Змееносец. Сожженный путь
Шрифт:
И ладно, согласен, буду га..ом, только жить, и маму увидеть, и домой вернутся. А если калекой? "- Лучше смерть, тихо прошептал Гнедин. "Зачем я понимаю, почему, понимаю, а когда? терпения не хватает, мне всегда его не хватало... Боль, не могу терпеть боль, если начнут резать, еще в сознании, не могу..." Закусив до крови губу, он тихо сидел у прокопченной стены. Вошли двое, разговоры сразу притихли. Одного он знал, Зафир, а вот другого видел впервые.
Они прошли в угол комнаты, возле печки, и сели. В доме запахло специями и хлебом, готовили кушать. Гнедин совсем немного понимал чужой язык,
– Скажи, зачем ты воюешь? негромко спросил Рустам, не глядя на своего собеседника.
– А ты? спросил Зафир, доставая из своего мешка лепешку.
– Я ненавижу коммунистов, задумчиво произнес Рустам. Они пришли вместе с "шурави" в мой дом, и убили мою семью. Мой отец выращивал хлеб, у нас была земля, а они, пришли и сказали, земля общая, она не твоя. Коровы, и овцы... тяжело вздохнул Рустам. Отец воспротивился, и его убили.
– Моего отца тоже убили, с грустью сказал Зафир . Русские убили. Они принесли на нашу землю войну, и сеют смерть. Они думали, наш народ можно разъединить, и унизить, но они ошиблись. Когда началась война, народ объединился, и стал помогать друг другу. Они ошиблись, и теперь убивают, боясь мести нашего народа. У них нет веры, они черти, и сердце у них, маленькое и трусливое. Вон, как у того, повернув голову, Зафир пригляделся, и указал пальцем на Гнедина, сидящего в углу.
– Кто он? Прищурившись, спросил Рустам, разглядывая в полумраке, немощную, худую, фигуру, у противоположной стены.
– "Шурави", усмехнулся Зафир, посмотрев на Гнедина.
– Русский?, удивленно переспросил Рустам.
– Да, кивнул Зафир. Мой раб, и живая бомба,- негромко добавил Зафир.
– Зачем? взглянул на него Рустам. Его можно выгодно продать? Или ты ведешь его с собой?
– Покупателей нет, ответил Зафир, отломил кусок лепешки, и предложил, Рустаму.
– Спасибо, кивнул Рустам. Он вновь посмотрел на Гнедина, и спросил:
– Он понимает наш язык?
– Нет, покачал головой Зафир.
– Он может работать? Зачем он тебе?
– Это моя месть "шурави", спокойно произнес Зафир, глядя на Гнедина.
– Ты убьешь его? спросил Рустам, посмотрев Зафиру в глаза.
" Убьет, подумал Рустам. Его взгляд очень холоден, и зол, убьет. Жаль".
– Да, ответил Зафир, только не завтра. Его смерть должна быть жестокой, и мучительной.
– Правда, кивнул Рустам. Ты хорошо сказал. Зафир, я могу посмотреть на него. Я никогда не видел живых "шурави".
– Смотри, ухмыльнулся Зафир.
– Спасибо, кивнул Рустам. Он бережно положил хлеб, и, поднявшись, направился к Гнедину. Гнедин ничего, не понимая, опустил голову, и затаился. Каждый шаг, незнакомца, отдавался в нем содроганием. " Только бы не отдали другим, думал он. К этим я уже привык, другие будут бить, и издеваться. Только бы, не продали. А если встать и побежать, вдруг подумал он. И что, куда я побегу, ночью, не зная дороги... о чем ты парень! Что ты? Совсем ослаб? Тогда пусть убивают, сказал он себе. Пусть. Так нет, я знаю Зафира, он изловит живым, и будет мучить, но не убьет. Для чего я ему, этому молодому "гаденышу", для чего? Войну могут пережить только молодые, потому что не задумываются, над каждым убитым. И он, не думает, он будет убивать. Со мной, или нет, будет. Жить хочу, пусть плохо, как сейчас, хочу... умереть не могу, я еще..."
– "Шурави"? спросил Рустам, присев на корточки, напротив Гнедина.
– Да, русский заикаясь, кивнул Гнедин, увидев перед собой, волевое лицо незнакомца, окаймленное ровной, черной бородой.
– Жить хочешь, усмехнулся незнакомец.
– Я не понимаю, шепотом ответил Гнедин.
– Хочешь, сказал незнакомец. И протянув крепкую руку, ущипнул за щеку Гнедина.
– Ай, дернул головой Гнедин, отодвинувшись в сторону.
– Хороший "шурави", сказал Рустам, и поднявшись, вернулся к печке, где сидел Зафир.
Остальные моджахеды, пили чай с лепешками, и негромко переговаривались.
– Продай мне его, усмехнулся Рустам, показав пальцем на Гнедина.
– Что ты будешь делать с ним? спросил Зафир.
– Будет собакой в моем дворе, ухмыльнулся Рустам.
– Нет, покачал головой Зафир. Его жизнь, и смерть, принадлежат мне.
– Хорошие деньги дам, не унимался Рустам. Очень хорошие!
– Мне не нужны деньги, ответил равнодушно Зафир. Давай кушать, предложил он, подвинув перед собой еду.
– Жаль, произнес Рустам. Тогда кушать, вмиг изменился он, улыбнувшись. Пустой живот, плохой советчик, улыбнулся Рустам.
– Да, кивнул Зафир.
"Суки, твари проклятые, думал Гнедин, наблюдая за моджахедами. Перцы, да, самые крутые... Чурки поганые, сдохните, все, и никакой Аллах, вам не поможет. А я думал вы, честные, правильная религия у вас, все поровну, просто рай земной. Скоты! Вы животные, которым все одно, где спать, в го..не, или на траве, ублюдки! Ненавижу!" Чья- то сильная рука, дернула его за плечо, он поднял голову, и увидел кусок лепешки. Он поднял глаза, и столкнулся с уставшим взглядом, того самого пуштуна, что доставал нож.
– Ешь, тихо сказал он, ткнув хлеб в лицо.
– Спасибо, прошептал Гнедин, и прижал рукой пахучую лепешку к своему лицу. "Ах, какой запах, простой, домашний, запах хлеба, самый дорогой на земле, подумал он. Откусив маленький кусочек, он держал его во рту, и пытался жевать. "Хреново, зубов почти нет, и во рту сухо, ой, херово. Живот болит, так скручивает, и горит изнутри, будто хлорки туда насыпали, больно... Водички бы дали, хоть какой, все легче, я привык, дело обычное... Водички бы дали, хоть глоток..." Гнедин с лепешкой во рту, умоляюще посмотрел на своего охранника, и тот, будто почувствовав взгляд, обернулся. Он посмотрел на Гнедина, как смотрят на овцу, что перевернуло корыто.
– Хочешь пить, спросил он тихо.
– У..у кивнул Гнедин.
– Пей, протянул ему охранник, почерневшую кружку.
Гнедин цепко схватил ее руками, и жадно глотнул, и только после, ощутил вкус того, что пьет. Вонь ударила ему в нос, он скривился, и, проглотив, поставил кружку перед собой. Пуштун с интересом смотрел на него, и молчал. В его взгляде была ненависть, и злость, пренебрежение, и гордость... Он молчал, а рука сжимала рукоять ножа.
– Спасибо, прошептал Гнедин.
– Ты сдохнешь, русский, сказал он, глядя ему в глаза, сдохнешь, как собака.