Змееносец. Сожженный путь
Шрифт:
Нет, они не скажут слова. Лишь маски на лице, печать и значимость, несут. А надобно, всего два слова, Во имя Господа.... И все... Оставьте, и не думайте о том, что вы святее, всех святых! ПУСТЬ БУДЕТ ДОМ, ОЧАГ, И РОД, ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ, ТОЛЬКО СЛОВО, всего два слова, ..... ВО ИМЯ ГОСПОДА... И все... Всего, два слова...
Граница Пакистана с Афганистаном. Перевал.
Всюду горы, и справа и слева, камень под ногами, песок во рту. Солнце будто искусственное, вроде яркое, а греет самую малость, или я очень замерз. Сухо и прохладно, в этих горах, всюду ветер воет... И день, какой-то серый, "муторный". Сколько можно прожить на земле? Сто лет, а может и не стоит того, видеть, страдать, чувствовать? Немногим лучше быть слепым, или глухим, весь мир полон красок, которые манят к себе, словно райские цветы. Когда откроются врата, загадочной бесконечности, ты уже не увидишь, не узнаешь, какого там, в ином мире. А он есть, этот мир? спросил себя Гнедин, тяжело ступая по горной тропе, что уходила вверх. И почему так сердце рвется, при виде этих огромных гор? Хочется остановится, и смотреть, смотреть... А мимо проплывают облака, и время незаметно пробегает, вот так... спокойным становишься тогда, лишь
– Эй, толкнули его сзади, смотри вниз!
– Придурки, прошептал Гнедин, я же вас не понимаю.
– Иди, подталкивал его один из моджахедов.
– Понял я, кивнул головой Гнедин, и опустив голову, пошел.
"Кто они для меня? Да просто люди, что жизнь свою, гробят на войне, - и все. Несчастные! Ой, мама, что-то я заплутал, в тропках еле видимых, сбился с дороги, не могу вернуться. Кто они? Да знаю, враги они мои, личные! Не за страну свою я здесь, не за Родину, я оказался в темноте, и потерял дорогу... что здесь делаю, не знаю, зачем хочу убить этих людей, мне неизвестно. Ты скажешь, надо быть героем, страдать, и мучится, выжить, и восхищаться собой, всю оставшуюся жизнь? Зачем? Героем можно и не быть, а просто жить, и делать свое дело, ведь так? Кому я докажу смертью своей, что ... Разве тебе важно, герой я или нет, важно? Ты учила меня, воспитывала, читала хорошие книги, я подрастал, и понимал, что лучше жизни нет, и хуже не бывает... А оказалось, есть... Она есть, эта грязная, и страшная словно смерть - жизнь. Ее не хочешь, отрицаешь, а она не отстает, догоняет тебя, и снова толкает в ад, где боль, всего лишь малая царапина, на бренном теле. Вот так мамочка моя, тяжело вздохнул Гнедин, и остановился. В ту же минуту, дуло автомата, сильно толкнуло в спину. Гнедин не оборачиваясь, покачал головой, и пошел по тропе. Ты скажешь мне, какое счастье, что живой. А я тебе отвечу, -нет! Я не хочу такой жизни, она прошла за год, вся без остатка, пробежала, и не осталось желания, видеть, и вдыхать, зачем? Все ясно, решено уже давно, "сопливым" юношей, с глазами зверя. Так что мама, писем от меня не жди, не голоси почем зря, не плачь, все одна радость для тебя, могилку если что, ну хоть пустую то... и то хорошо, будет, куда тебе приходить, поговорить с собой. Я раньше думал боль, это самое страшное, и нетерпимое, ее очень тяжело одолеть. Теперь я знаю точно, с ней можно жить, смирится, нет. Если честно, я боюсь каждую минуту, секунду, что кто то из них, этих горных людей, выстрелит в меня, и жизнь моя оборвется, а я, так и не попрощался с тобой, мамулечка, любимая моя. Самое для меня страшное, я могу признаться тебе,- мне очень больно думать, о том. что я должен убить себя,- больно.
