Змеиная вода
Шрифт:
Тишина в палате звонкая.
Тонкая.
– Бабы эти со мной не говорят… даже когда Самусев велел, а он там держится хозяином. Они все одно талдычат, знать не знаем, ведать не ведаем… Пелагея, стало быть, своевольничала, отошла от заветов… намеревалась уйти в большой мир. А потому Господь её наказал. В общем, это главная и я бы сказал, единственная версия…
Бекшеев тихо выругался.
– А сам что думаешь? – уточнила я.
– А что тут думать-то? Всё ж очевидно… куча брюхатых баб. Куча детей… а жена этого… Самусева… я, конечно, по бабам не великий спец, но с виду она уже та старуха. Короче, я чутка прижал эту парочку…
– Тихоня!
– Да живы они… оба живы…
Произнёс он это с немалым сожалением.
– В общем, старший ещё после войны сообразил, что баб много, а мужиков мало. Своя семья немалая, сыновья… у него пятеро было, а выжил один. Жёны же остались их, тоже с дитями. Ну и затеял типа общину, что вместе живут, землю обрабатывают… поначалу, может, оно и правильно было. Заодно и других брал к себе. А там и сынок его вернулся, один из пяти. На том старика и заклинило… сынок-то дерьмо, но соображающее, а у этого в башке одно, что род повымрет, что надобно его плодить и множить, божью волю исполняя. Главное, верит в это истово. На двоих и устроили… бабы там и пашут, и жнут, и хозяйство держат… а эти два, что цари… им верят, едва ли не молятся… и не только молятся. Он им заявил, что избранные они, во спасение всего человечества. И потому обязаны слушаться. Ну и долг исполнять, стало быть. Пелагея старику внучкою приходилась, от старшего сына. Вот и взял её в жены, мол, по древнему обычаю, как Ной или ещё кто из ветхого завету… впрочем, там они все жёнами значатся, причем то одного, то другого… как понимаю, хрен разберешь теперь, где и чьи дети. Главное, что старик девку и того. А та сперва терпела-терпела… потом и пригрозила, что, мол, дитё родит и с ним в полицию пойдет, если дед ей денег не даст на отбытие в город и прожитиё. Но оба клялись, что не убивали… что откупились. Что денег Пелагее выплатили… да и верю я. Старик на всю голову больной, но свою кровь не прольёт… проклинал ослушницу, клялся, что её Господь покарал другим в назидание. Что такова воля высшая и прочее. А вот сынок его, тот соображает, и потому тоже божился, но уже про другое, что ему скандал без нужды… что полиция и так трясла. Что Пелагея уехать обещалась. А не уехала. Почему?
– Потому что не успела плод вытравить, - сказала я. – Если деньги заплатили, то ребёнок стал не нужен.
Любила ли она его?
Вряд ли. Откуда там взяться любви. А вот ненависть, отвращение – это другое… и жаль мне нерожденного ребенка, как жаль и ту девочку. Да… но и понять её можно. Как-то вот я сильно понимающей становлюсь.
Старость, не иначе.
Глава 36 Змеиная правда
Глава 36 Змеиная правда
«В защиту змей следует сказать, что твари сии не ищут сближения с человеком, предпочитая избегать встреч ненужных и опасных. И нападают лишь, не имея способа сбежать»
Книга о змеях
Нотариус в городе оказался один.
Благообразный седой старик в столь же старом костюме, сшитом, кажется, еще до войны, и вероятно не до этой, явиться в госпиталь согласился.
И явился.
С помощником.
Помощник нёс массивный кожаный кофр, а заодно и пухлую папку с бумагами.
– Иди, Монечка, - голос у нотариуса был скрипуч. – Иди… хороший мальчик, но пока ещё слишком молод, чтобы доверять ему задушевные беседы.
Нотариус поправил очки в массивной роговой оправе. И взгляд его оказался молод и цепок.
– Вы не умираете, - произнёс он с лёгким укором.
– Нет. Извините… не сейчас.
– И дело не в духовной,
– Я уже составил завещание, - Бекшеев позволил себе улыбку.
И Яков Соломонович ответил на неё лёгким поклоном.
– Приятно видеть разумный подход к делу… всё ж все мы смертны… вас, полагаю, интересует последняя воля Антонины Павловны Завойрюк? И вы мне, понимая, что человек я подневольный, связанный обязательствами и вынужденный заботиться о репутации, за неимением иных жизненных забот, предоставите все необходимые бумаги, позволяющие сию духовную грамоту вам предъявить?
– Особый отдел…
– Ай, в этой жизни куда ни копнёшь, всюду особый отдел… но таки бумага нужна будет, если посмотреть хотите.
– Будет.
– От когда и будет, тогда и посмотрите, - Яков Соломонович принялся складывать папки обратно в кофр. – Уж простите старика, но…
– А если словами? – Бекшеев понял, что бодаться можно вечность. И да, если отправить Зиму, она составит бумагу, заверит её у полицмейстера, найдет судью, заставив выдать предписание… но сколько времени это займёт? – Бумагу мы справим, и копию затребуем…
Кивок.
– Но… полагаю… человек столь мудрый понимает, что далеко не всегда бумаги нужны. На суде – да, понадобятся… а пока нам и слов хватит. Кому она завещала имущество?
– Сиротскому приюту.
Это было, пожалуй, неожиданно.
Очень неожиданно.
– Вот и я был немало удивлен, - сказал Яков Соломонович.
– Всё имущество?
– Всё… и поверьте, список оного прилагается подробный. Да…
– И как давно она составила эту… грамоту?
– Да уж лет пять как…
– И не меняла?
– Знаете… не так давно она изволила позвонить. Записалась на приём. И указала, что желает завещание изменить… но подробностей не имею чести знать, ибо на приём она так и не попала. А потому не могу сказать, что именно она там изменить желала… хотя…
– Вы что-то знаете, - Зима смотрела на нотариуса сверху вниз.
– Не то, чтобы знаю… знание – категория определённая. Тут же скорее речь о слухах. А слухи – такая материя… неоднозначная.
– И что за слухи?
– Будто Антонина стала учить ремеслу внучатую племянницу… то есть внучку своей сестры.
– Той, которую ненавидела?
– Именно… сколь в этом правды – не могу знать. Они работали вместе… тут, к слову, и работали… и может, потому слухи и пошли-то… а может, увидела девушку и прониклась. Всё ж сама она была человеком одиноким… как знать…
Никак.
– Выздоравливайте, - это Яков Соломонович произнёс очень громко. – Господь с вами…
И вышел.
– Внучку, значит… - Зима отлипла от стены. – Тихоня сказал, что пытался поговорить с бабкой… только она прикинулась сумасшедшей. Села на землю, стала бормотать что-то себе под нос, бусы перебирая.