Змееносец. Сожженный путь
Шрифт:
– В Германии, тяжело вздохнул замполит, снимая фуражку.
Достав платок, он суетно вытирал крупные капли пота, проступившие на лбу. Но это...
– Относится, перебил его Самойлов, еще как! Ты, небось, к военкому "подъехал на кривой кобыле, с полными карманами", и в Германии, да?
– Ты что, Анатолий Матвеевич, вздрогнул Оверченко. Да я даже пальцем не пошевельнул, глядя на платок, ответил замполит.
– А сынка его "бездаря", кто в училище протащил, а? Только не говори, что сам поступил, добавил Самойлов, посмотрев в окно. А военком, сука порядочная, уже спокойно произнес Самойлов. У меня к нему особый счет, мужской. И ты мне здесь не угрожай, не понимаю я таких разговоров, посмотрев укоризненно
– Анатолий Матвеевич, расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке, произнес замполит, вы даже не осознаете, куда лезете, покрутил головой замполит.
– Вот что я тебе скажу, вздохнул Самойлов, глядя на Оверченко. Со мной вы ни хрена не сделаете, и вас я не боюсь. Запрещали гроб открывать, так я плевал на вас, устало говорил Самойлов. Потому что сын мой, а не ваш, ясно? Запрещаете на могиле писать, где погиб? Так я еще раз плюну на вас, потому что это правда,- ясно! повысил голос Самойлов. То, что сволочи вы, так это я тоже понял, только слишком поздно! И это тоже, правда! Вы кому со своей моралью хотите "голову засрать", а? На черное скажем желтое, на белое скажем красное, да? Так и будем блуждать, наслаждаясь политической экономикой, и съездами дряхлых вождей?
– Вы Самойлов совсем "с катушек съехали" побагровел замполит, комкая в руках носовой платок. Перестройка, это не значит что все можно, и разрешено, понимаете? думать головой надо, а не ...И вообще, мы вывели оттуда войска. Значит и наших солдат там уже нет, это же ясно! А вы... Ваш сын пограничник был...Да вы понимаете, о чем сейчас говорите! прикрикнул Оверченко, глядя на Самойлова. Вам конец, слышите, все, вас больше нет, выпучив глаза, твердил замполит. После такого, что вы натворили, конец! Позорное пятно на училище! Преподаватель, избил военкома города! Сидел в КПЗ! Под суд идет! В пьяном виде! Из партии выгонят! На помойке будете выживать! Вы это понимаете! брызгал слюной замполит. Или думаете, перестройка, все спишет! Гласность! Заслуги перед страной! Вы одной своей выходкой, перечеркнули свою жизнь! Понимаете?
– Понимаю, негромко промолвил Самойлов, отвернувшись. Он смотрел в окно, и совсем не слушал, напыщенные речи замполита. Он вспомнил, раннее утро, на городском кладбище, раскопанную могилу сына, и глухие удары топором, по "запайкам" металла... Как бешено, колотилось сердце, дрожали руки, а он спешил, бил себе по пальцам, нервничал, и спешил... Увидеть своего Артема... Не через маленькое окошечко, а в полный рост, любого, какого есть, увидеть, и обнять, частичку свою... И сорвав разбитыми пальцами ненавистную крышку, он увидел его... маленького, сухонького, почерневшего, с вытянутым лицом... А по телу, дыры от пуль, словно... Сынок... как же так... почему голый, почему не одели тебя? Неужели одежды нет в нашей армии, почему? Сынок, кричала душа, а на глазах наворачивались слезы... А потом была злость, вперемешку с горем... И тяжко на душе, и водка "не брала", а в груди словно "грыз" нутро, кто-то невидимый, и насмехался... А кулаки сжимались, злость копилась, и требовала, толкала, выплесни наружу!!!! И он не смог устоять, пошел... К дому военкома пошел, твердо, уверенно, только с одной целью,- набить лицо, этому напыщенному майору, круглолицему "душителю!". И найдя его во дворе, он молча бил его, со всей силы, не щадя, жестко, как учили на флоте. И стыда не было, только злость и горе, а стыда, не было... А после, опустив голову, он молча сидел на лавке, и что то говорил участковому Лобову, а думал о сыне... Артемке...
– Что же я мамке скажу, прошептал Самойлов, глядя через стекло вдаль.
