значит, что им самим уже не хватает еды. Они уже убили детей и самых слабых. Сейчас у них остались только взрослые и сильные пленники, которых они пошлют на штурм впереди своих воинов.