Бывают минуты, они приходят словно с неба, когда я становлюсь, безрассудным и отважным, а после, все проходит, и я снова, цепляюсь за жизнь. Я понимаю, должен решится, я должен... А как думающий человек, не понимаю, для чего, или кого? Наверно много знать, и быть начитанным вредно, потому что и перед смертью, станешь рассуждать, что было, и потом, что произойдет...Ты знаешь, я не вижу смысла, тело устало, голова болит, раны гноятся, сил больше нет, не могу. Когда ты знаешь, что ждет тебя в будущем, противно жить. поверь мне. теперь я знаю. Вопрос единственный, зачем? "взорвет" твой мозг и начисто, лишит рассудка, раз, и навсегда! Зачем ты меня в армию отдала? Зачем? Кому я был нужен, студент, "книжный мальчик", и просто ... Ах мама, как мне тяжело, перебороть себя, и сделать это,- встретить смерть свою,- мне...Я сам не смогу понимаешь, я буду, мучатся, потому что сломлен, и пуст. А понимаю, надо, иначе не достойно... Веры больше нет, как нет и "розовых очков", через которые все в этом мире, так красиво. Мне надо настроиться, и умереть... Я устал. Не могу, терпеть, это адовы муки, прошептал Гнедин, и уткнулся в спину, впереди идущего моджахеда.
Тот обернулся, скривил лицо, и, поправив мешок на плече, сплюнул Гнедину на ногу. "Вот сука "черножопая", подумал Гнедин, мне бы автомат твой, я бы тебе наплевался, на жизнь вперед, "мудак"! Думаешь, если я не твоей веры, можно все? Ну ладно, взбодрил ты меня, осел, ничего не скажешь, злился Гнедин, упершись взглядом в автомат, на плече, обидчика. Вот и случай хороший подвернулся, улыбнулся Гнедин. А что? Пусть и хилый я совсем, а с автоматом справлюсь, ну а там, куда вынесет, ухмыльнулся Гнедин. Надо же, а ведь могу еще, что-то осталось во мне, хоть капля достоинства человеческого, хоть толика, и сила соберется в кулаках, надо только момент удобный выбрать. И не промахнутся, иначе, мучить будут, боюсь, лучше сразу, вниз прыгнуть, и все. Одним шагом, и жизнь, словно птица, пролетела. А вот теперь смогу, подобрался телом Гнедин. Да, знаю, как там у Высоцкого в песне? Как засмотрится мне нынче, как задышется? Воздух крут перед грозой, крут да вязок. Ну да, именно так, хорошие слова, нужные мне. А как же дальше, морщил лоб Гнедин. Ах да, вспомнил. Что споется мне сегодня, да что услышится? Мне сегодня, петь не надо, мне бы, злости побольше, да ярости, и что бы сил хватило, на последний рывок. Вот так вот, а иначе, не хочу. Купола в России кроют, чистым золотом, что бы чаще Господь, навещал, прошептал Гнедин, высохшими губами. Господи, мне неведомы молитвы твои, но я знаю, ты хороший, ты спаситель. Только меня, такого маленького, и совсем заплутавшего, тебе не спасти, - не видно, меня, я сам, о себе позабочусь. Душу сбитую утратами, да тратами, душу стертую, перекатами, шептал Гнедин. Если до крови лоскут истончал, золотыми, залатаю я заплатами, что бы чаще.... Гнедин, рванул автомат со спины, впереди идущего моджахеда. " Ах как просто, быть решительным, и яростным, не бояться своего врага, подумал Гнедин, уже скинув по привычке, планку предохранителя. А пальцы помнят, руки не забыли, ликовал он. Я еще устрою вам, последнюю гастроль! Эх, шальные мысли... Первый выстрел, произошел сам собой, тот, чей был автомат, упал на тропу, проехав вниз лицом, по каменистой земле. Гнедин сразу обернулся, и тут же увидел наставленные на него со всех сторон, стволы автоматов, и пулеметов.
– Не стреляйте, громко крикнул Зафир, шагая из "хвоста" каравана. У нас ценный груз! Могут погибнуть все! Не стреляйте!
– Не стреляйте, повторил за ним Рустам, глядя на своих воинов.
В тишине, было слышно дуновение ветра. Приученные лошади, подрагивали, но стояли. Моджахеды, смотрели на Гнедина, и молчали. "Как то странно, неудачно получилось, подумал Гнедин. И что же дальше? Куда? Он направил ствол автомата на бородатого моджахеда. А через секунду, сообразив, направил ствол, на лошадь, что держали под уздцы, груженную ящиками, и громко выкрикнул на английском, обращаясь к Зафиру:
– Стрелять буду в бомбу, взорвемся вместе!
– Стреляй, равнодушно, сказал Зафир, закинул свой автомат на плечо, и подошел к Гнедину. Стреляй, сказал он с непроницаемым лицом, стоя в двух метрах от Гнедина. Вперед, ухмыльнулся он.
– Зафир, ты о чем говоришь с ним, спросил Рустам. Нам не понятно. Что ты хочешь делать?