– Вы о чем? удивился замполит, посмотрев на Самойлова.
Анатолий Матвеевич обернулся, взглянул на замполита, и тихо произнес:
– Если надо, мой рапорт, будет сегодня у вас, товарищ замполит. А сейчас, прошу не мешать мне, я должен заполнить журнал, и...
– Я думаю, начальник училища, перебил его Оверченко, поднимаясь, решит все ваши проблемы, одним "махом", злорадно улыбнулся замполит, и направился к двери. И партбилет сдадите, и характеристику я вам напишу, честную! Как есть, "приукрашивать не стану"!
Саша Карно, стоял в коридоре за дверью, и невольно слышал весь разговор. Он был настолько поражен, и растерян, что не мог даже понять, - зачем? Что происходит? Отчего? Прислонившись к стене, он смотрел перед собой, и не мог понять - почему? Нельзя писать, где погиб солдат, нельзя слышать правду, говорить ее,- почему? Оверченко, вышел из класса злой, взглянул на Карно, и громко сказал:
– Почему не на обеде курсант!
– Я на дополнительных занятиях, растерянно ответил Саша, глядя себе под ноги.
– Какие занятия, прикрикнул замполит. Марш на камбуз! Бегом!
– Есть, вздрогнул Саша, и побежал по коридору.
– Засранец, зло выругался замполит, и пошел к начальнику училища.
Столовая училища. В обеденном зале шумно, и пахнет кислой капустой.
Саша забежал в зал, сняв на ходу шапку, прошел к столу своей роты.
– О, Санек, ты, где шлешься? громко спросил Евсеев, потянувшись за хлебом.
– В классе задержался, буркнул Саша, сев за стол.
– Чего, "залет"? поинтересовался Бойко, худощавый, светловолосый курсант.
– Нет, покачал головой Саша. Дополнительное занятие, тихо добавил он.
Евсеев, "здоровенной фактуры" курсант, пристально посмотрел на Сашу, и ничего не сказав, принялся "за второе блюдо". Саша подвинул к себе тарелку с супом, и задумался, посмотрев в окно. Почему, и сам не знал, но вспомнил, как расставался с друзьями. Женькой, Витькой, тогда, весной, в гарнизоне. Германа уже не было, а он, сдавал экзамен по русскому языку и литературе, и точно знал, они с отцом уезжают, на новое место службы. Как то все обыденно было, и скучно. Или привыкли к такой жизни? Меняли гарнизоны, квартиры, школы, и в этой круговерти, совсем запутались... Интересно, что сейчас с ними? Где они? Герман то понятно, наверно в колонии, жаль, что так вышло... А Женька? Наверно в суворовское поступил, мечта у него была такая, наверно... Всегда быть первым, лучшим, как много в этом слове, думал Саша. Идти и не спотыкаться... Разве такое возможно? Почему правда, так сильно калечит? Никто не хочет слышать ее, никто. Мы вот учимся, нас учат, говорят одно, а "на деле" другое. Кому это надо? Несправедливо это!
– Саня, ты чего, раздался голос за спиной Карно. Он обернулся и увидел перед собой, спокойное лицо Максима Веснина. Заболел?
– Нет, покачал головой Саша.
– Рота встать, услышал громкую команду Саша, и вздрогнул. На выход!
– Ну вот, вздохнул Максим, "пожрать" тебе не пришлось, пойдем, похлопав друга по плечу, сказал Максим. - Да, ответил Саша поднимаясь.
– Ты знаешь, что сейчас в военкомат едем на приписную комиссию, негромко говорил на ухо Максим. Должны были еще месяц назад, а повезут сегодня, тяжело вздохнул Веснин, за спиной Карно. Ты вообще как? Настроен?
– Мне все равно, пожал плечами Саша, выходя на улицу.
– Говорили "залетчиков", в армию отдают, застегивая бушлат, продолжал, говорит Максим. И заметь, ни одного на флот, всех в "мабуту", представляешь?
– Куда пошлют, тяжело вздохнул Саша.
– Ты сегодня точно не в настроении, скривился Веснин. Пойдем, вон уже автобус подъехал. - Угу, кивнул головой Саша.
Строится! раздалась громкая команда на плацу.
Военкомат. г. Приморск. Через час.