– У этого осла, нет патронов, я точно знаю об этом. Я сам зарядил в автомат Ахмадулло, всего три патрона. Русский выстрелил все, но он еще не знает, спокойно ответил Зафир, на пушту. Я знал, что он попытается сбежать, сейчас или потом, когда пройдем перевал, знал, улыбнулся Зафир, гордый своей проницательностью.
– Ты уверен, что у него нет патронов, переспросил Рустам.
– Клянусь Аллахом, ответил Зафир.
– Тогда забери у него автомат, сказал Рустам.
Моджахеды, молчали, Зафир, прищурившись, сделал шаг вперед.
– Стоять, заорал во все горло Гнедин. Стоп! кричал он на английском. Не подходи! Стреляю! При этом он отодвигался от Зафира, и все ближе подходил к лошади.
– Ты, придурок, усмехнулся Зафир, и прыгнул на Гнедина.
"Ах ты, осел, на, получай, пронеслось в голове Гнедина. Палец давил на курок.... Ну вот и все, прощай мамочка... Молчит, почему не... подумал Гнедин, выпучив от ужаса глаза. Я не понимаю... Сильный удар в лицо, кровь, брызнула фонтаном, пелена...
Зафир, бил с остервенением, яростно, и крепко.
– Проклятая собака! Говорил что наша вера хорошая! А сам, собака, убить всех хотел, падаль! Только Рустам, подбежав, оттянул Зафира, от уже угасающего тела. Гнедин лежал весь в крови, и казалось, не дышал. Рустам, оттолкнув Зафира, склонился над телом русского, и прислушался, одновременно, щупая пальцами пульс, на запястье Гнедина. "Живой, подумал он радостно. Бог спас тебя, и нас спас, это хорошо. Сегодня еще не наступил день, когда смерть приходит, не наступил... Еще поживешь мальчишка, увидишь..."
– Живой, собака, спросил Зафир, тяжело дыша.
– Живой, ответил Рустам. Только я сам себе удивляюсь, усмехнулся он. Зачем я тебе не дал убить русского, почесав нос, сказал Рустам, поднявшись.
– Ты понял, что он мне нужен, рассмеялся Зафир. Вслед за ними, стали улыбаться моджахеды, и опустив автоматы, уже готовились продолжить путь.
– Тогда ты мой должник, рассмеялся Рустам.
– Нет, покачал головой Зафир. Ты всего лишь оказал мне посильную помощь.
– Хорошо, кивнул Рустам. А кто теперь понесет это, указывая рукой на тело Гнедина, спросил Рустам.
– Пока положим на лошадь, оглядываясь по сторонам, сказал Зафир. А как придет в себя, пойдет сам.
– Согласен, пожал плечами Рустам. Но лучше, его бросить здесь.
– Сказал же, не могу, ответил недовольно Зафир. Он еще нужен.
– Твоя ноша, усмехнулся Рустам, тебе и нести.
Караван медленно спускался в узкую долину. Впереди был последний подъем, за которым, открывалась горная долина Афганистана. Зафир медленно шел рядом с лошадью, и изредка поглядывая на Гнедина, размышлял. " Вот русские, такие сильные, могущественные, у них много оружия, солдат, а что они могут? Стрелять ракетами, выжигать деревни и бегать ... Они словно дети, без родителей никуда, боятся, что поймают и размозжат челюсти, страх бежит впереди их. У себя, они гордые, и мужественные, а на нашей земле, сто раз подумают, прежде чем напасть. Они безрассудные, и не ценят своих солдат,- варвары. Я помню русские, я все помню, и не забуду... Вы принесли смерть, теперь я должен отомстить. Так отплатить вам, что бы на века запомнили, нельзя убивать людей, на чужой земле, чужой, для вас. А этот мальчишка, будет моей местью, он взорвет себя в мечети. И пусть народ восстанет против русских и их учеников, отбросов, нашей Родины, что пошли вслед за неверными, разоряя свой собственный народ. Унижая его, оскорбляя, принуждая, за все ответ придет, за все... Ты русский, взглянул на пленного Зафир, и будешь нашим знаменем, что поднимет восстание в Кабуле, и очистит землю , от захватчиков. Пусть не каждый, возьмет в руки оружие, но каждый, сердцем, будет с нами, ибо вера,- священна. Никто и никогда, не сможет, унизить наше достоинство. Мы жили, и будем жить по своим законам, других не надо, пусть убираются с нашей многострадальной земли,- сдохнут! Смерть русским! "